Тёмная триада. Круг чтения литературных героев в русском классическом романе

Персонаж - вид художественного образа, субъект действия, переживания, высказывания в произведении. В том же значении в современном литературоведении используются словосочетания литературный герой и действующее лицо . Автор учебника полагает, что персонаж - наиболее нейтральный из вариантов, ибо героем неловко называть того, кто лишен героических черт, а действующим лицом - лицо пассивное (Обломов).

Понятие персонажа - важнейшее при анализе эпических и драматических произведений, где именно персонажи, образующие определенную систему, и сюжет составляют основу предметного мира. В эпосе героем может быть и повествователь (рассказчик), если он участвует в сюжете (Гринев у Пушкина). В лирике же, воссоздающей прежде всего внутренний мир человека, персонажи (если они есть) изображаются пунктирно, фрагментарно, а главное - в неразрывной связи с переживаниями лирического субъекта. Иллюзия собственной жизни персонажей в лирике резко ослабевает по сравнению с эпосом и драмой, поэтому вопрос о персонажах в лирике целесообразно рассматривать отдельно.

Чаще всего литературный персонаж - человек. Степень конкретности его изображения может быть разной и зависит от многих причин: от места в системе персонажей, от рода и жанра произведения, но самое главное - от творческого метода писателя. О второстепенном герое реалистической повести (о Гагине в Асе) может быть сказано больше, чем о главном герое модернистского романа. Наряду с людьми могут действовать и разговаривать животные, растения, вещи, природные стихии, фантастические существа и проч. (сказки, Мастер и Маргарита, Маугли, человек- амфибия) Есть жанры в которых подобные персонажи обязательны или очень вероятны: сказка, басня, баллада, научная фантастика, анималистская литра и др.

Центром предмета художественного познания составляют человеческие сущности. Применительно к эпосу и драме это характеры , т. е общественно значимые черты, проявляющиеся с достаточной отчетливостью в поведении и умонастроении людей, высшая степень характерности - тип (часто слова характер и тип используют как синонимы). Создавая литературного героя, писатель обычно наделяет его тем или иным характером: односторонним или многосторонним, цельным - противоречивым, статичным - развивающимся и т. д. свое понимание, оценку характеров писатель передает читатель, домысливая и претворяя прототипы(даже если это исторические лица: ср. Петра в «Петре Первом» у Толстого и в «Петре и Алексее» у Мережковского), создавая вымышленные индивидуальности. Персонаж и характер - понятия не тождественные ! В литературе, ориентированной на воплощение характеров, последние и составляют основное содержание - предмет рефлексии, а часто споров читателей и критиков. В одном и том же персонаже критики видят разные характеры. (полемика о Катерине, о Базарове) таким образом персонаж предстает, с одной стороны, как характер, с другой- как художественный образ, воплощающий данный характер с той или иной степенью эстетического совершенства. Если персонажей в произведении нетрудно посчитать, то уяснение воплощенных в них характеров - акт анализа (в «Толстом и тонком» четыре персонажа, но, очевидно, только два характера: Тонкий, его жена и сын образуют одну сплоченную семейную группу). Число характеров и персонажей в произведении обычно не совпадает: персонажей значительно больше. Есть лица, не имеющие характера, выполняющие только сюжетную роль (в Бедной Лизе подруга, сообщающая матери о гибели дочери) есть двойники, варианты оного типа (шесть княжен Тугоуховских, Бобчинский и Добчинский) существование однотипных персонажей дает основание критикам для классификаций, (самодуры и безответные - Добролюбов, лишний человек в творчестве Тургенева)

В соответствии с их статусом в структуре произведения персонаж и характер имеют разные критерии и оценки. Характеры вызывают этически окрашенное к себе отношение, персонажи прежде всего оцениваются с эстетической точки зрения, т. е в зависимости от того, насколько ярко и полно они воплощают характеры (как художественные образы Чичиков и Иудушка Головлев прекрасны и в этом качестве доставляют эстетическое наслаждение)

средствами раскрытия характера выступают в произведении различные компоненты и детали вещного мира: сюжет, речевые характеристики, портрет, костюм, интерьер и пр. особой экономией средств изображения отличаются внесценические герои (хамелеон: генерал и его брат, любители собак разных пород)

Пространственные и временные рамки произведения расширяются благодаря заимствованию персонажей , заведомо известных читателям. Этот прием обнажает условность искусства, но и способствует лаконизму изображения: ведь имена, вводимые писателем, стали нарицательными, автору не нужно их как-то характеризовать. (Евгений Онегин, на именины к Татьяне приезжают Скотинины, брат двоюродный Буянов).

Персонажную сферу литературы составляют и собирательные герои (их прообраз - хор в античной драме) (рабочая слободка в романе Горького Мать)

С формированием личности именно характеры становятся основным предметом художественного познания. В программах литературных направлений (начиная с классицизма) основополагающее значение имеет концепция личности. Утверждается и взгляд на сюжет как на важнейший способ развития характера, его испытание и стимул развития.. сюжетные функции персонажей - в отвлечении от их характеров- стали предметом специального анализа в некоторых направлениях литведа 20 века. (формалист Пропп, структуралисты).

Основу предметного мира эпических и драматических произведений обычно составляют система персонажей и сюжет. Даже в произведениях, главная тема которых- человек наедине с дикой природой персонажная сфера как правило не исчерпывается одним героем (Робинзон Крузо, Маугли) Для образования системы персонажей необходимы как минимум два субъекта, их эквивалентом может быть раздвоение персонажа , знаменующее различные начала в человеке, или превращение (Собачье сердце), сложный двоящийся в нем сюжет в сущности раскрывает один характер. На ранних стадиях повествовательного искусства число персонажей и связи между ними определялись прежде всего логикой развития сюжета (единый герой волшебной сказки требовал антитезы, потом героини как повода для борьбы и т. д.) Тут опять про Проппа с его семью инвариантами.

В древнегреческом театре число актеров, одновременно находящихся на сцене, увеличивалось постепенно. Доэсхиловская трагедия - хор и один актер, Эсхил ввел двух вместо одного, уменьшил партии хора, Софокл ввел трех актеров и декорации. Сюжетные связи как системообразующий принцип могут быть очень сложными и охватывать огромное число персонажей (Война и Мир).

Однако сюжетная связь - не единственный тип связи между персонажами, в литературе он обычно не главный. Система персонажей - это определенное соотношение характеров. Автор сочиняет, выстраивает цепь событий, руководствуясь своей иерархией характеров в зависимости от избранной темы. Для понимания главного проблемного героя могут играть большую роль второстепенные персонажи , оттеняющие различные свойства его характера, в результате возникает целая система параллелей и противопоставлений. (Обломов: Штольц-Обломов-Захар, Ольга- Агафья Матвеевна)

Нитью, позволяющей увидеть за персонажами систему характеров, является прежде всего творческая концепция, идея произведения , именно она создает единство самых сложных композиций. (Белинский усматривал связь между пятью частями Героя нашего времени в одной мысли- в психологической загадке характера Печорина.)

Неучастие персонажа в основном действии произведения- нередко своеобразный знак его важности, как выразителя общественного мнения, символа. (В Грозе не участвующие в интриге пьесы Кулигин и Феклуша- как бы два полюса духовной жизни города Калинова)

Принцип «экономии» в построении системы персонажей сочетается, если этого требует содержание, с использование двойников (два персонажа, но один тип- Добчинский и Бобчинский), собирательных образов и соответствующих массовых сцен, вообще с многогеройностью произведений.

В лирике основное внимание уделяется раскрытию переживания лирического субъекта. Объектом переживания лирического субъекта часто выступает собственное я, в этом случае его называют лирическим героем (Я пережил свои желанья… Пушкин, Я за то глубоко презираю себя… Некрасов) такое узкое понимание лирического героя, являющегося лишь одним из типов лирического субъекта закрепилось в современном литведе. Стихотворение Есенина:

Топи да болота,

Синий плат небес.

Хвойной позолотой

Взвенчивает лес.

Оно без лирического героя: описывается природа. Но выбор деталей, характер тропов свидетельствуют о том, что кто-то увидел эту картину. Все не просто названо, но и охарактеризовано. Объектом восприятия, переживания лирического субъекта могут быть и другие субъекты (Размышление у парадного подъезда.. Некрасов. Незнакомка. Блок). По аналогии с эпосом и драмой их можно назвать персонажами. Г.Н. Поспелов выделяет особую разновидность лирики - персонажную , к которой в частности, относит стихотворные послания, эпиграммы, мадригалы, эпитафии, надписи к портретам и т. д. однако термин персонаж можно понимать шире - как любое лицо, попавшее в зону сознания лирического субъекта. В лирике есть герои разного типа: в отличие от лирического героя персонажи - другие «я», поэтому по отношению к ним используются местоимения 2 и 3 лица. Сюжетные лирические стихотворения тяготеют к многоперсонажности (на железной дороге Блок, Орина, мать солдатская. Некрасов) Таким образом, лирику можно условно разделить на бесперсонажную и персонажную . Персонажи в лирике изображены иначе, чем в эпосе и драме. Здесь отсутствует сюжет, поэтому характеры редко раскрываются через действия и поступки. Главное - отношение лирического субъекта к персонажу. Пушкин, Ч помню чудное мгновенье: образ героини создан с помощью метафор и т. д. слова можно отнести к идеальной возлюбленной вообще, конкретного образа не возникает.

Важным способом создания образов- персонажей в лирике являются их номинации, часто характеризующие не столько персонажей, сколько отношение к ним л. субъекта. различают номинации первичные (имена, прозвища, местоимения), непосредственно называющие персонажа, и вторичные, указывающие на его качества, признаки. К вторичным могут относиться слова, используемые в их прямом значении тропеичные словосочетания также являются вторичными номинациями. Номинации фиксируют постоянные или ситуативные признаки персонажей. Лирика по изначальной своей установке безымянна . Лирическому герою нет надобности называть себя и кого-то из участников лирического сюжета по имени. Поэтому так редки в лирике собственные имена, даже употребляя их, автор старается вынести их в заглавие.

Вопрос о характере в лирике остается дискуссионным. В любом случае он создается иначе, чем в эпосе и драме. Стихотворение - маленькое по объему произведение, здесь часто лишь намечается характер, который нередко раскрывается в цикле произведений. В стихотворении может быть представлена система персонажей (Блок. О доблестях, о подвигах, о славе), если в стихотворении изображены персонажи, объединенные в группу по общему признаку, то возникает собирательный образ (в Незнакомке).

Анализ персонажей в эпосе, лирике и драме выявляет не только различие, но и сходство между литературными родами.

Обычный прием группировки и нанизывания мотивов -- это выведение персонажей, живых носителей тех или иных мотивов. Принадлежность того или иного мотива определенному персонажу облегчает внимание читателя. Персонаж является руководящей нитью, дающей возможность разобраться в нагромождении мотивов , подсобным средством для классификации и упорядочения отдельных мотивов. С другой стороны, существуют приемы, помогающие разобраться в самой массе персонажей и их взаимоотношениях.

Приемом узнания персонажа является его "характеристика ". Под характеристикой мы подразумеваем систему мотивов, неразрывно связанных с данным персонажем . В узком смысле под характеристикой разумеют мотивы, определяющие психологию персонажа, его "характер".

Простейшим элементом характеристики является уже называние героя собственным именем. В элементарных фабулярных формах иногда достаточно простого присвоения герою имени, без всякой иной характеристики ("отвлеченный герой"), чтобы зафиксировать за ним действия, необходимые для фабулярного развития. В более сложных построениях требуется, чтобы поступки героя вытекали из некоторого психологического единства, чтобы они были психологически вероятными для данного персонажа (психологическая мотивировка поступков ). В таком случае герой награждается определенными психологическими чертами.

Характеристика героя может быть прямая , т.е. о его характере сообщается непосредственно или от автора, или в речах других персонажей, или в самохарактеристике ("признаниях") героя. Часто встречается косвенная характеристика: характер вырисовывается из поступков и поведения героя. Частным случаем косвенной или наводящей характеристики является прием масок , т.е. разработка конкретных мотивов, гармонирующих с психологией персонажа. Так, описание наружности героя, его одежды, обстановки его жилища (например, Плюшкин у Гоголя) -- все это приемы масок. Маской может служить не только наружное описание, путем зрительных представлений (образов), но и всякое иное. Уже самое имя героя может служить маской. В этом отношении любопытны комедийные традиции имен-масок . ("Правдины", "Милоны", "Стародумы" "Скалозубы", "Градобоевы" и пр.), почти все комедийные имена заключают в себе характеристику. В приемах характеристики персонажей следует различать два основных случая: характер неизменный , остающийся в повествовании одним и тем же на всем протяжении фабулы, и характер изменяющийся , когда по мере развития фабулы мы следим за изменением самого характера действующего лица. В последнем случае элементы характеристики входят тесно в фабулу, и самый перелом характера (типичное "раскаяние злодея") есть уже изменение фабульной ситуации. С другой стороны, лексика героя , стиль его речей, темы, им затрагиваемые в разговоре, могут также служить маской героя.

Персонажи обычно подвергаются эмоциональной окраске . В самых примитивных формах мы встречаем добродетельных и злодеев . Здесь эмоциональное отношение к герою (симпатия или отталкивание) разрабатывается на моральной основе. Положительные и отрицательные "типы" -- необходимый элемент фабульного построения. Привлечение симпатий читателя на сторону одних и отталкивающая характеристика других вызывают эмоциональное участие ("переживание") читателя в излагаемых событиях, личную его заинтересованность в судьбе героев.

Персонаж, получающий наиболее острую и яркую эмоциональную окраску, именуется героем. Герой -- лицо, за которым с наибольшим напряжением и вниманием следит читатель. Герой вызывает сострадание, сочувствие, радость и горе читателя.

Не следует забывать, что эмоциональное отношение к герою является заданным в произведении. Автор может привлечь сочувствие к герою, характер которого в быту мог бы вызвать в читателе отталкивание и отвращение. Эмоциональное отношение к герою есть факт художественного построения произведения.

Этот момент часто упускали публицисты-критики 60-х годов XIX в., которые расценивали героев с точки зрения общественной полезности их характера и идеологии, вынимая героя из художественного произведения, в котором предопределено эмоциональное отношение к герою. Читать надо наивно, заражаясь указаниями автора. Чем сильнее талант автора, тем труднее противиться этим эмоциональным директивам, тем убедительнее произведение. Эта убедительность художественного слова и служит источником обращения к нему как к средству учительства и проповедничества.

Герой вовсе не является необходимой принадлежностью фабулы. Фабула как система мотивов может и вовсе обойтись без героя и его характеристики. Герой является в результате сюжетного оформления материала и является, с одной стороны, средством нанизывания мотивов, с другой -- как бы воплощенной и олицетворенной мотивировкой связи мотивов. Это ясно на элементарной повествовательной форме -- на анекдоте.

Введение

Заключение

Список источников

Введение

Для русского общества 18-19 вв. с характерными для него ускоренными темпами развития чтение стало наиболее важным стимулом и одновременно средством освоения европейской и мировой духовной культуры. В этом отношении не был исключением период формирования и развития русского классического романа.

Чтение как важнейший элемент культуры и быта, естественно, находило закономерное отражение в литературе. Отношение к книге, круг чтения, наконец, непосредственно процесс чтения - все это менялось в соответствии с главенствовавшими эстетическими представлениями. По-разному интерпретировалась в литературе и самая тема чтения.

Для классического романа это явление не стало новшеством - еще в произведениях 18 века мы наблюдаем возникновение нового типа героя - героя, в жизни и в судьбе которого чтение играет значительную, а иногда даже и определяющую роль. "Книжный" характер такого героя по существу отражал важнейшие процессы, происходившие в жизни русского общества 18-19 вв.

Таким образом, русские писатели и поэты, вводя в литературу "читающего героя", не только использовали опыт западноевропейских авторов, но, прежде всего, обращались к самой отечественной действительности.

Цель данной работы - определить круг чтения героев произведений русских классиков. Достижение цели возможно при выполнении следующих задач: провести общий обзор произведений русской классической литературы на предмет выявления читательских предпочтений их героев; подробно проанализировать наиболее отражающие заданную тему произведения "Отцы и дети" Тургенева и "Евгений Онегин" Пушкина.

1. Что и как читали герои русской классики? Обзор произведений и их героев

Книга - источник знаний - это распространенное убеждение знакомо, пожалуй, каждому. С давних времен уважали и почитали образованных людей, которые разбирались в книгах. В сохранившихся и дошедших до нынешних времен сведениях о митрополите Илларионе, который сделал огромный вклад в развитие русской духовной и политической мысли своим трактатом "Слово о Законе и Благодати", отмечено: "Ларион муж благ, постник и книжен". Именно "книжен" - самое меткое и наиболее емкое слово, которое, наверно, лучшим образом характеризует все достоинства и преимущества образованного человека перед остальными. Именно книга открывает нелегкий и тернистый путь от Пещеры Невежества, символично изображенной древнегреческим философом Платоном в своей работе "Государство", к Мудрости. Из книг черпали густой и ароматный кисель познания все великие Герои и Злодеи человечества. Книга способствует ответу на любой вопрос, если, конечно, на него вообще имеется ответ. Книга позволяет сделать невозможное, если только это возможно.

Безусловно, многие писатели и поэты "золотого века", характеризуя своих героев, упоминали те или иные литературные произведения, имена и фамилии великих авторов, которыми либо бредили, либо восхищались, либо же коих лениво почитывали от случая к случаю художественные персонажи. В зависимости от определенных характеристик и качеств героя освещались и его книжные пристрастия, отношение к процессу чтения и образования в целом. Немного выйдя за временные рамки заданной темы, автор считает уместным сделать небольшой экскурс в историю, чтобы на некоторых примерах более ранней литературы понять, что и как читали герои русской классики.

Например, возьмем комедию Д.И. Фонвизина "Недоросль", в которой автор высмеивал недалекость класса помещиков, незатейливость его жизненных установок и идеалов. Центральная тема произведения была сформулирована главным его героем, непосредственно недорослем Митрофаном Простаковым: "Не хочу учиться, хочу жениться!" И в то время как Митрофан мучительно и безрезультатно пытается по настоянию учителя Цыфиркина разделить 300 рублей на троих, его избранница Софья занимается самообразованием с помощью чтения:

Софья: Я вас дожидалась, дядюшка. Читала теперь книжку.

Стародум: Какую?

Софья: Французскую, Фенелона, о воспитании девиц.

Стародум: Фенелона? Автора "Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал "Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки да воротят с корню добродетель.

Отношение к чтению и книгам прослеживается и на всем протяжении комедии "Горе от ума" А.С. Грибоедова. "Самый знаменитый москвич всей русской литературы", Павел Афанасьевич Фамусов, довольно критичен в своих оценках. Узнав, что его дочь Софья". всё по-французски, вслух, читает запершись", он говорит:

Скажи-ка, что глаза ей портить не годится,

И в чтенье прок-то невелик:

Ей сна нет от французских книг,

А мне от русских больно спится.

А причиной сумасшествия Чацкого он считает исключительно ученье и книги:

Уж коли зло пресечь:

Забрать все книги бы да сжечь!

Сам же Александр Андреевич Чацкий читает только прогрессивную западную литературу и категорически отрицает уважаемых в московском обществе авторов:

Я глупостей не чтец,

А пуще образцовых.

Перейдем к более поздним произведениям литературы. В "энциклопедии русской жизни" - романе "Евгений Онегин" - А.С. Пушкин, характеризуя своих героев по мере знакомства их с читателем, уделяет отдельное внимание их литературным предпочтениям. Главный герой был "острижен по последней моде, как dandy лондонский одет", "по-французски совершенно мог изъясняться и писал", то есть получил блестящее по европейским меркам образование:

Он знал довольно по-латыни,

Чтоб эпиграммы разбирать,

Потолковать о Ювенале,

В конце письма поставить vale,

Да помнил, хоть не без греха,

Из Энеиды два стиха.

Бранил Гомера, Феокрита;

Зато читал Адама Смита

И был глубокий эконом.

Деревенский сосед Онегина, молодой помещик Владимир Ленский, "с душою прямо геттингенской", привез "учености плоды" из Германии, где воспитывался на трудах немецких философов. Особенно волновали ум молодого человека размышления о Долге и Справедливости, а также теория Категорического Императива Иммануила Канта.

Любимая же героиня Пушкина, "милая Татьяна", воспитывалась в свойственном своему времени духе и сообразно собственной романтической натуре:

Ей рано нравились романы;

Они ей заменяли все;

Она влюблялася в обманы

И Ричардсона, и Руссо.

Отец ее был добрый малый,

В прошедшем веке запоздалый;

Но в книгах не видал вреда;

Он, не читая никогда,

Их почитал пустой игрушкой

И не заботился о том,

Какой у дочки тайный том

Дремал до утра под подушкой.

Жена ж его была сама

От Ричардсона без ума.

Н.В. Гоголь в поэме "Мертвые души", при знакомстве нас с главным героем, ничего не говорит о его литературных предпочтениях. Видимо, таковых у коллежского советника Павла Ивановича Чичикова не было совсем, ибо он был "не красавец, но и не дурной наружности, не слишком толст, не слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так чтобы слишком молод": господин средней руки. Однако о первом, к кому направился за мертвыми душами Чичиков, помещике Манилове, известно, что". в его кабинете всегда лежала какая-то книжка, заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он постоянно читал уже два года".

Торжество и гибель "обломовщины" как ограниченного и уютного мира Ильи Ильича Обломова, на фоне метаморфоз которого бьет неуемным ключом активная жизнь Андрея Штольца, осветил в своем романе И.А. Гончаров. Несомненно, различие в переоценке ценностей двух героев бросает свою тень и на их отношение к чтению и книгам. Штольц со свойственным ему немецким упорством проявлял особое желание читать и учиться еще в детские годы: "С восьми лет он сидел с отцом за географической картой, разбирал по складам Гердера, Виланда, библейские стихи и подводил итоги безграмотным счетам крестьян, мещан и фабричных, а с матерью читал Священную историю, учил басни Крылова и разбирал по складам же "Телемака"".

Один раз Андрей пропал на неделю, потом его нашли преспокойно спящим в своей постели. Под кроватью - чье-то ружье и фунт пороху и дроби. На вопрос, где взял, ответил: "Так!" Отец спрашивает сына, готов ли у него перевод из Корнелия Непота на немецкий язык. Узнав, что нет, отец выволок его за шиворот во двор, дал пинка и сказал: "Ступай, откуда пришел. И приходи опять с переводом, вместо одной, двух глав, а матери выучи роль из французской комедии, что она задала: без этого не показывайся!" Андрей вернулся через неделю с переводом и выученной ролью.

Процессу чтения Обломова как главного героя И.А. Гончаров уделяет особое место в романе:

Что ж он делал дома? Читал? Писал? Учился?

Да: если попадется под руки книга, газета, он ее прочтет.

Услышит о каком-нибудь замечательном произведении - у него появится позыв познакомиться с ним; он ищет, просит книги, и, если принесут скоро, он примется за нее, у него начинает формироваться идея о предмете; еще шаг - и он овладел бы им, а посмотришь, он уже лежит, глядя апатически в потолок, и книга лежит подле него недочитанная, непонятая.

Если ему кое-как удавалось одолеть книгу, называемую статистикой, историей, политической экономией, он совершенно был доволен. Когда же Штольц приносил ему книги, какие надо еще прочесть сверх выученного, Обломов долго глядел молча на него.

Как ни интересно было место, на котором он останавливался, но, если на этом месте заставал его час обеда или сна, он клал книгу переплетом вверх и шел обедать или гасил свечу и ложился спать.

Если давали ему первый том, он по прочтении не просил второго, а приносили - он медленно прочитывал.

Учился Илюша, как и другие, до пятнадцати лет в пансионе. "Он по необходимости сидел в классе прямо, слушал, что говорили учителя, потому что ничего другого делать было нельзя, и с трудом, с потом, со вздохами выучивал задаваемые ему уроки. Серьезное чтение утомляло его". Мыслителей Обломов не воспринимает, только поэтам удалось расшевелить его душу. Книги ему дает Штольц. "Оба волновались, плакали, давали друг другу торжественные обещания идти разумною и светлою дорогою". Но тем не менее во время чтения, "как ни интересно было место, на котором он (Обломов) останавливался, но если на этом месте заставал его час обеда или сна, он клал книгу переплетом вверх и шел обедать или гасил свечу и ложился спать". В результате "голова его представляла сложный архив мертвых дел, лиц, эпох, цифр, религий, ничем не связанных политико-экономических, математических или других истин, задач, положений и т.п. Это была как будто библиотека, состоящая из одних разрозненных томов по разным частям знаний". "Случается и то, что он исполнится презрения к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому в мире злу и разгорится желанием указать человеку на его язвы, и вдруг загораются в нем мысли, ходят и гуляют в голове, как волны в море, потом вырастают в намерения, зажгут всю кровь в нем. Но, смотришь, промелькнет утро, день уже клонится к вечеру, а с ним клонятся к покою и утомленные силы Обломова".

Апогеем начитанности героев литературного произведения является, без сомнения, роман И.С. Тургенева "Отцы и дети". Страницы просто изобилуют именами, фамилиями, названиями. Здесь есть Фридрих Шиллер и Иоганн Вольфганг Гёте, которых уважает Павел Петрович Кирсанов. Николаю Петровичу вместо Пушкина "дети" дают "Stoff und Kraft" Людвига Бюхнера. Матвей Ильич Колязин, "готовясь идти на вечер к г-же Свечиной, жившей тогда в Петербурге, прочитывал поутру страницу из Кандильяка". А Евдоксия Кук-шина прямо-таки блещет эрудицией и начитанностью в беседе с Базаровым:

Вы, говорят, опять стали хвалить Жорж Санд. Отсталая женщина, и больше ничего! Как возможно сравнить ее с Эмерсоном? Она никаких идей не имеет ни о воспитании, ни о физиологии, ни о чем. Она, я уверена, и не слыхивала об эмбриологии, а в наше время - как вы хотите без этого? Ах, какую удивительную статью по этому поводу написал Елисевич.

Проведя обзор произведений и их героев на предмет литературных предпочтений последних, автор хотел бы более подробно остановиться на персонажах Тургенева и Пушкина. О них, как о наиболее ярких выразителях литературных пристрастий, пойдет речь в следующих частях работы.

2. Литературные предпочтения в романе И.С. Тургенева "Отцы и дети"

Упоминание имени Пушкина в начале, затем ближе к середине повествовании выполняет сложную функцию в тексте "Отцов и детей". Пушкин - это и обозначающее и обозначаемое в тексте Тургенева.

Его имя настраивает читателя на определенный контекст, в котором автор хочет быть воспринятым. Это конвенциональный акт. Автор, словно, договаривается с читателем о том, какие у них должны быть общие отправные точки. С другой стороны, имя Пушкина образует определенный круг чтения. Герои романа постоянно что-то читают и Пушкина в том числе.

Помимо Пушкина ("Евгений Онегин", "Цыгане") упоминаются "французские романы", их читает Одинцова, но холодно, засыпая; Гейне, его читает Катя Одинцова; много читает отец Базарова, его чтение состоит из просветительской и научной литературы 18 столетия; матушка главного героя читает мало, упоминается "Алексис или Хижины в лесу" - французский сентиментально-нравоучительный рома Дюкре-Дюминиля, написанный в 1788 году и переведенный в 1794 году на русский язык; сам Базаров читает мало, в основном советует что-то кому-то прочитать, но в споре с Павлом Петровичем демонстрирует хорошую начитанность. Круг его чтения на первый взгляд противопоставляется кругу чтения "стариков", но такое противопоставление не совсем верное. Дело в том, что демаркационная линия в читательских пристрастиях несколько сложнее, она пролегает двояко: "все и Базаров", то есть литература полезная, "практическая" (например, Бюхнерово "Stoff und Kraft") противопоставляется старой, старого времени, куда попадает и имя Пушкина, и имена старых ученых, коих цитирует отец Базарова.

Вторая граница пролегает не так прямо: имя Пушкина становится синонимом высокого искусства, романтического, требующего больших душевных затрат, поэтому, герои, так или иначе готовые к духовному подвигу, описываются в сфере автора положительно, отсюда странный разговор Аркадия и Кати, которая говорит: "…погодите, мы вас еще переделаем". Эта "переделка" лежит в сфере литературности: Аркадий замечает, что Катя "не упрекает его за то, что он красиво выражается", а Катя размышляет о Гейне, которого она любит, "когда он задумчив и грустит". "Переделаем" нужно понимать как "изменим ваши литературные наклонности", в случае Аркадия - "возродим". В этом втором разделении Базаров не так одинок, сюда, с разной частотностью попадают то Аркадий, когда ласково советует почитать Бюхнера вместо Пушкина (эпизод невероятно остроумный и ироничный), то Одинцова, засыпающая над "глупыми романами", то Павел Петрович, который "не был романтиком, и не умела мечтать его щегольски-сухая и страстная, на французский лад мизантропическая душа…".

Мотив "литературных ожиданий" практически никак не реализуется в "Отцах и детях", пожалуй только один раз очень снижено и комично нам напоминают о тщетности базаровских исканий: "…Так тебя холодом и обдаст", - жаловалась Фенечка Дуняше, а та в ответ ей вздыхала и думала о другом "бесчувственном" человеке. Базаров, сам того не подозревая, сделался жестоким тираном ее души".

Литературность сравнима в романе Тургенева с выбором мировоззрения, в Евгении Онегине она выполняет совсем другую функцию. Но имя Пушкина включается в этот круг и поэтому он обогащается онегинскими аллюзиями. По пристрастиям в чтении герои Тургенева узнают друг о друге много нового, а автор узнает еще и о читателе. Аркадий в какой-то момент уподобляется Татьяне, которая в библиотеке Онегина восклицает: "Уж не пародия ли он!". Аркадий в один из споров с Базаровым, в который раз внутренне протестуя против того, что тот ему говорит, удивляется: "Эге, ге!. - …и тут только открылась ему на миг вся бездонная пропасть базаровского самолюбия. - Мы, стало быть, с тобой боги? то есть ты - бог, а олух уж не я ли?" Интонация - вот что сближает эти два удивления, но не только: принцип инверсии здесь продолжает работать.

Онегинские аллюзии, словно частички в калейдоскопе, создают в "Отцах и детях" практически безграничное число узоров-комбинаций. Вот кажется понятный, много раз прокомментированный эпизод о понимании Базаровым поэзии Пушкина, но встречает слово "клевета" и перед нами уже новые смыслы и новые вопросы. Таким же элементом является упоминание в "Отцах и детях" "прекрасных ножек".

В "Евгении Онегине" впервые "ножки" упоминаются в строфе 30-ой первой главы.В. Набоков в своих комментариях называет этот пассаж - одним из чудес романа. Он отмечает, что "…тема проходит через пять строф (с 30 по 35) и последние ностальгические отзвуки - это: глава Первая, 49 строфа, где Пушкин упоминает рисование пером женские ножки на полях своих рукописей; глава Пятая, 14 строфа, где Пушкин с любовной нежностью описывает, как увязает в снегу Татьянин башмачок в ее сновидении; глава Пятая, 40 строфа, где Пушкин, собираясь описать провинциальный бал, вспоминает отступление в главе Первой, вызванное обращением к Петербургскому балу; глава Седьмая, 50 строфа, где Пушкин сужает лирический круг, отсылая к спектаклю Терпсихор, с которого все началось: полеты Истоминой…".

Тема "прелестных ножек" в "Отцах и детях" принадлежит отнюдь не автору, а …Одинцовой. Это она рассуждает, какие "еще прелестные ножки" у ее сестры. Весь этот пассаж станет еще интереснее, если увидеть, что темы "башмачка" и "ножек" у Тургенева совмещены: "…Тебе из города привезли ботинки, твои прежние совсем износились. Вообще ты не довольно этим занимаешься, а у тебя еще такие прелестные ножки! И руки твои хороши… только велики; так ножками надо брать. Но ты у меня не кокетка…." На мгновение создающееся соположение с Татьяной (башмачок из ее сна) подтверждается еще одним штрихом, упоминанием темы сна Одинцовой в разговоре с Базаровым, идущим вслед за предыдущим эпизодом. Но Катя не Татьяна, и автор не думает их сравнивать, хотя читателю это сделать иногда очень хочется, ведь у него вроде бы нет других романных ожиданий, кроме заданного в самом начале. "Прелестные ножки, - думала она, медленно и легко всходя по раскаленным от солнца каменным ступеням террасы, - прелестные ножки, говорите вы… Ну, он будет у них". Вспоминается пушкинское "К ее ногам упал Евгений…/ А нынче! - что к моим ногам / Вас привело…". Аллюзии остаются за рамками повествования, но в рамках читательских ожиданий. В этой онегинской интонации Тургенев изменяет "Онегину": он следует за намерениями Автора 3-ей главы, 14 строфы, где тот рисует читателю возможное развитие романа, впрочем, оказавшееся ложным, что подчеркивает "противоречие между литературной идиллией и подлинной жизненной трагедией".

Тургенев пишет "роман на старый лад" для Аркадия и Кати, и подлинно трагический - для Базарова; две эти темы будут реализовываться в сознании читателя, воспитанного на онегинской традиции. Линия Базарова, однако, будет развиваться всегда по касательной к "Онегину", в движении навстречу - и всегда минуя его…. Трагедия Базарова - это тургеневский роман, который, может быть, и не состоялся бы без размышлений над "судьбой" Онегина, но который не оставляет Базарова "в минуту, злую для него", наедине с собой и судьбой, а "убивает" его нелепо и "бессмысленно"…

3. Круг чтения героев Пушкина

Изучение круга чтения персонажей, вышедших из-под пера гения, решает несколько задач. Во-первых, колоссальная широта используемых Пушкиным шедевров зарубежных и русских авторов - еще одно доказательство высочайшей культуры поэта, его исключительной начитанности. Во-вторых, по предпочтениям героев произведений судят о литературных взглядах и оценках, симпатиях и антипатиях их создателя. И, наконец, читательские интересы человека - это некий индикатор, критерий культуры личности. У Александра Сергеевича круг чтения является наиболее главным способом раскрытия характера художественного персонажа. Именно с этой точки зрения мы и постараемся исследовать круг чтения пушкинских персонажей.

Некоторые называют такое явление как упоминание одним автором в своем произведении других писателей "литературщиной". Это заблуждение! Если говорить о писателях прошлого, то "неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности" (отрывок "Гости съезжались на дачу. "). Что же касается современников, то игнорирование их имен в произведениях говорит об отсутствии чувства "цехового единства".

Пушкин показал, что в первой половине XIX века в России не только создавалась мировая по своему значению литература, но и сформировался заметный слой читающей публики. В 30-х годах в России насчитывалось более 100 книжных лавок. По свидетельству Пушкина, дворяне конца XVIII века, как правило, не читали книг и в лучшем случае пролистывали какую-нибудь газету, а в "высшем свете" и среди уездного дворянства первой половины XIX века чтение стало массовым явлением. Читательские интересы превращаются в важную характеристику личности.

Перейдем к пушкинским текстам. Начнем с неоконченного черновика "Романа в письмах". После возвращения с Кавказа Пушкин активно участвует в литературной жизни столицы. Осенью 1829 г. происходит объединение "пушкинской группы", члены которой - блестящие литераторы того времени: Жуковский, Вяземский, Плетнев, Баратынский, Дельвиг. Этот кружок выпускал знаменитую "Литературную газету". Отголоски литературной борьбы того времени мы встречаем в "Романе в письмах".

Хотя это произведение не было окончено, возьмем на себя смелость сказать, что именно там самый интересный женский образ из всех, написанных Пушкиным. Гордая и независимая Лиза, которая жила у Авдотьи Андреевны, жены друга ее покойного отца, не могла примириться со своим положением "воспитанницы" в чужом доме. Она уезжает из Петербурга в деревню к бабушке.

В письмах Лизы к подруге Саше в Петербург великолепно раскрывается характер этой замечательной русской девушки. Ее отличают широкая образованность, начитанность, самостоятельность в суждениях о свете и литературе, поэтичность. В Лизе можно увидеть некоторые черты Татьяны ("Евгений Онегин"), но в отличие от Татьяны Лиза жила в столице и была культурнее героини "Онегина". Ее суждения о литературе отличаются зрелостью и, безусловно, отражают пристрастия самого Пушкина.

В деревне Лиза знакомится с семейством помещика, напоминающим Лариных. Дочь этого помещика, девушка лет семнадцати, воспитана "на романах и чистом воздухе". Лиза обнаружила в их доме целый шкаф старинных книг, и прежде всего романы С. Ричардсона.

Вспомним "Онегина". Татьяна "влюблялася в обманы и Ричадсона и Руссо". "Без ума" от Ричардсона была и сама помещица Ларина.

"Она любила Ричардсона

Не потому, чтобы прочла,

Не потому, чтоб Грандисона

Она Ловласу предпочла".

Просто московская княжна Алина, кузина Лариной, часто твердила об этих романах.

Самуэль Ричардсон (1689-1761) - английский писатель, автор нашумевших романах в письмах - "Памела", "Кларисса", "История сэра Чарльза Грандисона". Романы Ричардсона дидактичны, полны нравственными проповедями и невыносимо скучны.Ч. Диккенс полагал, что если читатель заинтересуется их фабулой, то повесится от нетерпения, так и не дочитав до развязки. Все эти романы были переведены на русский язык и изданы в России.

Суждения Лизы о Ричардсоне весьма примечательны. "Скучно, мочи нет", - таков ее приговор. Ричардсон, по ее мнению, воспевает идеалы бабушек, а не внучек. Различие идеалов проявляется не у женщин, а у мужчин. Сравнивая соблазнителя Клариссы легкомысленного щеголя Ловласа (его имя стало нарицательным) с главным героем романа французского писателя Б. Констана "Адольф" (1816 г.), Лиза не находит у них ничего общего.

Пушкин ценил роман Констана, в котором

"отразился век

И современный человек

Изображен довольно верно

С его безнравственной душой,

Себялюбивой и сухой,

Мечтанью преданной безмерно,

С его озлобленным умом,

Кипящим в действии пустом".

Это различие сумела уловить и Лиза. Что же касается женщин, то они, по ее мнению, почти не изменились по сравнению с Клариссой, ибо характеры женщин основаны не на моде и сиюминутных мнениях, как у мужчин, а на "чувстве и природе, которые вечны". В конце XIX - начале XX веков идея о неизменном, "вечно женственном" станет одной из основных в творчестве поэтов-символистов В. Соловьева, А. Блока, А. Белого и др. Однако идея вечно женского начала у Пушкина лишена всякой мистики.

Говоря о впечатлении от романов 70-х годов XVIII века в 1829 г., Лиза замечает: "Кажется, будто вдруг из своей гостиной входим мы в старинную залу, обитую штофом, садимся в атласные пуховые кресла, видим около себя странные платья, однако ж знакомые лица, и узнаем в них наших дядюшек, бабушек, но помолодевшими". В русской литературе первой половины XIX века мы вряд ли найдем другую девушку, способную к столь глубоким оценкам. Лиза пишет о необыкновенной популярности русских литературных журналов в провинции: "Теперь я понимаю, за что Вяземский и Пушкин так любят уездных барышень. Они их истинная публика". Великолепный образец пушкинской самоиронии! В то же время Лиза считает отвратительным "плоскость и лакейство" критики "Вестника Европы". Наверное, имеются в виду статьи Надеждина и Полевого, направленные против Пушкина и его круга.

Лиза - поистине новый тип русской образованной девушки. Таких, конечно, было немного. Пушкин и здесь обогнал свое время. Лизе в "Романе в письмах" противостоит Сашенька - типичная светская барышня. Ее любимый поэт Ламартин, "Поэтические размышления" которого имели огромный успех в салонах. Сашенька поглощена светской жизнью, балами, сплетнями. Она даже Вальтера Скотта не могла прочесть, находя его скучным.

Поклонник Лизы Владимир озабочен упадком русского дворянства. Мелкопоместное дворянство он сравнивает с Простаковыми и Скотиниными. Владимир знает и современную русскую литературу, цитирует "Горе от ума" Грибоедова.

Даже краткое знакомство с этим неоконченным произведением показывает, какое значение имела книга для характеристики героев в творчестве Пушкина! Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты!

Молодой барин граф Нулин вернулся в Россию из чужих краев "с запасом фраков и жилетов, шляп, вееров, плащей, корсетов, булавок, запонок, лорнетов." Этот пустой щеголь и мот, дитя "вихря моды", везет с собой книги Гизо, стихи Беранже, новый роман Вальтера Скотта. Уже столь пестрый круг различных, но модных на Западе авторов свидетельствует о внекультурном, как сказали бы мы сегодня, отношении щеголя к книге. Она для Нулина такой же признак моды, как лорнет или веер. Обратим внимание на то, как читает граф:

"В постели лежа, Вальтер-Скотта

Глазами пробегает он." (Курсив мой. - Л. К.)

Помещица Наталья Павловна, воспитанная в благородном пансионе, читает 4-й том сентиментального романа "Любовь Элизы и Армана, иль Переписка двух семей". Это:

"Роман классической, старинной,

Отменно длинной, длинной, длинной,

Нравоучительной и чинной,

Без романтических затей".

Ироническое отношение к этому роману Пушкин подчеркивает старинными оборотами речи ("ой" вместо "ый"). Манера чтения Натальи Павловны мало чем отличается от манеры графа. Она вскоре отвлеклась "возникшей дракой козла с дворовою собакой и ею тихо занялась".

Разлюбивший чтение Онегин сделал исключение для книг Байрона и еще двух-трех романов. Просматривая эти книги, Татьяна обратила внимание на пометки, сделанные Онегиным "то кратким словом, то крестом, то вопросительным крючком". Благодаря этим пометкам ей начал раскрываться действительный (а не придуманный) Онегин - "москвич в Гарольдовом плаще", пародия на героев Байрона.

После возвращения из путешествия влюбленный Онегин стал читать "без разбора". Пушкин перечисляет имена писателей и философов, совершенно различных по своим творческим устремлениям (Гиббон, Руссо, Манзони, Гердер, Шамфор, мадам де Сталь, Биш, Тиссо, Бель, Фонтенель.). Чтение его было, весьма поверхностным. "Глаза его читали, но мысли были далеко". Не правда ли, какое сходство с графом Нулиным?

О читательских интересах повзрослевшей Татьяны мы ничего не знаем, хотя намек на них Пушкин делает. Внимательный читатель помнит, что у "скучной тетки" Таню встретил Вяземский "и душу ей занять успел". Изменение духовного мира Татьяны легко прослеживается по ее читательским интересам: от Ричардсона и Руссо - к писателям Пушкинского круга.

"Без всякого разбора", "чрезвычайно много" читала княжна Полина ("Рославлев"). Она знала наизусть Руссо, ей были знакомы крупнейшие французские авторы от Монтескье до Кребильона1. От писателя-философа до автора гривуазных романов - таков спектр чтения Полины. В ее библиотеке не было ни одной русской книги, кроме сочинений Сумарокова, которые она никогда не раскрывала. Пушкин объясняет это тем, что русская литература началась с Ломоносова и чрезвычайно ограничена. "Мы принуждены всё, известия и понятия, черпать из книг иностранных; таким образом и мыслим мы на языке иностранном." Даже переводов хороших было очень мало. Мадам де Сталь, которую вряд ли можно отнести к классикам, вызвала у Полины почти суеверный восторг и поклонение.

Герой "Барышни-крестьянки" помещик Берестов ничего не читал, кроме "Сенатских ведомостей". Зато уездные барышни все знания о свете черпали из книг. Недалек от Берестова и барин Троекуров ("Дубровский"), который читал только "Совершенную Повариху". Его богатая библиотека, состоявшая из французской литературы XVIII века, находилась в распоряжении его дочери Маши. Ее дальнейшее поведение во многом определялось заимствованными оттуда представлениями о добродетели и чести.

Петруша Гринев ("Капитанская дочка") писал стихи. В литературе он считал себя учеником Сумарокова (не забудем, речь идет о 70-х годах XVIII века). Старушка ("Домик в Коломне") читала Эмина2, что говорит о ее образованности и старомодности. Старая графиня ("Пиковая дама") просила у Лизаветы Ивановны какой-либо новый роман, но "не из нынешних". Причем настаивала, чтобы герой романа "не давил ни отца, ни матери", и чтобы "не было утопленных тел", которых графиня "ужасно боялась". Лиза была вынуждена сказать, что таких романов нет, и предложила графине какой-либо из русских романов, о существовании которых графиня узнала с удивлением. Книги графине присылал и князь Павел Александрович. Но едва Лиза начала чтение первой из них, как старуха объявила ее "вздором" и велела отослать князю с благодарностью. Весь характер графини, несносной и взбалмошной старухи, ярко очерчен в этих сценах.

Наверное, проведенный анализ не исчерпывающе полон, но очевидно, что Пушкин глубоко и умело использовал читательские интересы для раскрытия характера героев своих произведений (причем не только прозаических). Здесь пушкинский гений открывается нам еще одной примечательной стороной.

Художественное творчество поэта помогает понять его литературные взгляды, симпатии, антипатии, ничуть не менее, чем его статьи и рецензии. Вряд ли другой литератор того времени столь же легко и свободно ориентировался в огромном числе иностранных и русских книг.

Для социолога анализ читательских интересов пушкинских героев имеет еще один важный смысл. Читательские интересы обычно выступают объектом социологического исследования, между тем, они с успехом могут быть применены в качестве одного из средств. Современная отечественная социология не может довольствоваться изучением абстрактных, безликих масс, она все чаще обращается к конкретному живому человеку. Однако социальный портрет личности не может быть полным и законченным без учета ее читательских интересов, вкусов и пристрастий. Пушкин и здесь намного обогнал свое время, впервые показав роль читательских интересов в раскрытии определенного типа личности.

4. Роль книги в романе "Евгений Онегин"

В романе А.С. Пушкина "Евгений Онегин" герои читают большое количество книг. Но какое влияние оказывает книга на характер и мировоззрение героев? Какую роль она играет в динамике сюжета романа?

Ленский, Татьяна и Онегин - разные люди и потому читают различные книги. Следовательно, по вкусам в литературе можно судить и о самом герое. Книги способствуют передаче его внутреннего мира.

Евгению Онегину не нравилась поэзия, но зато его привлекали вопросы экономики.

Бранил Гомера, Феокрита;

Зато читал Адама Смита

И был глубокий эконом…

Евгения не заботили и не волновали чувства, им в его жизни отводилось далеко не первое место. В любовь он не верил, а считал возможной только науку страсти нежной, которую воспел Назон, - самообман и обман другого человека, который поверит в это чувство.

…Но любой роман

Возьмите и найдёте верно

Её портрет…

Позвольте мне, читатель мой,

Заняться старшею сестрой.

Впервые именем таким

Страницы нежные романа

Мы своевольно освятим…

Свой роман А.С. Пушкин назвал "Евгений Онегин". Но на протяжении всего романа автор проявляет симпатию к Татьяне Лариной, особо подчеркивая ее искренность, глубину чувств и переживаний, простодушие и преданность любви, называя ее "милым идеалом". Мимо Татьяны невозможно пройти равнодушно. Недаром Евгений Онегин, впервые побывав в доме Лариных, говорит Ленскому:

"Неужто ты влюблен в меньшую?"

А что? - "Я выбрал бы другую,

Когда б я был, как ты, поэт.

В чертах у Ольги жизни нет.

На формирование характера Татьяны повлияли такие факторы, как:

-общение с природой;

-уклад жизни в имении Лариных;

-влияние няни;

-чтение романов.

Действительно, сам Пушкин, характеризуя свою героиню, подчеркивает, что романы "ей заменяли все". Татьяна, мечтательная, отчужденная от подруг, столь непохожая на Ольгу, все окружающее воспринимает как еще не написанный роман, себя воображает героиней любимых романов. Кто же они, любимые героини Татьяны?

Воображаясь героиней

Своих возлюбленных творцов,

Клариссой, Юлией, Дельфиной,

Татьяна в тишине лесов

Одна с опасной книгой бродит,

Она в ней ищет и находит

Свой тайный жар, свои мечты,

Плоды сердечной полноты,

Вздыхает и, себе присвоя

Чужой восторг, чужую грусть,

В забвенье шепчет наизусть

Письмо для милого героя…

Кларисса - героиня романа Ричардсона "Кларисса Гарлоу" (1749); Юлия - героиня романа Руссо "Новая Элоиза" (1761); Дельфина - героиня романа мадам де Сталь "Дельфина" (1802).

Почему же книги, которые читает Татьяна, Пушкин называет "опасными"?

Ей рано нравились романы;

Они ей заменяли все;

Она влюблялась в обманы

И Ричардсона, и Руссо…

Всю окружающую действительность, весь мир Татьяна воспринимает как очередной роман, свою линию поведения выстраивает по знакомым ей романным моделям. Ключевые слова: "себе присвоя чужой восторг, чужую грусть", "они ей заменяли всё", "обманы"

Прежде всего, искренность чувств, Татьяне близка идея сентиментализма о нравственном равенстве людей ("И крестьянки любить умеют!" Н.М. Карамзин "Бедная Лиза"). Татьяна воображает себя героиней любимых романов и видит в Онегине героя такого романа. Но Пушкин иронизирует: "Но наш герой, кто б ни был он, уж верно был не Грандинсон".

Совсем другой мир открывается Татьяне, когда она посещает его усадьбу.

Потом за книги принялася.

Сперва ей было не до них,

Но показался выбор их

Ей странен. Чтенью предалася

Татьяна жадною душой;

И ей открылся мир иной.

Итак, для Татьяны романы были больше, чем просто историями.

Ей рано нравились романы;

Они ей заменяли всё…

Татьяна много времени проводит в мечтах, мысленно представляет себя героиней прочитанных книг. Она и на жизнь смотрит как на роман: думает, что в жизни её ждут такие же повороты судьбы, что жизнь не может протекать иначе.

И вот три героя встречаются. У каждого из них имеются свои собственные представления о жизни, и им довольно трудно найти общий язык.

Итак, Ленский оказался не готов к легкомысленности Ольги. Ведь он был уверен, что душа родная соединиться с ним должна, что, безотрадно изнывая, его вседневно ждёт она. От Онегина Ленский ждёт, что он, как друг, готов за честь его принять оковы и что не дрогнет… рука разбить сосуд клеветника. И всё же, нечаянно обманув и обидев Онегина, Ленский побуждает Евгения совершить поступок, который Онегин раньше делать не хотел: разрушить идеалы поэта. Душа, взращённая Шиллером и Гёте, не поняла поступка глубокого эконома. Философия книг погубила Ленского, но именно через книги можно увидеть, что вначале Евгений пытался сохранить хрупкий мир поэта:

Поэт в пылу своих суждений

Читал, забывшись, между тем

Отрывки северных поэм,

И снисходительный Евгений,

Хоть их не много понимал,

Прилежно юноше внимал.

Читатель знает, что Евгений не особенно любил читать:

Отрядом книг уставил полку,

Читал, читал, а всё без толку:

Там скука, там обман иль бред;

В том совести, в том смысла нет…)

Когда Онегин встречает Татьяну, оба героя воспринимают друг друга через призму прочитанных книг: Татьяна ищет в Онегине либо Грандисона, либо Ловласа (либо благородство, либо подлость), а Онегин не верит чувствам Татьяны, он по-прежнему считает любовь сказкой. Онегину думается, что чувства Татьяны ничем не отличаются от его собственных, придуманных и наигранных. Влюбившись, Татьяна начинает искать черты Онегина в героях любимых романов:

Теперь с каким она вниманьем

Читает сладостный роман…

Все для мечтательницы нежной

В единый образ облеклись,

И, увидев сон про Онегина, Татьяна ищет объяснения в книгах:

Но та, сестры не замечая,

В постели с книгою лежит,

За листом лист перебирая,

То был, друзья, Мартын Задека,

Глава халдейских мудрецов,

Гадатель, толкователь снов.

Но в делах любви книга ничем не может помочь:

…Её сомнений

Мартын Задека не решит…

Но вскоре Онегина и Татьяну надолго разлучит дуэль Ленского с Онегиным и, как следствие, смерть Ленского. Последнее, что сделал Ленский, - накануне дуэли он Шиллера открыл, но через некоторое время книгу закрывает, берёт перо - в последние часы жизни Ленский общается с книгой.

Онегин и Татьяна расстанутся на долгое время. Но перед встречей их отношение друг к другу изменилось. Татьяна побывала у Онегина дома: теперь она знает (а точнее, так думает, что знает) его мысли. Она читает книги с его пометками, и начинает понемногу моя Татьяна понимать теперь яснее - слава Богу - того, по ком она вздыхать осуждена судьбою властной. Теперь Татьяна смотрит на Евгения через призму, но уже других книг.

Но Онегин уже не тот: он влюбился. Ежели раньше ему были скучны книги, то теперь стал… читать он без разбора. Причина? Видимо, он перестал понимать, кто он и чего ждёт от жизни. У него нет определенных сложившихся жизненных принципов: он попрощался со старыми, но не нашёл новые. А Татьяне это уже неважно. Она полагает, что разгадала Евгения и нашла подходящее для него описание (взятое теперь уже из книг Онегина). Человек, которого теперь увидела Татьяна, ей не понравился.

А каково было отношение к книгам старшего поколения? Родители Татьяны не находили книги вредными: отец в книгах не видал вреда… их почитал пустой игрушкой, а жена… его была сама от Ричардсона без ума. Они пускали отношения Татьяны и книг на самотёк. Скорее всего, они и воспитанием дочери не очень-то занимались (подтверждение тому: она в семье своей родной казалась девочкой чужой), если жизнь Татьяна воспринимала как роман, но в котором героиня - она сама.

Мы не знаем, что читал отец Онегина, но, после прочтения Адама Смита, сыну не удалось убедить отца в важности содержания этой книги. А вот про дядю Онегина совершенно точно известно, что он читал календарь осьмого года: старик, имея много дел, в иные книги не глядел.

И всё-таки далеко не всегда поколение молодых людей придаёт такое важное значение книгам (не по всем книгам можно о них судить). Живя в деревне, Онегин каждое утро кофе выпивал, плохой журнал перебирая… В свою очередь Ленский иногда читает Оле нравоучительный роман, но при этом две, три страницы (пустые бредни, небылицы, опасные для сердца дев) он пропускает, покраснев. Получается, Ленский иногда читает Ольге немного легкомысленную литературу, но это отнюдь не должно говорить о легкомыслии самого героя.

Заключение

Книги играют в романах очень важную роль. Они создают мировоззрение героев, обусловливают их отношение к окружающим.

Такое явление как "книги в книгах", то есть упоминание одними авторами в произведениях своих "коллег по цеху", названное с чьей-то легкой руки "литературщиной" (что абсолютно нелепо), на самом деле помогает наилучшем образом охарактеризовать персонажей. Ведь именно литературные предпочтения способны передать характер, ум и интеллект человека.

Такой прием для классиков-романистов не нов - ранее его использовали и сентименталисты, и символисты. Мы видим, что и как читают герои Грибоедова, Карамзина, Тургенева, Толстого, Пушкина и мн. др. Наиболее подробно в своем исследовании автор остановился на выдающихся творениях русской литературы - "Отцах и детях" и "Евгении Онегине".

Безусловно, рассказать о литературных предпочтениях всех героев русской классики невозможно. Они довольно многочисленны и разнообразны. Некоторые герои восхищают своей оригинальностью и изысканным тонким вкусом; другие персонажи вполне предсказуемы и строго следуют за книжной модой. Книга в книге как зеркало, отраженное в зеркале напротив, помогает составить истинное представление о том или ином герое, о его образованности, о его уме. В свою же очередь, именно персонажи подают достойный пример, обращая внимание читателя на те или иные столпы мировой литературы, пробуждая интерес и желание обязательно обратиться к ним, учиться с помощью их всю жизнь. Воистину говорят: "Ученье - свет, неученье - тьма".

Список источников

1.Гольцер С.В. Онегинское слово в романе "Отцы и дети" // Актуальные проблемы социогуманитарного знания.М., 2004.

2.Коган Л.Н. Круг чтения героев Пушкина // Социологический журнал. - №3., 1995.

.Кудрявцев Г.Г. Сборник. Очарованные Книгой. Русские писатели о книгах, чтении, библиофилах. М.: "Книга", 1982.

.Лотман Ю.М. Роман А.С. Пушкина "Евгений Онегин". Комментарий. - Л., 1983.

.Набоков.В. Комментарий к "Евгению Онегину" Александра Пушкина. - М., 1999.

Литературные герои не любят работать. Они любят либо бездельничать, либо творить, но больше всего они любят попадать во всяческие передряги, влюбляться и путешествовать. Но чтобы монотонно работать; заниматься той самой работой, которая дает пропитание – это нет, это не для литературного героя. Причем я бы сказал, что зачастую нежелание литературного героя работать получает в литературе идейное обоснование, возводится литературным героем в принцип. Давайте посмотрим, как это происходит.
Начну, пожалуй, с Нильса Хольгерссона из сказки Сельмы Лагерлеф. Нильс, как отмечается, мальчик крайне ленивый, плюс он еще и мальчик очень нехороший, злой, за что он и был заколдован домовым, и превращен в лилипута. И вот, волею судеб, в одной упряжке с дикими гусями Нильс отправляется в путешествие. О чем же мечтает этот теперь уж совсем маленький мальчик:

«Прежде чем заснуть, он размечтался: если гуси возьмут его с собой, он сразу избавится от вечных попреков за свою леность. Тогда день-деньской можно будет бить баклуши, забот никаких – разве что о еде. Но ему так мало нынче надо!
Нильс мысленно рисовал себе чудесные картины. Чего только он не увидит! Каких только приключений не выпадет ему на долю! Не то что дома, где лишь знай работай, надрывайся.
«Только бы полететь с дикими гусями, и я бы ни капельки не печалился, что меня заколдовали», - думал мальчик.
Теперь Нильс страшился только одного: как бы его не отослали домой». (Сельма Лагерлеф. «Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции». III. в парке замка Эведсклостер).

«Я послала гонца к домовому, который тебя заколдовал, с наказом поведать ему, сколь благородно ты повел себя с нами. Поначалу домовой и слышать не желал о том, чтобы снять с тебя заклятье, но я слала гонца за гонцом, и он сменил гнев на милость. Домовой просил передать тебе: вернись домой – и ты снова станешь человеком.
Как обрадовался мальчик, когда дикая гусыня начала свою речь! Но по мере того как она говорила, радость его угасала. Не вымолвив ни слова, он отвернулся и горько заплакал.
- Это что такое? – спросила Акка. – Кажется, ты ожидал от меня еще большей награды?
А мальчик думал о беззаботных днях, о веселых забавах, о вольной жизни, о приключениях и путешествиях высоко-высоко над землей. Больше их ему не видать!
- Не хочу быть человеком! – захныкал он. – Хочу лететь с вами в Лапландию.
- Предупреждаю, - сказала Акка, - этот домовой очень своенравен. Боюсь, если ты не вернешься домой сейчас, упросить его еще раз будет трудно.
Дурной все-таки был этот мальчишка! Все, чем бы он дома ни занимался, казалось ему просто-напросто скучным!». (там же).

Все что угодно, только не домой, только не к учебе, только не туда «где лишь знай работай, надрывайся». А «Не хочу быть человеком», конечно же, следует читать – не хочу учиться-работать, хочу быть вольной птицей. Каждый человек мечтает взлететь, а Нильсу это удается в самом прямом смысле этого слова. Естественно, что впечатление от полета ни с чем не сравнимо. Только тот, кто летит, тот и живет. Правда, литературные герои мастера не только взлетать к небесам, но и проваливаться в самые мрачные бездны.
Но и тут – лучше уж провалиться в бездну, чем просто, как и подобает нормальному человеку, поддерживать свое существование. Яркую иллюстрацию в этом отношении дает сравнение двух героев «Преступления и наказания» - Раскольникова и Разумихина. Оба этих молодых человека столкнулись с самой неприятной стороной жизни в Санкт-Петербурге. Денег нет, перспектив особых нет, из института обоих «попросили». Как же они ведут себя в этих тяжелых обстоятельствах? Раскольников совсем пал духом, лежит себе в своей комнатушке-гробе и предается самым мрачным мыслям, которые в итоге приведут его к убийству «по теории». Ну и каковы мысли, таковы и теории… А что Разумихин?

«Это был необыкновенно веселый сообщительный парень, добрый до простоты. Впрочем, под этою простотой таились и глубина и достоинство. Лучшие из его товарищей понимали это, все любили его. Был он очень неглуп, хотя и действительно иногда простоват… Разумихин был еще тем замечателен, что никакие неудачи его никогда не смущали и никакие дурные обстоятельства, казалось, не могли придавить его. Он мог квартировать хоть на крыше, терпеть адский голод и необыкновенный холод. Был он очень беден и решительно сам, один, содержал себя, добывая кой-какими работами деньги. Он знал бездну источников, где мог почерпнуть, разумеется заработком. Однажды он целую зиму совсем не топил своей комнаты и утверждал, что это даже приятнее, потому что в холоде лучше спится. В настоящее время он тоже принужден был выйти из университета, но ненадолго, и из всех сил спешил поправить обстоятельства, чтобы можно было продолжать». (Ф.М. Достоевский. «Преступление и наказание». Часть.1. IV).

В общем, мы видим, что обстоятельства у Разумихина весьма сходные с обстоятельствами Раскольникова, но ведет он себя в этих обстоятельствах по всем представлениям на порядок более достойно. И что же? А то, что на первом-то плане романа мы видим именно «недостойного» Раскольникова, который лежит, ничего не делает, и фантазирует, а не достойно-деятельного и неунывающего Разумихина. Можно, конечно, привести не одно основание, почему это так; в данном же случае мы видим, что Раскольников предпочитает вовсе сидеть без дела, чем просто выживать; Разумихин же совершенно не понял бы такой постановки вопроса. Как же так? Попал в затруднительные обстоятельства, так шевелись, зарабатывай копейку. Но Раскольникову не нужны копейки, как говорится в другом месте романа, ему нужен «весь капитал».

«- Что на копейку сделаешь? – продолжал он с неохотой, как бы отвечая собственным мыслям.
- А тебе бы сразу весь капитал?
Он странно посмотрел на нее.
- Да, весь капитал, - твердо отвечал он, помолчав». (Ф.М. Достоевский. «Преступление и наказание». Часть.1. III).

Весь капитал, и естественно так, чтобы не надо было этот капитал «зарабатывать». Среди героев Достоевского наглядно-показательна - в смысле работы, а точнее, выведения работы «за скобки», - ситуация с князем Мышкиным. В начале романа перед нами человек без средств к существованию, причем не очень понятно, как он будет эти средства добывать, потому как практичностью князь явно не обладает. Далее вдруг выясняется (во время беседы с генералом Епанчиным), что у князя есть способности, да что там – настоящий талант каллиграфа.

«- Ого! да в какие вы тонкости заходите, - смеялся генерал, - да вы, батюшка, не просто каллиграф, вы артист, а? Ганя?
- Удивительно, - сказал Ганя, - и даже с сознанием своего назначения, - прибавил он, смеясь насмешливо.
- Смейся, смейся, а ведь тут карьера, - сказал генерал. – Вы знаете, князь, к какому лицу мы теперь вам бумаги писать дадим? Да вам прямо можно тридцать пять рублей в месяц положить, с первого шагу». (Ф.М. Достоевский. «Идиот». Ч.1. III).

Заметим, что сразу же, даже и в вопросе заработка, перед нами не просто предполагаемый добытчик средств к существованию, а «артист» - это чрезвычайно показательно. Но далее все становится еще более показательно, потому что и от этого своего «творчества ради заработка» князь оказывается избавлен благодаря свалившемуся ему на голову наследству. Тридцать пять рублей в месяц – это бы и неплохо, но это все копейки, да и время отнимает, а тут – получай сразу капитал, чтобы уж не думать о хлебе насущном:

«- Верное дело, - объявил, наконец, Птицын, складывая письмо и передавая его князю. – Вы получаете безо всяких хлопот, по неоспоримому духовному завещанию вашей тетки, чрезвычайно большой капитал». (Ф.М. Достоевский. «Идиот». Ч.1. XVI).

Именно что «безо всяких хлопот». Всякие хлопоты попросту «выведены за скобки». И теперь князь уже может совершенно спокойно бездельничать, то есть заниматься преимущественно тем, чтобы ходить туда-сюда, и быть в курсе всех происходящих событий. Вариться в котле кипящих вокруг него страстей. Это - дело для литературного героя. (Сноска - Вот еще пример «вывода работы за скобки»: «Перечитав написанное, я вижу, что может создаться впечатление, будто я только и жил тогда что событиями этих трех вечеров, разделенных промежутками в несколько недель. На самом же деле это были для меня лишь случайные эпизоды насыщенного событиями лета, и в ту пору, во всяком случае, они занимали меня несравненно меньше, чем личные мои дела).
Прежде всего, я работал». (Фицджеральд Ф.С. «Великий Гэтсби». Гл.III). Вот видите, как выходит: вроде бы жизненно важная работа испаряется со страниц литературного произведения, а случайные эпизоды и составляют суть повествования). Сам же этот прием - «наследство» или там выигрыш в лотерею, в общем, когда на героя вдруг откуда ни возьмись сваливаются большие деньги, конечно, используется не одним Достоевским. Вспомним Мастера из романа Булгакова, он как раз и выиграл в лотерею, что позволило ему сесть за написания романа. Само это решение описано Булгаковым гениально-лаконично: «Службу в музее бросил и начал сочинять роман о Понтии Пилате». (М.А. Булгаков. «Мастер и Маргарита». Ч.1. гл.13). Словно бы и не может существовать иного решения, кроме как бросить службу и заняться чем-либо действительно стоящим. (Сноска: А вот и еще даже более яркая иллюстрация из другой книги Булгакова: «Всю жизнь служить в «Пароходстве»? Да вы смеетесь!
Всякую ночь я лежал, тараща глаза в тьму кромешную, и повторял - «это ужасно». Если бы меня спросили - что вы помните о времени работы в «Пароходстве»? - я с чистою совестью ответил бы - ничего.
Калоши грязные у вешалки, чья-то мокрая шапка с длиннейшими ушами на вешалке - и это все». (М. А. Булгаков. «Записки покойника». Глава 3).
Конечно, надо принимать во внимание и различие эпох. Скажем, в те времена, когда еще существовала аристократия, естественно, что представители этого сословия могут и «не работать»…но впрочем, так ли уж велика тут разница с точки зрения литературных героев? Воистину литературные герои и есть та самая аристократия духа. А чем вообще занимается аристократия, что есть ее дело? Любовь и война. Либо они (аристократы) воюют с кем-то, либо в кого-то влюблены.
Причем, надо сказать, что в любом ведь сословии возникает (или – может возникнуть) дилемма – «заниматься делами» или…чем-то другим, чем-то не таким прозаическим. И в литературе это тоже находит свое отражение. Самым характерным примером тут, я думаю, послужит история страданий юного Вертера. Что является главным делом Вертера на протяжении всей этой печальной истории? – главное его дело – влюбленность в Лотту. При этом волею судеб Вертеру пришлось немного и поработать (отметим, правда, что суть его работы никак не описывается – работа оказывается недостойной описания) – его краткая рабочая эпопея описана в начале второй книги. И какими только словами не клянет Вертер ситуацию, в которой оказался:

«И в этом повинны вы все, из-за ваших уговоров и разглагольствований о пользе труда впрягся я в это ярмо! Труд! Да тот, кто сажает картофель и возит в город зерно на продажу, делает куда больше меня; если я не прав, я готов еще десять лет проработать на галере, к которой прикован сейчас». (Гете. «Страдания юного Вертера». Кн.2. 24 декабря).

Тут как будто Вертер недоволен не то, чтобы работой самой по себе, но бесцельностью именно его работы. Однако, Вертеры на то и Вертеры, чтобы быть недовольными работой, какой бы она ни была. И уж, конечно, не стоит принимать всерьез слова о картошке и зерне, потому как сам Вертер, конечно, никакой картошки сажать не будет. Для него и писание бумаг – «галеры», какая уж там картошка.

«Уже неделю у нас стоит отвратительная погода, и меня это только радует; с тех пор как я здесь, не было ни одного погожего дня, которого бы мне кто-нибудь не испортил и не отравил». (там же)

Да, вот она – работа. Вот он – общий порядок вещей. Ненастье и отрава. И конечно, долго бы Вертер никак не выдержал. И не выдержал. Поводом к его отставке послужило нарушение светских приличий, но это все из одной оперы арии. Потому как неприличнее всего «не служить», не работать, не занимать какого-то места. Так было раньше, и так есть сейчас. В этом смысле не так много и изменилось.
Вспомним знаменитое фамусовское – «А, главное, поди-тка послужи». Главное – именно что главное. Характерен и ответ Чацкого: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Очень в духе Вертера и по сути тоже неверно. Вряд ли, ой вряд ли может быть рад службе Чацкий. И какую службу ему не предложи, почти наверняка он сочтет ее «прислуживанием». Нет, лучше всего хлопнуть дверью, крикнуть «Карету мне, карету», да и уехать куда глаза глядят.
А теперь я обращусь к своей любимой иллюстрации по данной теме, и будет это иллюстрация из сказки Астрид Линдгрен «Рони, дочь разбойника». Никто в этой сказке не работает, папа Рони занимается разбоем, а Рони предоставлена сама себе и проводит дни в увлекательных прогулках по лесу, которые, конечно, никак не сравнить со скучной учебой в школе, которая могла бы ожидать ее в случае, не будь она дочерью разбойника. Дети ходят в прозаическую школу, а Рони ходит к поэтическому озеру:

«Рони пошла по тропинке прямо в лесную чащу и в конце концов оказалась на берегу лесного озера. Дальше идти ей нельзя, так сказал Маттис. Черное зеркало озера было окружено темными соснами, и лишь водяные лилии покачивались на воде, словно белые огоньки. Рони, конечно, не знала, что это белые лилии, но она долго глядела на них и тихо смеялась от того, что они есть.
Весь день провела она у озера и радовалась всему, как никогда прежде. Она долго кидала в воду сосновые шишки и захохотала от радости, когда заметила, что стоит ей хоть немного пошлепать ногами по воде, как шишки уплывали. Так весело ей никогда не было. И ее ногам никогда не было так привольно». (Астрид Линдгрен. «Рони, дочь разбойника». 2).

Ну, большое дело, скажут многие – детям всегда больше нравится играть, чем учиться. Но разве не точно так же и взрослым куда больше нравится творить, чем работать? Кому-то подобные рассуждения могут показаться инфантильно-наивными, но наивность их лежит преимущественно в плоскости аргументов типа: «Но не могут же все творить, кто-то должен ведь и работать». Специфика же литературы в данном случае состоит в том, что здесь этот аргумент совсем не основателен, поскольку в литературном произведении нет «всех», и писатель имеет полное право сосредоточиться именно на тех, кто играет и творит, а не учится и работает. Так вот, возвращаясь к Рони, припомним, что занятие отца было ей совсем не по душе и она, а потом и ее друг-брат-возлюбленный Бирк поклялись, что не будут разбойниками, когда вырастут. Но чем же они тогда будут заниматься, как будут добывать себе пропитание? Решение этого непростого вопроса поистине восхитительно: старый разбойник Лысый Пер открывает Рони секрет:

«И она рассказала Бирку секрет о серебряной горе, которую маленький серый гном показал Лысому Перу в благодарность за то, что тот спас ему жизнь.
- Он говорил, что там попадаются самородки серебра величиной с валун, - сказала Рони. – И кто знает, может, так оно и есть. Лысый Пер клялся, что это чистая правда. Я знаю, где эта гора». (Астрид Линдгрен. «Рони, дочь разбойника». 18).

То есть, если жить не разбоем, то - на самородки, но уж никак не обычной работой – эта мысль никому даже и в голову не приходит! Нет такой идеи на повестке дня. Все проблемы опять решаются через ту или иную форму «наследства», падающего литературному герою на голову.

Итак, пока мы увидели, как литературные герои избегают работы, предпочитая ей игры, творчество или безделье. Впрочем, при случае, они могут и поработать, в смысле повкалывать. Припомним Константина Левина. Уж он-то никак не гнушается работы. Более того, косит наравне с мужиками. Но здесь нам почти сразу понятна некоторая сомнительность рассмотрения этой его работы как нормальной работы мужика. Константин Левин остается барином, которому вдруг захотелось поработать – да, в отличие от других бар, для него это не является капризом, и он действительно втягивается в работу, он действительно работает наравне с мужиками. Но остается барином при этом. Достаточно обратится к истокам его рабочей мотивации:

«…приехав однажды на покос и рассердившись на приказчика, Левин употребил свое средство успокоения – взял у мужика косу и стал косить.
Работа эта так понравилась ему, что он несколько раз принимался косить; выкосил весь луг пред домом и нынешний год с самой весны составил себе план – косить с мужиками целые дни». (Л.Н. Толстой. «Анна Каренина»).

Да вот для мужика-то его труд не является средством успокоения, да и никогда бы мужик не понял такого взгляда на предмет. В итоге, косьба с мужика превращается для Константина Левина опять-таки в своего рода приключение, а не работу, в способ выяснить границы своих физических возможностей. Плюс заодно для Константина это еще и способ пережить момент единства с народом. Но это не работа в нормальном ее понимании. Никак не работа. Могу привести и еще один схожий пример:

«Суматоха продолжалась всю ночь. Мы перетаскивали вещи с места на место…Никогда раньше в «Адмирале Бенбоу» мне не приходилось работать так много.
Я уже устал, как собака, когда перед самым рассветом боцман заиграл на дудке и команда принялась поднимать якорь.
Впрочем, если бы даже я устал вдвое больше, я и то не ушел бы с палубы. Все было ново и увлекательно для меня – и отрывистые приказания, и резкий звук свистка, и люди, суетливо работающие при тусклом свете корабельных фонарей». (Р. Л. Стивенсон. «Остров сокровищ». Гл. X).

Это тоже весьма примечательный отрывок. Джим Хокинс вкалывает с радостью, потому как все для него ново и увлекательно. Это радость от работы человека, который к работе не привязан, не зависит от нее. Но матросы, можно допустить, тоже полны энтузиазма. Конечно, раз у них в голове мысли о сокровищах, а не о повседневном заработке. В этом смысле и «хорошие» и «плохие» персонажи «Острова сокровищ» оказываются в одной лодке, то бишь на одной шхуне. В других же смыслах, они демонстрируют серьезные различия. Так пираты, попав на остров, как отмечается: «с самого начала мятежа не протрезвлялись ни разу». (там же. гл. XXV). «Хорошие» же персонажи демонстрируют способность соблюдать дисциплину. Это стоит отметить в том смысле, что нежелание работать все-таки никак не является синонимом – бездельничать, бить баклуши, пьянствовать и т.д. Это уж каждый литературный герой сам решает – пьянствовать ему, убивать старушку или вести себя более достойно. При этом все же стоит отметить и некоторый крен, тенденцию именно к безделью или к тому, что более всего похоже именно на безделье. Как уже говорилось, самые нормальные «занятия» для литературных героев – любовь, война и путешествия. Путешествующие Нильсы и влюбленные Вертеры. О войне же лучшую из иллюстраций дает тот же Толстой:

«Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность было условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие все тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором бы он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой-то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова». (Л. Н. Толстой. «Война и мир». т.2. ч.4. I).

Этот отрывок крайне ценен с точки зрения противопоставления с одной стороны праздности – делу, а с другой – одного дела другому делу. Война – это определенное дело, но и «не совсем» дело. Странное какое-то дело. С точки зрения «делового» или рабочего человека – все это в лучшем случае сплошная праздность, а в худшем – безусловный вред. То же и с любовью. Ведь не назовешь же любовь – делом! И вместе с тем, попробуй-ка назвать ее бездельем. И говорят же о том, что отношения «строят» - прямая «рабочая» аналогия. А уж сколько времени и нервов уходит! Для многих же вообще любовь так и становится главным событием в жизни. Так что с любовью, как и с войной – и дело, и не дело. Не работа, это уж точно. Не служба. Времяпрепровождение. Скажем и так: времяпрепровождение, очень подходящее для литературы, для литературных героев. Но не для нормального рабочего человека, который трудится, чтобы заработать на жизнь. Воюешь - не работаешь, любишь - не работаешь, творишь – не работаешь. Думаешь – то же не работаешь, на это имеется еще один яркий литературный пример:

«- Прежде, говоришь, детей учить ходил, а теперь пошто ничего не делаешь?
- Я делаю…- нехотя и сурово проговорил Раскольников.
- Что делаешь?
- Работу…
- Какую работу?
- Думаю, - серьезно отвечал он, помолчав.
Настасья так и покатилась со смеху…
- Денег-то много, что ль, надумал? – смогла она наконец выговорить». (Ф.М. Достоевский. «Преступление и наказание». Часть.1. III).

Вот и Вертер, конечно, немного денег надумал, пока был влюблен в Лотту. Но не об этом он думает, а о Лотте. Делает свою непонятную «работу».
В качестве контрпримера (как может показаться) можно рассмотреть ситуацию с одним из известнейших литературных героев – Башмачкиным Акакием Акакиевичем. Вот уж он – работник в полном смысле слова, причем и работе его уделяется в «Шинели достаточное количество времени, и это описание носит сущностный для всего повествования характер:

«Вряд ли где можно было найти человека, который так жил бы в своей должности. Мало сказать: он служил ревностно, - нет, он служил с любовью. Там, в этом переписыванье, ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир. Наслаждение выражалось на лице его; некоторые буквы у него были фавориты, до которых если он добирался, то был сам не свой и подсмеивался, и подмигивал, помогал губами, так что в лице его, казалось, можно было прочесть всякую букву, которую выводило перо его». (Н.В. Гоголь. «Шинель»).

Башмачкин не просто работник, он некто прямо противоположный типу творца, он – идеальный исполнитель, неспособный к проявлению инициативы, что тоже особо подчеркивается в тексте:

«Один директор, будучи добрый человек и желая вознаградить его за долгую службу, приказал дать ему что-нибудь поважнее, чем обыкновенное переписывание; именно из готового уже дела велено было ему сделать какое-то отношение в другое присутственное место; дело состояло только в том, чтобы переменить заглавный титул да переменить кое-где глаголы из первого лица в третье. Это задало ему такую работу, что он вспотел совершенно, тер лоб и наконец сказал: «Нет, лучше дайте я перепишу что-нибудь». С тех пор оставили его навсегда переписывать. Вне этого переписыванья, казалось, для него ничего не существовало». Н.В. Гоголь. «Шинель»).

Так что же, выходит и работа в своей непосредственной сущности занимает вполне законное место в рамках значимого литературного произведения? Э, да ведь посмотрим, кого в итоге «написал» Гоголь? А написал он человека, которым никак нельзя быть. Да, Башмачкина можно пожалеть, да, над Башмачкиным грешно смеяться, но нет, быть Башамчкиным – этого никак нельзя. Не для того человек родится человеком, чтобы быть в итоге Башмачкиным. Не для того даны человеку творческие способности, чтобы быть переписчиком бумаг, да еще и находить в этом какой-то «свой разнообразный и приятный мир». Да, Башмачкин такой литературный герой, которому очень хочется приставить приставку анти, и сказать, что Гоголь создал величайшего литературного антигероя всех времен и народов. (Сноска: Но я не буду этого делать, потому как это потребует понятийного различения между литературным героем и антигероем, а такое различение в рамках данных рассуждений не привнесет ничего кроме путаницы. Потому пусть Башмачкин будет таким же героем, как и всякий другой. Герой он литературного произведения? – герой. Ну и все, значит. Впрочем, уточню, что героем литературного произведения по ходу данных рассуждений я считаю всякое действующее лицо, находящееся в литературном произведении на первом плане. Башамчкин находится на первом плане – значит, точно, герой). Что же, весьма характерно, что этот антигероический герой занят работой и не мыслит ничего кроме работы. Скажут, что просто работа его (конкретно его – Башмачкина) бессмысленна. Но я повторюсь хоть еще сто раз – дайте творцу изобразить работу, и он изобразит ее как нечто бессмысленное. И всегда она будет превращаться в «обыкновенное переписывание». Абсурдность жизни Башмачкина есть также гимн и абсурдности миру работы. При этом не будем забывать о том, что и в «Шинели» все равно сюжет делает-таки изгиб и центрируется в итоге на событии не «рабочем».
Наконец, обращусь к одному тягостному, страшному, но очень ценному рассказу-притче Салтыкова-Щедрина – «Коняга». В контексте темы работы – это одно из ключевых произведений, без рассмотрения которого тема не могла бы считаться до конца раскрытой. Это причта ценна прежде всего тем, что в ней выведено словно бы само понятие работы, воплощенное в конкретном живом существе – коняге.

«Коняга - обыкновенный мужичий живот, замученный, побитый, узкогрудый, с выпяченными ребрами и обожженными плечами, с разбитыми ногами. Голову Коняга держит понуро; грива на шее у него свалялась; из глаз и ноздрей сочится слизь; верхняя губа отвисла, как блин. Немного на такой животине наработаешь, а работать надо. День-деньской Коняга из хомута не выходит. Летом с утра до вечера землю работает; зимой, вплоть до ростепели, «произведения» возит». (М.Е. Салтыков-Щедрин. «Коняга»).

Да, это не Константин Левин – коняга работает не для удовольствия, не для «приключения» и уж, конечно, не для успокоения. Коняга – не барин, коняга – мужик. И главное, что можно понять из всего этого тягостного повествования – это всю беспросветность мира работы. Этот рассказ – еще один литературный антирабочий гимн:

«Нет конца работе! Работой исчерпывается весь смысл его существования; для нее он зачат и рожден, и вне ее он не только никому не нужен, но, как говорят расчетливые хозяева, представляет ущерб. Вся обстановка, в которой он живет, направлена единственно к тому, чтобы не дать замереть в нем той мускульной силе, которая источает из себя возможность физического труда. И корма, и отдыха отмеривается ему именно столько, чтоб он был способен выполнить свой урок. А затем пускай поле и стихии калечат его - никому нет дела до того, сколько новых ран прибавилось у него на ногах, на плечах и на спине. Не благополучие его нужно, а жизнь, способная выносить иго и работы. Сколько веков он несет это иго - он не знает; сколько веков предстоит нести его впереди - не рассчитывает. Он живет, точно в темную бездну погружается, и из всех ощущений, доступных живому организму, знает только ноющую боль, которую дает работа». (М.Е. Салтыков-Щедрин. «Коняга»). (Сноска: Беспросветному образу Коняги противопоставляется образ сытого, довольного и бездельного Пустопляса… Что же – это образ литературного героя? Нет, совсем нет. Пустопляс – образ Общества, точнее общественной несправедливости, а с Обществом у литературных героев свои особые счеты…но это отдельный разговор).

Что же, вот мы рассмотрели три примера, когда литературные герои действительно заняты работой. Один – Башмачкин, другой – Константин Левин; третий, наиболее совершенный рабочий образ – Коняга. Башмачкин работает и находит в этом какое-то удовольствие, которое никак нельзя посчитать адекватным; Константин Левин работает, но не является полноправным жителем мира работы, он – все равно чужой, ну или как минимум «не свой» среди крестьян; наконец Коняга – вот литературная «рабочая косточка» в чистом ее виде. И какой страшный образ! Нет, если уж заняться чтением литературы, то мир работы представляется миром неизменно либо чуждым литературному герою, либо прямо миром страшным. Поднять все паруса и уплыть навстречу приключениям и любви – вот жизнь литературного героя))

Герой литературного произведения - действующее лицо в художественном произведении, обладающее отчётливыми чертами характера и поведения, определённым отношением к другим действующим лицам и жизненным явлениям, показанным в произведении.

Героем часто называют всякое многосторонне изображённое действующее лицо в произведении. Такое основное или одно из основных действующих лиц может быть положительным художественным образом, положительным героем, выражающим в своих воззрениях, поступках, переживаниях черты передового человека своего времени и вызывающим у читателя стремление стать похожим на него, следовать ему в жизни. Положительными героями являются многие герои художественных произведений русских классиков, например: Чацкий, Татьяна Ларина, Мцыри, Тарас Бульба, Инсаров и другие. Героями для целого ряда поколений революционеров были герои романа Н. Г, Чернышевского «Что делать?» - Вера Павловна и Рахметов, герой романа А. М. Горького «Мать» - Павел Власов.

Основным или одним из основных действующих лиц может быть и образ отрицательный, в поведении и переживаниях которого писатель показывает людей с отсталыми или реакционными, враждебными народу взглядами, вызывающих гнев и отвращение своим отношением к родине, к людям. Такой отрицательный художественный образ помогает глубже разбираться в действительности, показывает, что осуждает писатель и тем самым что считает он положительным в жизни, вызывает стремление бороться с отрицательными явлениями в ней.

Русская классическая литература создала ряд отрицательных образов: Чичиков, Плюшкин, Хлестаков и другие в произведениях Н. В. Гоголя, Каренин («Анна Каренина» Л. Н. Толстого), Иудушка Головлёв («Господа Головлёвы» М. Е. Салтыкова-Щедрина), Маякин, Васса Железнова, Клим Самгин и другие в произведениях А. М. Горького.

Советские писатели создали галерею новых положительных героев, в образе которых отразились черты человека социалистического общества.

Таковы, например, Чапаев и Клычков в произведениях Д. Фурманова, Левинсон и другие в романе А. Фадеева «Разгром», коммунисты и комсомольцы-подпольщики в его романе «Молодая гвардия», Давыдов («Поднятая целина» М. А. Шолохова), Павел Корчагин и его боевые товарищи в произведении Н. Островского «Как закалялась сталь», Басов («Танкер "Дербент"» Ю. Крымова), Воробьёв и Мересьев в «Повести о настоящем человеке» Б. Полевого и др. Наряду с этим советские писатели (А. А. Фадеев, А. Н. Толстой, М. А. Шолохов, Л. М. Леонов и другие) создали ряд отрицательных образов - белогвардейцев, кулаков, фашистов, авантюристов, фальшивых людей и т. п.

Понятно, что в литературе, как и в жизни, человек выступает в процессе роста, в развитии, борьбе противоречий, в переплетении положительных и отрицательных свойств. Поэтому мы встречаем в литературе самые различные характеры, которые лишь в конечном счёте относим к положительным и отрицательным образам. В этих понятиях выражаются наиболее резко разграниченные виды образов. Практически в каждом данном литературном произведении они получают конкретное воплощение в самых различных формах и оттенках. Следует подчеркнуть, что в советской литературе, важнейшей задачей которой является изображение передовых борцов за коммунизм, - создание образа положительного героя имеет основное значение.

Правильнее будет называть героем лишь положительного героя произведения - действующее лицо, поступки и мысли которого могут явиться, с точки зрения писателя, примером поведения для человека. В отличие от положительных героев других изображённых в произведениях людей лучше называть художественными образами, действующими лицами или, если они не влияют на развитие событий в произведении, персонажами.

Русская литература дала нам кавалькаду как положительных, так и отрицательных персонажей. Мы решили вспомнить вторую группу. Острожно, спойлеры.

20. Алексей Молчалин (Александр Грибоедов, «Горе от ума»)

Молчалин - герой «ни о чем», секретарь Фамусова. Он верен завету своего отца: «угождать всем людям без изъятья – хозяину, начальнику, слуге его, собачке дворника».

В разговоре с Чацким он излагает свои жизненные принципы, заключающиеся в том, что «в мои лета не должно сметь свое суждение иметь».

Молчалин уверен, что нужно думать и поступать так, как принято в «фамусовском» обществе, иначе о тебе будут судачить, а, как известно, «злые языки страшнее пистолетов».

Он презирает Софью, но готов ради угождения Фамусову сидеть с ней ночами напролет, играя роль возлюбленного.

19. Грушницкий (Михаил Лермонтов, «Герой нашего времени»)

У Грушницкого в повести Лермонтова нет имени. Он «двойник» главного героя - Печорина. По описанию Лермонтова, Грушницкий - «... из тех людей, которые на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы, которых просто прекрасное не трогает и которые важно драпируются в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания. Производить эффект - их наслаждение...».

Грушницкий очень любит пафос. Искренности в нем нет ни грамма. Грушницкий влюблен в княжну Мери, и она поначалу отвечает ему особым вниманием, но потом влюбляется в Печорина.

Дело заканчивается дуэлью. Грушницкий настолько низок, что сговаривается с друзьями и они не заряжают пистолет Печорина. Такую откровенную подлость герой не может простить. Он перезаряжает пистолет и убивает Грушницкого.

18. Афанасий Тоцкий (Фёдор Достоевский, «Идиот»)

Афанасий Тоцкий, взяв на воспитание и иждивение Настю Барашкову, дочь скончавшегося соседа, в итоге «сблизился с ней», развив в девушке суицидальный комплекс и косвенно став одним из виновников её гибели.

Крайне падкий до женского пола, в возрасте 55 лет Тоцкий задумал связать свою жизнь с дочерью генерала Епанчина Александрой, решив выдать Настасью за Ганю Иволгина. Однако ни то, ни другое дело не выгорело. В итоге Тоцкий «пленился одной заезжей француженкой, маркизкой и легитимисткой».

17. Алёна Ивановна (Фёдор Достоевский, «Преступление и наказание»)

Старуха процентщица - персонаж, ставший нарицательным. Даже те, кто не читал романа Достоевского, слышали про неё. Алена Ивановна по нынешним меркам не так и стара, ей «лет 60», но автор описывает её так: «…сухая старушонка с вострыми и злыми глазками с маленьким вострым носом… Белобрысые, мало поседевшие волосы ее были жирно смазаны маслом. На ее тонкой и длиной шее, похожей на куриную ногу, было наверчено какое-то фланелевое тряпье… ».

Старуха процентщица занимается ростовщичеством и наживается на горе людей. Она берет под огромные проценты ценные вещи, третирует свою младшую сестру Лизавету, бьет её.

16. Аркадий Свидригайлов (Фёдор Достоевский, «Преступление и наказание»)

Свидригайлов - один из двойников Раскольникова в романе Достоевского, вдовец, в свое время был выкуплен женой из тюрьмы, 7 лет жил в деревне. Циничный и развратный человек. На его совести самоубийство слуги, 14-летней девочки, возможно, отравление жены.

Из-за домогательств Свидригайлова сестра Раскольникова потеряла работу. Узнав о том, что Раскольников - убийца, Лужин шантажирует Дуню. Девушка стреляет в Свидригайлова и промахивается.

Свидригайлов - негодяй идейный, он не испытывает нравственных терзаний и переживает «мировую скуку», вечность представляется ему «банькой с пауками». В итоге он кончает с собой выстрелом из револьвера.

15. Кабаниха (Александр Островский, «Гроза»)

В образе Кабанихи, одного из центральных персонажей пьесы «Гроза» Островский отразил уходящую патриархальную, строгую архаику. Кабанова Марфа Игнатьевна, – «богатая купчиха, вдова», свекровь Катерины, мать Тихона и Варвары.

Кабаниха очень властная и сильная, она религиозна, но больше внешне, так как не верит ни в прощение, ни в милосердие. Она максимально практична и живет земными интересами.

Кабаниха уверена, что семейный уклад модет сохраняться только на страхе и приказах: «Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, все думают добру научить». Уход прежних порядков она воспринимает как личную страгедию: «Так-то вот старина и выводится…Что будет, как старшие перемрут,…уж и не знаю».

14. Барыня (Иван Тургенев, «Муму»)

Все мы знаем печальную историю про то, что Герасим утопил Муму, но не все помнят, почему он это сделал, а сделал он это из-за того, что так ему приказала сделать деспотичная барыня.

Эта же помещица до этого выдала прачку Татьяну, в которую был влюблен Герасим, за пьяницу башмачника Капитона, чем сгубила обоих.
Барыня по своему усмотрению вершит судьбы своих крепостных, нисколько не считаясь с их пожеланиями, а подчас и со здравым смыслом.

13. Лакей Яша (Антон Чехов, «Вишневый сад»)

Лакей Яша в пьесе Антона Чехова «Вишневый сад» - персонаж малоприятный. Он откровенно преклоняется перед всем иностранным, при этом он крайне невежественен, груб и даже хамоват. Когда к нему из деревни приходит мать и целый день ждет его в людской, Яша пренебрежительно заявляет: «Очень нужно, могла бы и завтра прийти».

Яша на людях старается вести себя прилично, пытается казаться образованным и воспитанным, но при этом наедине с Фирсом говорит старику: «Надоел ты, дед. Хоть бы ты поскорее подох».

Яша очень гордится тем, что жил за границей. Иностранным лоском он покоряет сердце горничной Дуняше, но пользуется ее расположением для своей выгоды. После продажи имения лакей уговаривет Раневскую снова взять его с собой в Париж. В России ему оставаться невозможно: «страна необразованная, народ безнравственный, притом скука…».

12. Павел Смердяков (Фёдор Достоевский, «Братья Карамазовы»)

Смердяков - персонаж с говорящей фамилией, по слухам, незаконнорожденный сын Фёдора Каррмазова от городской юродивой Лизаветы Смердящей. Фамилия Смердяков была дана ему Фёдором Павловичем в честь матери.

Смердяков служит в доме Карамазова поваром, при этом готовит он, судя по всему, неплохо. Однако это «человек с гнильцой». Об этом говорят хотя бы рассуждения Смердякова об истории: «В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки».

Смердяков - убийца Карамазова-отца.

11. Петр Лужин (Фёдор Достоевский, «Преступление и наказание»)

Лужин - ещё один из двойников Родиона Раскольникова, деловой человек 45-ти лет, «с осторожною и брюзгливою физиономией».

Выбившись «из грязи в князи», Лужин гордится своей псевдообразованностью, ведет себя высокомерно и чопорно. Сделав предложение Дуне, он предвкушает, что она будет ему всю жизнь благодарна за то, что он «вывел её в люди».

Сватается к Дуне он тоже по расчету, полагая, что она будет ему полезна для карьеры. Лужин ненавидит Раскольникова, поскольку он противится их с Дуней союзу. Лужин же подкладывает Соне Мармеладовой в карман сто рублей на похоронах её отца, обвиняя её в краже.

10. Кирила Троекуров (Александр Пушкин, «Дубровский»)

Троекуров – пример русского барина, испорченного своей властью и средой. Он проводит время в праздности, пьянстве, сластолюбии. Троекуров искренне верит в свою безнаказанность и безграничные возможности («В том-то и сила, чтобы безо всякого права отнять имение»).

Барин любит свою дочь Машу, но выдает её за нелюбимого ею старика. Крепостные Троекурова похожи на своего хозяина - троекуровский псарь дерзит Дубровскому-старшему – и тем самым ссорит старых друзей.

9. Сергей Тальберг (Михаил Булгаков, «Белая гвардия»)

Сергей Тальберг - муж Елены Турбиной, предатель и приспособленец. Он с легкостью меняет свои принципы, убеждения, без особых усилий и угрызений совести. Тальберг всегда там, где легче жить, поэтому бежит за границу. Он бросает семью, друзей. Даже глаза (которые, как известно, «зеркало души») у Тальберга «двухэтажные», он является полной противоположностью Турбиным.

Тальберг был первым, кто нацепил красную повязку в военном училище в марте 1917 года и, как член военного комитета, арестовал знаменитого генерала Петрова.

8. Алексей Швабрин (Александр Пушкин, «Капитанская дочка»)

Швабрин - антипод главного героя повести Пушкина «Капитанская дочка» Петра Гринева. В Белогорскую крепость он был сослан за убийство на дуэли. Швабрин несомненно умен, но при этом коварен, дерзок, циничен, насмешлив. Получив отказ Маши Мироновой, он распускает о ней грязные слухи, на дуэли с Гриневым ранит его в спину, переходит на сторону Пугачева, а попав в плен к правительственным войскам, распускает слухи о том, что Гринев - предатель. В общем и целом - дрянь человек.

7. Василиса Костылева (Максим Горький, «На Дне»)

В пьесе Горького «На дне» все печально и грустно. Такую атмосферу старательно поддерживают хозяева ночлежки, где происходит действие - Костылевы. Муж - противный трусливый и жадный старик, жена Василиса - расчетливая, изворотливая приспособленка, заставляющая своего любовника Ваську Пепла воровать ради нее. Когда она узнает, что сам он влюблен в её сестру, то обещает отдать её в обмен на убийство своего мужа.

6. Мазепа (Александр Пушкин, «Полтава»)

Мазепа - персонаж исторический, но если в истории роль Мазепы неоднозначна, то в поэме Пушкина Мазепа - однозначно отрицательный персонаж. Мазепа предстает в поэме как человек абсолютно аморальный, бесчестный, мстительный, злобный, как вероломный лицемер, для которого нет ничего святого (он «не ведает святыни», «не помнит благостыни»), человек, привыкший любой ценой добиваться поставленной цели.

Соблазнитель своей юной крестницы Марии, он предает публичной казни ее отца Кочубея и - уже приговоренного к смерти - подвергает жестокой пытке, чтобы выведать, где спрятал тот свои клады. Без экивоков обличает Пушкин и политическую деятельность Мазепы, которая определяется только властолюбием и жаждой мести Петру.

5. Фома Опискин (Фёдор Достоевский, «Село Степанчиково и его обитатели»)

Фома Опискин - крайне негативный персонаж. Приживальщик, лицемер, врун. Он старательно изображает набожность и образованность, рассказывает всем о своем якобы аскетическом опыте и искрит цитатами из книг...

Когда он заполучает в свои руки власть, то показывает свою истинную суть. «Низкая душа, выйдя из-под гнёта, сама гнетёт. Фому угнетали - и он тотчас же ощутил потребность сам угнетать; над ним ломались - и он сам стал над другими ломаться. Он был шутом и тотчас же ощутил потребность завести и своих шутов. Хвастался он до нелепости, ломался до невозможности, требовал птичьего молока, тиранствовал без меры, и дошло до того, что добрые люди, ещё не быв свидетелями всех этих проделок, а слушая только россказни, считали всё это за чудо, за наваждение, крестились и отплёвывались…».

4. Виктор Комаровский (Борис Пастернак, «Доктор Живаго»)

Адвокат Комаровский - негативный персонаж романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго». В судьбах главных героев - Живаго и Лары, Комаровский является «злым гением» и «серым кардиналом». Он виновен в разорении семьи Живаго и в гибели отца главного героя, он сожительствует с матерью Лары и с самой Ларой. Наконец, Комаровский обманом разлучает Живаго с его женой. Комаровский умен, расчетлив, жаден, циничен. В общем и целом, плохой человек. Он и сам это понимает, но это его вполне устраивает.

3. Иудушка Головлев (Михаил Салтыков-Щедрин, «Господа Головлевы»)

Порфирий Владимирович Головлев, прозванный Иудушкой и Кровопивушкой,- «последний представитель вымороченного рода». Он лицемерен, жаден, труслив, расчетлив. Он проводит жизнь в бесконечных кляузах и тяжбах, доводит до самоубийства сына, при этом имитирует крайнюю религиозность, читая молитвы «без участия сердца».

Под занавес своей темной жизни Головлев пьянствует и дичает, уходит в мартовскую метель. Утром находят его окоченевший труп.

2. Андрий (Николай Гоголь, «Тарас Бульба»)

Андрий - младший сын Тараса Бульбы, героя одноименной повести Николая Васильевича Гоголя. Андрий, как пишет Гоголь, с ранней юности стал ощущать «потребность любви». Эта потребность его и подводит. Он влюбляется в паночку, предает и родину, и друзей, и отца. Андрий признается: «Кто сказал, что моя отчизна Украина? Кто дал мне её в отчизны? Отчизна есть то, чего ищет душа наша, что милее для неё всего. Отчизна моя – ты!... и всё, что ни есть, продам, отдам, погублю за такую отчизну!».
Андрий - предатель. Его убивает собственный отец.

1. Фёдор Карамазов (Фёдор Достоевский, «Братья Карамазовы»)

Он сластолюбив, жаден, завистлив, бестолков. К зрелости обрюзг, стал много пить, открыл несколько кабаков, сделал своими должниками многих земляков... Стал соперничать со старшим сыном Дмитрием за сердце Грушеньки Светловой, что подготовило почву для престпления - Карамазов был убит своим незаконорожденным сыном Петром Смердяковым.