Художественная интерпретация концепта судьба в мордовской прозе xx века. Первые образцы Мордовской народной прозы начала XX века

Продолжу информацию по подписке на издания на эрзянском и мокшанском языках. Сегодня будут журналы. Знакомьтесь. И самое главное подписывайтесь. Это единственное, что издается малым тиражом на национальных языках. В журналах публикуются как классики, так и молодые авторы.

«Сятко» («Искра»)
Литературно-художественный и общественно-политический журнал на эрзянском языке. Издается с января 1929 г., сначала - в Самаре (Куйбышеве), с конца 1929 г. по настоящее время - в Саранске. Периодичность - один раз в месяц. Тираж 2000 экз.
На его страницах были опубликованы почти все произведения эрзянских писателей, которые вошли в золотой фонд эрзянской литературы. Среди них - романы и повести Андрея Куторкина, Кузьмы Абрамова, Тимофея Раптанова, поэмы и стихи Ильи Кривошеева, Артура Мора, Петра Кириллова, Никула Эркая, Василия Радаева, Александра Мартынова, Ивана Прончатова, Ивана Калинкина.
Адрес: 430000, г. Саранск, ул. Советская, 55, тел. 8 834 2 47 06 67. Главный редактор: Арапов Александр Васильевич Индекс подписки 73372

«Чилисема» («Восход солнца»)
Так называется журнал для эрзянских детей, который до января 1991 г. носил название «Пионерэнь вайгель» («Голос пионера»). Выходит один раз в месяц. На страницах журнала широко представлено творчество эрзянских писателей, освещается школьная жизнь, история родного края, печатаются вести из тех республик и областей, где проживают эрзяне.
Адрес: 430000, г. Саранск, ул. Советская, 55, тел. 17-06-50 (информация может быть не точная, необходимо уточнить в редакции журнала «Сятко». Подписной индекс 73935

Эрзяне и мокшане, выписывайте национальную периодику, изучайте язык!

-- [ Страница 2 ] --

Философы XX–XXI вв. так и не пришли к единому взгляду на концепт «судьба». Одни ученые, например, О. Я. Сивков, придерживаются мнения о том, что судьба – «закономерная неизбежная и единственно возможная цепь событий»3. Другие, например, Н. Гартман, отходят от идей предопределенности судьбы. Судьба – это социальные отношения, обстоятельства, в которые заключен человек, «а тяжелая власть рока ничто иное, как тяжесть самой реальности»4. Следовательно, судьба – это и складывающийся независимо от воли человека ход событий, сила, предопределяющая все, что происходит в жизни, и жизненный путь, история существования, развития чего-либо.

Вместе с тем, рассматривая концепт «судьба» с точки зрения литературоведения, Н. Гартман считает, что судьба – один из содержательных слоев литературного произведения, и раскрывается она в ситуации и действии. Но в данной трактовке упускается из вида внутренняя жизнь героя. На основе изучения литературоведческих работ Гегеля, Н. Гартмана, М. М. Бахтина, В. М. Литвинова, мы пришли к выводу, что основной формой показа судьбы героя в художественном произведении является исследование жизненных событий и поступков человека, выявление их причин, как внешних, так и внутренних, и следствий. С одной стороны, герой строит свою жизнь в соответствии со своими мыслями, желаниями и целями, с другой – лишь реализует свое предназначение. В художественном произведении важно сохранить веру в возможность преобразования судьбы благодаря активной роли самой личности и эффективному воздействию внешних общественных условий.

По мнению М. М. Бахтина, одним из важнейших постулатов художественной интерпретации концепта «судьба» является открытие ценностной категории рода (народа, нации, традиции)5.

Раскрытие роли народа имеет важнейшее значение, особенно для эпическо­го творчества, как преобра­зующей силы, способной вызвать обновление обще­ства. Эта идея может быть выражена и в прямой форме, форме рассказа о крупных исторических событиях, в ко­торых народ принимает самое активное уча­стие, и в опосредованном виде – во внутреннем течении повествования, объемно характеризующем раз­витие социальной жизни, психологии, быта людей. Исследуемый в работе материал подводит к выводу, что категория рода является почвой, культурным контекстом, в котором возможно полноценное раскрытие судьбы.

Во втором параграфе «Судьба человеческая - судьба народная (по материалам романов Т. А. Кирдяшкина «Широкая Мокша» и А. Д. Куторкина «Бурливая Сура»)» анализируются произведения Т. А. Кирдяшкина и А. Д. Куторкина, в которых раскрывается тема культурно-исторического становления судьбы мордовского народа.

Жанр произведения «Кели Мокша» («Широкая Мокша», 1955) автор определил как роман-хронику, так как повествование ведется последовательно и основано на реальных фактах и событиях. В центре эпического произведения – судьбы жителей села Старое Мамангино в процессе исторических и социальных изменений на рубеже XIX-XX вв., в предреволюционный период. Образ Тихона Черемшина является центральным и связующим звеном повествования. Эволюция судьбы героя проходит через весь роман. Писатель показывает, как под влиянием жизненных испытаний, в преодолении трудностей формируется судьба этого человека, которую автор постепенно проецирует на судьбу мордовского народа, что четко прослеживается в диалогах героев – деревенских жителей, где творческим принципом было следование правде жизни. Социальный смысл всех со­бытий истории автор передает через призму восприятия простого крестьянина. Раскрывая интерпретационное поле концепта «судьба» в романе в процессе актуализации темы народной жизни, Кирдяшкин судьбу трактует преимущественно как тяжелую долю: «жаловаться на свою судьбу, на невыносимо тяжелую жизнь», «брошенный на произвол судьбы», «так на роду написано весь век нужду терпеть», «загнанные злой судьбой»6. Через весь роман проходит мысль о покорности судьбе, воле Всевышнего.

Своеобразную альтернативу решения темы народной судьбы как тяжелой доли, заявленной в романе Т. А. Кирдяшкина, предлагает А. Д. Куторкин в романе-трилогии «Лажныця Сура» («Бурливая Сура», две первые части которого вышли на русском языке под названием «Валдаевы»). В романе представлено многообразие сюжетных линий, что обусловило определение его специфики как «романа судеб». Через глубокое проникновение в психологию автор стремится проследить, как под влиянием исторических событий изменяется судьба человека. Большое значение для раскрытия интерпретационного поля концепта «судьба» на страницах романа приобретает мотив судьбоносной роли обстоятельств, особенно когда он используется в целях раскрытия психологического состояния персонажей. Так, роковое стечение обстоятельств ломает судьбу церковного сторожа Евграфа Чувырина: «…Жизнь меня перевернула наизнанку. Четырнадцать лет я маялся в тюрьме не за свою вину. Видел правду в цепях, свободу в кандалах, волю в оковах и кривду в рясе … Что бога нет – это я знаю лучше всех в мире»7. Доводя драматизм изображения до предела, А. Д. Куторкин тем самым наводит на мысль об огромном внутреннем напряжении героев, не осмелившихся бросить вызов судьбе, но берущих на себя ответственность не только за свой выбор, но и за предстоящую кару.

Романы А. Д. Куторкина и Т. А. Кирдяшкина раскрывают жизнь в сложном переплетении исторических конфликтов, рассматривают воздействие обстоятельств на судьбу человека и способность или не способность личности бороться с этими обстоятельствами. Писатели, отражая перестройку в душах людей, ищут художественную опору в разнообразных связях человека с миром, в том числе с природой. Лейтмотивом романов являются образы рек Суры и Мокши. Они становятся символами «бурливой» и «широкой» жизни народа.

В третьем параграфе « Художественная концепция судьбы исторической личности в романах К. Г. Абрамова, М. Т. Петрова, А. М. Доронина» представлен анализ произведений на историческую тематику, в которых писатели стремятся к поиску новых возможностей непредвзятого изображения человеческой судьбы, стремлению оторваться от устоявшихся канонов.

В 70-х годах XX в. в мордовской литературе появляются первые историко-биографические романы. Крупнейшим из них является трилогия К. Г. Абрамова о скульпторе С. Д. Эрьзе (Нефедове). Жанр историко-биографического романа позволил автору создать образ Степана Эрьзи более объемным и многомерным, добиться широты и глубины в философском осмыслении закономерностей жизни.

Действие первой части романа происходит преимущественно в селе Баево. Картины природы, пейзажные зарисовки призваны не только обозначить фон, на котором складывается человеческая судьба. Они играют роль многозначных и емких символов, художественно тонко раскрывают состояние души героев, выражают лирико-философские раздумья автора, а также являются способом обобщения концептуально значимых идей, касающихся нравственных и социальных сторон общенационального уклада, исторического течения и сущности бытия. Вторая часть романа посвящена юности Степана Дмитриевича, периоду самоопределения, выбора жизненного пути героя. Тяга к правдивому воспроизведению жизни, к созданию емких художественных образов стала для Степана смыслом жизни, его судьбой. Судьба Степана сложилась благополучно, вопреки горестным ожиданиям матери, благодаря не столько случаю, сколько проявлению его невиданной силы яркого народного таланта: «Впервые в жизни Степан услышал в свой адрес похвалу понимающего в живописи человека. Он даже не все слова и понимал – силуэт, гармоничность сочетания, тип лица, композиция, но понимал, что слова эти говорятся ему в похвалу, и сердце его трепетало от радости, от счастья, и он не знал, куда деть глаза, которые жгли счастливые слезы»8. Третья часть трилогии охватывает значительный период жизни героя – от первого приезда в Москву до последних дней жизни. Здесь и учеба, и первые успехи, и разочарования, странствия по стране и Европе, жизнь в Аргентине и возвращение на родину. Как отмечает К. Г. Абрамов, большое место в зрелом творчестве Эрьзи занимала религиозная скульптура, причем Христа он лепил с себя самого. Как представляется автору, для Эрьзи это было творческим ответом на вопрос о высшем смысле посланных судьбой лично ему испытаний и горестей.

Литература 70-80-х гг. XX в., обращенная к изображению исторической личности, синтезирует характер в единстве его самопознания и самоосуществления, в его приобщении к историческому процессу не только в качестве объекта, но и в качестве субъекта истории. Ярким примером такого синтеза являются романы М. Т. Петрова «Румянцев-Задунайский» (1976, 1979) и «Боярин Российского флота», главными героями которых выступают генерал-фельдмаршал П. А. Румянцев-Задунайский и адмирал Ф. Ф. Ушаков.

Судьба генерал-фельдмаршала Румянцева-Задунайского в одноименном романе М. Т. Петрова интерпретируется автором прежде всего с точки зрения его военной деятельности. Большое влияние на судьбу сына оказал отец – Александр Иванович Румянцев, отправленный в ссылку в годы правления императрицы Анны Ивановны, эпоху борьбы фаворитов за власть. Образ Петра Румянцева дан М. Т. Петровым в развитии, во внутреннем росте, в непрерывном положительном становлении. Автор прослеживает, как меняются взгляды героя на жизнь, отношение к родителям, как из картежника и кутилы он превращается в воина, для которого на первом месте благополучие Родины и подчиненных ему солдат. Писатель стремился выразить в конкретном герое представление о человеке, который становится творцом истории, талантливым и мужественным военачальником. Важную роль в художественной интерпретации концепта «судьба» в романе играет степень осознанного участия героя в исторических событиях. Нельзя не согласиться с тем, что «... в таком подходе к мотивировке человеческой судьбы сказалась не только историчность понимания характера персонажа, но и этическая установка автора - показать право человека на личный выбор, на самостоятельность нравственного поведения»9.

Своеобразным продолжением раздумий М. Т. Петрова о роли личности в исторической судьбе России стал роман о выдающемся российском флотоводце Федоре Федоровиче Ушакове «Боярин Российского флота» (1981). Основа сюжета романа – это не только изображение личности Ф. Ф. Ушакова, не только судьба типических героев в типических обстоятельствах, но ещё и драматическая история всего народа. Показывая героя во всевозможных связях с эпохой и людьми, анализируя его деятельность как политика и военачальника, М. Т. Петров создал исторически правдивую интерпретацию судьбы Ф. Ф. Ушакова.

Роман начинается с важного события в судьбе Ушакова, он уходит в отставку. Автор дает понять, что это решение адмирала вынужденное. Честный, прямолинейный характер адмирала оказался несовместимым с придворными интригами. Создавая художественную интерпретацию судьбы Ушакова, автор акцентирует внимание на том, что флот был смыслом жизни великого флотоводца, он заменил ему семью, детей, а государственная деятельность полностью поглотила личную жизнь. Вторая глава романа посвящена военным подвигам адмирала, а именно событиям 1798-1799 гг., битве за Ионические острова. Здесь Ушаков проявил себя не только как талантливый флотоводец, но и как грамотный государственный деятель – пришлось заняться установлением республики на освобожденных островах. Новаторский подход М. Т. Петрова к изображению эпохи начала XIX в. состоял в том, что впервые за все время существования жанра исторического романа писатель сумел осмыслить как историк и воплотить в живописном повествовании как художник сложнейшие законы взаимодействия движущих сил истории, прежде всего законы взаимодействия выдающейся личности (Ф. Ф. Ушакова) и народа. В лице адмирала народ видел своего заступника: «Он-то, адмирал Ушаков, батюшка Федор Федорович, все знает, далеко видит…»10. Сам Ушаков обращается к народу не иначе как «дети мои…»11. В процессе исторического развития России существовала взаимосвязь отдельных судеб и судьбы народа в целом, среди которых приходилось действовать реальной исторической личности.

Исследовательский интерес вызывает творчество К. Г. Абрамова, обратившегося в 80-е г. XX в. к жанру романа-сказания, в центре повествования которого находится легендарная личность. К. Г. Абрамов создает два произведения в этом жанре – «Пургаз» (1988) и «За волю» (1989). В основу сюжета романа «Пургаз» легли события рубежа XII-XIII вв., периода межродовых споров и военных конфликтов. В романе судьба героев изображена во власти стечения обстоятельств, неожиданных событий (похищений, нападений монголо-татарского войска). Писатель, описывая судьбу каждого героя, показывает его не только как представителя определенной социальной группы, но и как отдельную личность. Судьба Пургаза – судьба народного национального лидера. Большое влияние на формирование его личности и становление судьбы оказал дед – Обран. Автор наделяет Обрана чертами былинного богатыря. Обран стремится укрепить положение Мордовских земель, объединив несколько родов. Мордовский инязор Пургаз после смерти деда решает эти национальные проблемы: объединяет эрзян и мокшан, борется за независимость от русских князей, от монголо-татарского ига: «Кто же не знает Пургаза? Вся мордва знает тебя… Ты сделал то, о чем мечтал твой дед: собрал воедино Мордовскую землю. Теперь вся мордва живет в одном доме»12. Судьба Пургаза представляется автором как череда обстоятельств, когда крайне необходимы были необыкновенная сила воли, мужество, отвага, героизм для того, чтобы сделать, казалось бы, невозможное, преодолеть такие препятствия, которые под силу только героическому характеру. Пургаз изображен с потрясающей силой жизненной убедительности, которая проявляется в изобра­жении даже самых малых подробностей его внешности, поведения, дум и дел, поэтому воспринимается как самый реальный, земной человек, без каких-либо внешних, бросаю­щихся в глаза примет сказочного. В конце романа автор подводит итог изображаемым событиям сказочным исчезновением князя.

Мордовская литература конца XX в. обращает внимание на ранее художественно не освещенные страницы истории русского православия. В центре повествования романа А. М. Доронина «Баягань сулейть» («Тени колоколов», 1996) личность патриарха Никона. Писатель раскрывает его незаурядные человеческие силы и способности, благодаря которым он смог начать церковные реформы. Патриарх в романе предстает не только как Владыка, но и как мудрый государственный деятель. Он активно участвует в решении политических вопросов, склоняя царя к прекращению войны с Польшей и выступая за борьбу со Швецией в Прибалтике. В образе Никона глубокий и смелый ум грамотного политического деятеля и нравственные качества религиозного лидера оказываются противопостав­ленными его слабостям и недостаткам: тщеславию, любви к роскоши, властолюбию, которые нередко приводили патриарха к необдуманным поступкам. Строгим отбором деталей в изображении героя писатель добивается того, что при многогранности харак­тера, неоднозначности поведения и места в историческом собы­тии, нравственная и историческая оценка Никона автором вполне опре­деленна. Очень много умеет вложить Доронин в одну реплику героя: «Только одна у нас великая забота – о России. О ней, родимой земле, сначала переживай. Все другое – пустая обуза…»13

В ней вся суть деятельности и судьбы Никона.

В художественной интерпретации концепта «судьба» А. М. Доронина, так же как и К. Г. Абрамова, М. Т. Петрова, история выступает фоном, на котором осуществляется формирование характера человека, его нравственного потенциала и воплощается в развитии жизненного пути героя.

Помимо осмысления концепта «судьба» как исторической и социальной категории в художественном воплощении эпохи, для мордовской прозы характерен интерес к проблемам человеческой жизни, судьбе со всей сложностью и многообразием личностных отношений. Этому посвящена вторая глава « Эволюция основных тенденций художественного изображения судьбы в объективной обусловленности и многообразии связей с окружающей действительностью».

Первый параграф «Художественная рецепция женской судьбы в аспекте эволюции самосознания мордовской женщины (Т. А. Раптанов «Татю», А. И. Завалишин «Первый блин», А. Я. Дорогойченко «Товарищ Варвара»)» посвящен проблемам специфики гендерной интерпретации концепта «судьба» мордовскими авторами.

Писатели Т. А. Раптанов, А. И. Завалишин, А. Я. Дорогойченко создавали художественные произведения, интерпретируя концепт «судьба» в аспекте эволюции самосознания мордовской женщины. Данная тенденция мотивирована прежде всего социально-историческими изменениями в обществе – установлением нового политического строя, равноправия между женщинами и мужчинами. Утверждается новый тип героини, обусловленный своеобразием исторической эпохи. Проблемы женской судьбы, осмысленные в социальном и философском контексте, самоопределение женщины в семье, обществе, проблемы брака, воспитания детей, взаимоотношений с мужчиной, стремление женщин к самовыражению и препятствия на этом пути – ведущие темы произведений А. Я. Дорогойченко, А. И. Завалишина, Т. А Раптанова.

В центре внимания повести Т. А. Раптанова «Татю» эволюция женского самосознания от полной безропотности и подчинения к открытому протесту и общественному вызову. Прозаик большое значение придает мордовским обычаям и традициям. Так, обычай заключения браков по уговору родителей был широко распространен как среди мордвы, так и среди русских. Воля жениха и невесты при этом не учитывалась. Замужество Татю представлялось ее родственникам достойным решением судьбы девушки. Выданная против воли замуж за Петра Чагаева, Татю жила в его семье на правах рабыни. Непосильная работа, постоянные придирки со стороны свекра и свекрови, побои – всё это приходилось ежедневно терпеть Татю. Автор отмечает, что его героиня не жалуется на свою судьбу, не пытается обвинить кого-то в своих несчастьях. Первоначально она осознает это как горькую долю, которая предопределена свыше, как извечный факт женской судьбы, не подлежащий ни сомнению, ни обсуждению, ни анализу и поэтому принимающийся героиней с покорностью. Автор прослеживает эволюцию мировоззрения Татю. Несмотря на покорность судьбе, в душе молодой женщины постепенно зреет протест. Вначале он находит выход во внутрисемейном конфликте, затем приобретает более широкий характер. Героиня встает на защиту своих односельчанок, также терпящих насилие и унижения в семье.

При Правительстве Республики Мордовия

первые образцы мордовской народной

прозы начала XX века

Как известно, сказ в мордовской народной и профессиональной литературе – это термин, обозначающий жанровую форму поэтических и прозаических произведений о далеком прошлом, передаваемом с фантастическими сказочными элементами. В мордовской литературе сказ непременно связан с «преданиями старины глубокой», обязательно в нем и наличие сказочной условности, вплоть до мифологических мотивов. Содержание мордовского сказа, как правило, передается от имени условного персонажа–рассказчика (обычно деда–сказочника, нередко называемого даже конкретным именем, хотя в повествовании его роль, как правило, сводится лишь к функциям рассказчика). Мордовский сказ целиком основывается на легендах и преданиях.

Зародившись в недрах XVIII века, мордовская литература до 80-х гг. XIX века формировалась как литература эволюционно–замедленного типа развития. В силу этого ее системные признаки, и, прежде всего связи с историей народа были непрочными и неглубокими, развивавшимися в сложных обстоятельствах зависимости языка и культуры народа в целом от социальных и идеологических задач самодержавной политики царизма. Поэтому и сам процесс формирования национального литературного движения вплоть до 80–х г. XIX века невозможно рассматривать в отрыве от традиций развития самого фольклора. Начиная с конца XIX века, в мордовской книжной словесности начинают складываться традиции так называемой «крестьянской» литературы, обозначившие собой довольно заметное явление в истории формирования и развития дооктябрьского художественного слова мордовского народа.

Целенаправленной тенденцией движения книжной словесности мордвы к собственно литературным формам стали историзованные литературные обработки легенд и преданий об истории тех или иных сел, различного рода «жизнеописания», «воспоминания», «разговоры», «описания» национальных народных обычаев.

В мордовской устной народной словесности, как и у других народов, содержатся отклики на важнейшие исторические события, волновавшие народное воображение. Свое выражение это нашло, в частности, в песнях о Пугачеве, взятии Казани, крещении, в повествованиях типа «Мордовской истории» и «Мордовской земли», опубликованных в 1909 году в русском переложении по рукописи и во 2 – 3 номере журнала «Живая старина» .

Популярность и широкая распространенность песен и преданий, проникнутых духом сочувствия к национальным героям, были не только свидетельством пробуждения национального самосознания, но и одновременно явились и показателем сознательной творческой избирательности. Не случайно, что именно такого рода легенды, предания и исторические песни в условиях революционной борьбы становятся фундаментом, на котором в конце XIX – начале XX века получает довольно широкое распространение так называемая «крестьянская литература», т. е. произведения, публиковавшиеся со слов мордовских крестьян русскими и зарубежными исследователями. Оценивая эти произведения, исследователи отмечали, что образцы произведений «крестьянской литературы» «отличаются синкретическим фольклорно–литературным характером» .

«Мордовская история» и «Мордовская земля» – это авторские обработки народных легенд и преданий с элементами мотивов из русской научной литературы . Они были написаны грамотными мордовскими сказителями села Новая Тепловка Бузулукского уезда Самарской губернии Тимофеем Егоровичем Завражновым и Семеном Арсентьевичем Ларионовым. Их совместные сочинения в советское время вошли в довоенный сборник «Документов и материалов по истории Мордовской АССР» (В 4–х т. 1939. Т. 3. Ч. 1) , однако и поныне остаются неоцененными памятниками истоков мордовской исторической литературы дооктябрьского периода.

Историческую основу сочинений и составляют достоверные, с их точки зрения, народные предания о мордовской земле, один из вариантов которых вошел и в «Мордовский этнографический сборник» (1910) , в изложении. Из этого предания Завражнов и Ларионов взяли только основную ее идею – мысль о некогда существовавшей мордовской земле. Во всем остальном – сюжете, проблематике, выборе героев, вымышленных и невымышленных, в передаче событий и конфликтных ситуаций их совместные сочинения принципиально отличаются от преданий, рассказанных. Получив название «Мордовская история» и «Мордовская земля», синкретические по своей сути и жанру «сочинения» и являются специфическими жанровыми образованиями, вобравшими в себя всякого рода народные легенды, предания, песни исторического характера, авторский домысел с использованием сюжетных мотивов и образов из античной и русской мифологии. Это обстоятельство придало «Мордовской истории» и «Мордовской земле» типологическое сходство с образцами книжных форм народного эпоса.

и пытались прежде всего дать свое понимание многовековой истории мордовского народа, начиная с эпохи великого переселения народов до присоединения мордвы к русскому государству в XVI веке. Отбирая в общий корпус исторических преданий и фактов только события и явления общенародной значимости (сказания о борьбе легендарного мордовского правителя Тюштяна за объединение мокши и эрзи, легенды об их взаимоотношениях с другими народами), создатели «Мордовской истории» и «Мордовской земли» придавали им ореол эпического величия, что уже само по себе явилось отражением подъема и обострения национального чувства мордовского народа и самих авторов «Историй» в период общероссийской революции 1905 – 07 гг.

По жанровым особенностям компонентов (проблематике, манере изложения, характеру обрисовки героев и т. д.) «Мордовскую историю» можно назвать жанром «повествования». В этом своеобразном летописании мордовского народа речь идет о пятидесятилетней истории царствования Тюштяна и Паштени, а также о странах и героях самых разных географических широт: вавилонском «звероподобном воеводе Немвроде», грозном царе Сарданапале, «живущем на юге» от мордовской земли и хотевшем покорить земли Тюштяна. Кроме того, в сюжете повествования имеются пространно вписанные картины противоборства Тюштяна и его последователей с «князем Фирий», «храбрым татарским ханом Кочом–Кулом», «легендарным спартанским полководцем и законодателем Ликургом», «русским князем Мурзей» и многими другими достоверными и вымышленными персонажами, олицетворяющими врагов Тюштяна, через борьбу с которыми авторы «Истории» показывают героические деяния защитников мордовского «царства» – Тюштяна, Покш Прябиксара, Сезьгана, Веталана и других. Таким образом, в «Мордовской истории» речь идет о многовековой борьбе мордовского народа за свою самостоятельность.

Своеобразным продолжением «Мордовской истории» является «Мордовская земля», которая, по словам ее первых исследователей, по своим жанровым признакам занимает промежуточное положение между синкретической легендой–повествованием и обрядово–плачевой формой мордовского фольклора. «Мордовская земля» в советское время была предана забвению, и одну из причин этого мы видим в том, что ее содержание и идейный смысл противоречили идее добровольного вхождения мордвы в состав русского централизованного государства. В отличие от «Мордовской истории», в которой преобладали достоверные с точки зрения авторов народно–эпические герои и достоверные события, в их новом сочинении все жанровые компоненты связаны с функциями фольклорных плачей и причитаний и целиком подчинены их эмоционально–оценочному «заданию». Все это придало эстетической и эмоциональной структуре «Мордовской земли» характер оплакивания судьбы мордовского народа, утраты им социальной и национальной независимости, т. е. перед нами своего рода «плач–причитание», или «Слово» о погибели родной земли» .

Повествования, типа «Мордовской истории» и «Мордовской земли» – далеко не единственная форма перехода мордовской словесности от стадии фольклорно–художественной к литературно–художественной. Среди этих разновидностей переходных форм от фольклора к литературе особое место занимают историзованные обработки легенд и преданий, которые отличаются заметной тенденцией сказовости. Таковы, в частности, предания мордовского села Оркино собранные и обработанные и предания мордовского села Сухой Карбулак собранные и обработанные , которые также были включены в «Мордовский этнографический сборник» (1910).

Рассказ об истории села Оркино начинается в типично литературной манере изложения. («На месте нашей деревни были некогда разбойничьи притоны. Я слышал от старых людей, что там жил Стенька Разин...» . Для стилевой манеры характерны метафоричность описания, обилие сопоставительных характеристик, метких в своей выразительности сравнений и эпитетов, которые неоднократно встречаются на протяжении всего повествования. Наиболее характерно в этом отношении описание окрестностей села Оркино: «...Это место и теперь можно очень хорошо узнать: огромная гора, похожая на двор; на середине ее бугор, на бугре дубовый лесок, а на самой середине, на вершине этого бугра три березы, под березами родник. Старики говорят, что на этом месте жили разбойники, а наружная сторона этой горы с одной стороны похожа на ворота. А вокруг нее есть двор. На самой вершине горы – лесок, словно крыша, а низ ее, словно каменная стена. Эту сторону называют лицевой стороной Каменного двора. В стороне от этого двора расположены еще две высокие горы, а вид их, словно девичьи титьки. Имя этих гор – Караульные горы...» .

За основу повествования И. Цыбиным взяты не только легенды, связанные с именем С. Разина и Е. Пугачева, но и с периодами христианизации и крепостничества. Причем в «Предании» автора главным предметом изложения предстают вовсе не сами исторические события и факты, а их социальная значимость и нравственный смысл, то и дело подчеркиваемый рассказом о правительственных солдатах, которые «приходили искать разбойников», критическим изображением действий попа и сельского главы, которые угрожают жителям за то, что они скрывают от них «разбойников Разина».

Как считают некоторые исследователи , особенностью литературно–историзованных преданий стала их беллетризованная занимательность, которая, с одной стороны, является признаком литературной обработки народных представлений о том или ином событии, с другой – специфическим отражением исторической реальности. В этом легко убеждаемся на примере жизнеописательных рассказов «Старик Павел» и «Помещик Апраксин», написанных для этнографического сборника. Оба эти рассказа имеют отчетливо выраженные признаки историзованного повествования, что позволяет говорить о них как о первых мордовских очерках на историческую тему, разумеется, еще не оторванных от жанровых и стилистических канонов легендарных жизнеописаний. Прежде всего, мы имеем в виду наличие в них исторически достоверных персонажей (атаман Плетнев, помещик Апраксин, московские князья Голицин, Щербатов и др.), а также краткие описания жизненной судьбы конкретных основателей села Сухой Карбулак Павла и Герасима, не считая целого ряда конкретных названий близлежащих от Сухого Карбулака сел и деревень (Аловка, Топоровка, Губажа и др.). Иначе говоря, здесь мы уже соприкасаемся с первыми проявлениями историзма мордовской дооктябрьской литературы.

Как уже отмечалось, формирование сказовых форм повествования связано прежде всего с появлением образа рассказчика. Как рассказчики «Преданий», Цыбин и Учаев отражают читательское мнение с глубоким убеждением в своей правоте, ибо за ними традиция и это передается через опору на коллективный опыт: «рассказывали еще...», «в старину считали...», «...старики говорят» и т. д.

Особую ветвь переходных от фольклора к литературе форм в дооктябрьской мордовской литературе представляли собой так называемые народные «рассказы» и «жизнеописания».

Большинство такого рода произведений были воспоминаниями крестьян о прожитой жизни. Лучшие из них, в частности, включенные в «Мордовский этнографический сборник» , благодаря русским ученым и первым мордовским просветителям находили дорогу к читателю, хотя и не были рассчитаны на широкую читательскую аудиторию. Большинство из них публиковались лишь в научных целях как образцы для изучения мордовских языков и источники исследования народных обычаев, поверий, легенд и преданий. И все же отрицать их историко–литературное значение было бы неверно. В особенности это касается «рассказов» и «жизнеописаний», воссозданных не по записям ученых, т. е. записанных на слух, а написанных самими авторами этих произведений. Таковы «рассказы» учителя «О старике Федоре», «Разговор двух крестьян», «Разговор женщины с гостем», «Рассказ о рассеянном мордвине», «Рассказ соседа соседу о произведенной у него краже» и некоторые другие. Особую группу таких «рассказов» составляют полуисторизованные воспоминания типа «Грузинский царевич и крещение мордвы», «Жених–ребенок», «Наказание мордвы за ослушание», «Кабак», «Барский двор», «Жестокие нравы», «Барщина», по которым сегодня мы можем судить о чувстве национального сознания и мировосприятия народными массами идей и проблем, начала XX века.

Среди них особое место принадлежит «Жизнеописанию » , вошедшего в «Мордовский этнографический сборник» с заголовком «Сухой Карбулак».

Роман Федорович Учаев, по отзывам, был самобытной, обладающей «прекрасными способностями» в литературном творчестве личностью. Он отлично знал музыкальную грамоту, и, будучи одним из самых активных корреспондентов русского ученого, представил ему не только собственное жизнеописание, но и большое количество мордовских песен, легенд и преданий, составляющих основу «Мордовского этнографического сборника».

«Жизнеописание » – один из лучших образцов мордовской народной прозы начала XX века. По своим жанровым признакам оно представляет собой, типичный литературный рассказ. Из него мы получаем представление о собственной судьбе Учаева и литературное изложение отдельных явлений крестьянской жизни.

Однако критический пафос жизнеописания Учаева, как и других аналогичных ему произведений дооктябрьской литературы очень слаб. лишь в одном месте говорит о социальном неравенстве бедных и богатых, в частности в эпизоде, рассказывающем о поступлении в Александровскую семинарию. Дух критицизма для мордовской жизнеописательной литературы тех лет не характерен, особенно в изображении крестьянского быта.

Как правило, мордовские жизнеописания не имеют сквозного сюжета, а представляют собой цепь повествовательных эпизодов («ситуаций») в которые попадают герои. Таково, в частности, и «Жизнеописание B. C. Саюшкина» , также представленное в «Сборнике» Шахматова. Уроженец села Саюшкин был представителем той части мордовского крестьянства, которая через общение с городским пролетариатом приобщалась не только к идеологии революционной борьбы, но и к грамоте, и к цивилизованным формам жизни.

Общая схема жизнеописания Саюшкина складывается из следующих основных элементов: кратко описав судьбу членов своей родословной, повествователь дает сцены и эпизоды городской жизни. Пройдя через различные мытарства в поисках работы, он возвращается в родные края, пытаясь наладить новую жизнь. В этой схеме нетрудно уловить идейные и эстетические начала той традиции, которая впоследствии прочно утвердилась в реалистических формах мордовской литературы. Если вспомнить, например, такие произведения, как «За волю» («Волянкса» ) М. Безбородова (1929), повесть «Татю» Т. Раптанова (1933), роман «Широкая Мокша» («Кели Мокша» ) Т. Кирдяшкина (1953), то нельзя не заметить сходную с «Жизнеописанием B. C. Саюшкина» сюжетно–композиционную структуру. И там, и тут центральные герои проходят эволюцию, связанную с пребыванием в городе и возвращением в родные края; и там, и тут преследуется вполне определенная цель – показать рождение человека с личностным сознанием.

В отличие от «Жизнеописания », повествование Саюшкина имеет более заостренную социальную мотивировку изображения событий и героев. Хотя в «Жизнеописании B. C. Саюшкина» нет четкого отражения истинных причин бедственного положения крестьянства, ясных ориентиров в толковании добра и зла. Но сам факт того, что Саюшкин выходит на путь исканий лучшей доли, намекает на эти причины и выдвигает его образ в ряд тех литературных героев, с которых в предоктябрьские годы начиналось изображение так называемых «новых людей» нового времени.

Итак, из вышесказанного напрашивается вывод: сказовые формы повествования отражают осознанное стремление литературы к реализации принципов народности. Мордовские авторы сказовых форм опирались прежде всего на народный исторический опыт, на непосредственное проявление массового сознания как в самой действительности, так и в народном искусстве. В теоретических и историко–литературных же концепциях мордовских литературоведов и критиков сложилось представление о произведениях мордовской народной прозы начала ХХ века с элементами сказовости как о первопроходцах повествовательных жанров национальной литературы.

1. Мордовская история // Живая старина. – СПб., 1909. Вып. II – III. С. 166–174; Мордовская земля // Там же. С. 176 – 177.

2. Формирование дооктябрьского историко–литературного процесса и ранних форм мордовской книжной словесности. // Аспект – 1990. Исследования по мордовской литературе. Труды, вып. 102. – Саранск: Мордов. кн. изд–во, 1991.

3. Документы и материалы по истории Мордовской АССР В 4–х т. – Саранск: Мордов. госиздат,1939. Т. 3. Ч. 1

4. Мордовский этнографический сборник / . СПб., 19с.

5. Предания: Оркино / // Шахматов этнографический сборник. СПб., 1910. С. 25 – 56.

6. Предания: Сухой Карбулак / . // Шахматов этнографический сборник. СПб., 1910. С. 1 –24.

7. Сухой Карбулак. (Жизнеописание) / . // Шахматов этнографический сборник. СПб., 1910. С. 636 – 642.

8. Оркино. (Жизнеописание) / . // Шахматов этнографический сборник. СПб., 1910. С. 621 – 630.

9. Сочиненият: драматическяй произведеният, стихса
повесть, стихотвореният: 2 томса. 2–це томсь. = Сочинения: драматические произведения, повесть в стихах, стихотворения: В 2–х тт. Т. 2. / . Саранск, 19с.

10. Татю: повесть ды ёвтнемат = Татю: повесть и рассказы / . Саранск, 19с.

11. Кели Мокша: роман = Широкая Мокша: роман / . Саранск, 19с.

Река Мокша - Энциклопедическая справка

Мокша - река в Пензенской, Нижегородской, Рязанской областях и Мордовии, правый приток Оки, впадает в Оку у Пятницкого Яра, ниже города Касимова. Длина реки составляет 656 км, площадь бассейна - 51 тыс. км².
Притоки: правые - Сивинь, Ермишь, Сатис; левые - Цна, Вад.
На реке Мокша находятся Рождество-Богородичный Санаксарский монастырь, Троице-Сканов монастырь и Краснослободский Спасо-преображенский монастырь.

Литература о реке Мокша

Река Мокша - СТИХИ

Мокша, славная река
Николай Ефимкин

Мокша, славная река
Мокша реченька родная
Полноводная всегда
Не сказать, что глубока
Но зеркальна, так чиста
Протекает совсем близко
Мимо нашего села.
В юности мы в ней купались
В воду прыгали с моста
До самой осени обычно
В жаркие дни и в холода.
Рыбу удочкой ловили
Бывало бреднем иногда
Так рыбалку полюбили
Забыли все другие дела.
А как прекрасно вечерком
Слушать песни под гитару
Кататься на лодочке вдвоем
С любимой девушкой на пару.
Юность так давно прошла
Достойно, радостно с любовью
Те удивительные года
Не забываемы в природе

В долину реки Мокши
Николай Тюрькин

Любимая дорожка
Средь сосен и берёз
В долину реки Мокши
Уносит в страну грёз.

Поют стволы и ветви,
Просеивая ветер
и солнца света всплески.
У леса чудный веер.

Шаги в тиши природной
И сердца мерный стук,
Сливаясь с чудным хором,
Сакральный пишут круг.

Песчаный близок берег,
Следы коров, осока.
Кудрявый ветер веет,
Ивняк вдали высокий.

Внутри спирали - тонкий
Души ветр, вечный дух;
Во внешней части кромки –
Вода, цветы, лес, луг.

Калейдоскоп событий,
Пыль суматохи-вздора,
Мой край мной не забытый
Очистят очень скоро.

Спешу к родимой Мокше,
Замкнуть всей жизни круг.
Желанная дорожка,
Средь бед крепи мой дух.

О реке Мокше
Геннадий Румянцев

Река сверкала многократно,
Томились жаждой берега.
Бегу я к вам, друзья, обратно,
Чтоб наблюдать сучков рога.

Склонилась ива над рекою,
Напевно ветер шевелил
Осоку, чтобы ты собою
Её держала в меру сил.

Волна прибрежная скучала,
А солнце грело тишину,
Лишь Мокша свежесть излучала,
Лаская гладью целину.

Порой в жару, на перекатах,
Рыбацкой лодки не пройти.
И когда тучи нет закатов,
Кружков не видно от сети.

Но вот когда в округе ясно,
Я нагловато подкрадусь,
К тебе река, чтоб ежечасно
Сеть извлекать, как тянет Русь.

Как Русь пытается подняться
Над этим хамством полевым,
Ведь зачастую только снятся,
Поля, когда был молодым,

Когда пшеница грела душу,
Рожь колосилась во всю прыть,
Теперь, в непаханную сушу
Мне слёзы хочется пролить.

Они бегут потоком в реку,
Они, как зеркало из бед,
Они простому человеку
Укажут в прошлое свой след.

От слёз ты, Мокша, многоводна,
Река – молчанье наших дней,
Течёшь одна ты хладнокровно -
Свидетель гибели полей.

Но все ж сверкай ты многократно,
В сияньях тонут мысли вслух:
«Хочу вернуть полям обратно,
Когда чарует хлебный дух».

Речка Мокша
Сергей Гурий

Я выйду в поле чистое.
Там, где трава не кошена,
Там, где цветы душистые
Росою запорошены,
Стоят березки стройные
В зеленых сарафанчиках,
Вздыхают, белоствольные,
О кленах – гибких мальчиках.
Бежит река по камушкам,
Звенит, как колокольцами.
Скажи мне, речка-душенька,
С кем обменялась кольцами?
Ответь мне, кто твой суженый,
Не месяц в небе ясный ли,
Что отражает полночью
В твоей воде свой ясный лик,
В глаза твои русалочьи
Глядит, не налюбуется,
С волной играет в салочки.
Со струями целуется.

Смотрите информацию о реках в каталоге по алфавиту:

* * * * * * * * * * * * * *

Тимофей Кирдяшкин – автор первого романа на мокшанском языке. В золотой фонд мордовской литературы вошёл историко – революционный роман «Кели Мокша»(«Широкая Мокша»). Его автору, нашему земляку Т.А.Кирдяшкину исполнилось в год издания книги на мокшанском языке(1953) –65 лет. Это единственное произведение писателя, и оно принесло ему огромную известность, завоевало симпатии широких читательских кругов. Этим романом открыта в мордовской литературе яркая страница об историческом прошлом мордовского народа. Жанр произведения «Кели Мокша» («Широкая Мокша) автор определил как роман-хронику, так как повествование ведется последовательно и основано на реальных фактах и событиях. В центре эпического произведения – судьбы жителей села Старое Мамангино в процессе исторических и социальных изменений на рубеже XIX-XX вв., в предреволюционный период. Образ Тихона Черемшина является центральным и связующим звеном повествования. Эволюция судьбы героя проходит через весь роман. Писатель показывает, как под влиянием жизненных испытаний, в преодолении трудностей формируется судьба этого человека. В этом году исполняется 130 лет со дня рождения нашего земляка, автора первого романа на мокшанском языке Тимофея Кирдяшкина. Родился Тимофей Андреевич Кирдяшкин 4 марта 1888 года в бедной крестьянской семье в деревне Старое Мамонгино Краснослободского уезда Пензенской губернии, ныне Ковылкинский район Республики Мордовия. В детстве и юности он батрачил на кулаков, был бурлаком на Волге, ездил на заработки в Москву. В 1910 году он был призван в армию, участвовал в Первой мировой войне, в октябре 1917 года был активным участником вооруженного восстания в Петрограде. В 1918 году он был демобилизован и возвратился на родину, участвовал в организации комитетов бедноты, сельсоветов. Сам был избран членом президиума волисполкома, затем председателем волисполкома. В 1919году для борьбы с иностранными интервентами и белогвардейцами Кирдяшкин был призван в Красную Армию для формирования нового красноармейского полка. С этим полком в качестве политработника был отправлен в Петроград. После окончания гражданской войны Тимофей Кирдяшкин работал начальником Краснослободского уездного земельного управления, а после образования Мордовской автономной области был избран председателем Мордовского областного колхозного Союза. В1932 году Т.А.Кирдяшкин был переведен в Москву, в народный комиссариат земледелия. В должности заместителя начальника Управления лесами местного значения Тимофей Андреевич проработал до 1953 года. В этом же году вышел его роман «Кели Мокша», в переводе на русский язык В.Авдеева роман «Широкая Мокша» опубликован в Саранске в 1955 году и в 1960 году в Москве. Появление романа нашло живой отклик во всех уголках Мордовии. По нему проводились читательские конференции, диспуты. Воспоминания писателя свидетельствуют, что в произведении достоверны не только описываемые события, но и многие персонажи романа. Образ главного героя Тихона Черемшина является прототипом самого писателя. Продолжалась работа и над второй книгой романа. Однако она не была завершена. Читатель познакомился лишь с отдельными ее главами на страницах журнала «Мокша. Писатель создавал и рассказы. Наиболее удачен из них – «Тядя» (Мать»1963) Умер Тимофей Андреевич Кирдяшкин 17 января 1972 года.