Целостный анализ произведений. Комплексный анализ прозаических и лирических произведений

Значение термина

Поскольку данный метод в определённой степени позволяет расшифровывать сугубо музыкальные знаковые системы в их философско-эстетической конкретности и обобщённости, то предпринимались попытки превращения изначально музыковедческого концепта целостного анализа в «универсальный аналитический метод», приемлемый для анализа произведений всех видов искусства.

В частности, попытка переноса этого метода в область литературоведения обосновывалась тем, что семантические алгоритмы и структуры музыкального формообразования носят метамузыкальный характер - они универсальны и потому абстрактны : «...нет сугубо музыкальных форм, так как все они пришли в музыку из универсальных законов формообразования, проявляющих себя в любом риторическом, то есть коммуникативном, акте».

Хотя в строго научном плане метод целостного анализа оказался достаточно спорным и неоднозначным (о чём в конце жизни писал также и один из его разработчиков - Лев Абрамович Мазель ) но, тем не менее, во многих отношениях этот методологический концепт не потерял своей искусствоведческой актуальности и по сей день.

См. также

Примечания

Литература

• Мазель Л. А. , Очерки по истории теоретич. музыкознания, в. 1-2, М., 1934-39 (coвм. с И. Рыжкиным )
• Мазель Л. А. , Строение музыкальных произведений. М., 1960.
• Мазель Л. А. , Эстетика и анализ // Советская музыка. 1966. № 12
• Мазель Л. А. , Анализ музыкальных произведений (совм. с В. А. Цуккерманом ). М., 1967.
• Мазель Л. А. , Вопросы анализа музыки. М., 1978.
• Мазель Л. А. , О природе и средствах музыки, М., 1983.
• Рыжкин И. Я. , Конкретность и обобщенность музыкального образа (в кн.: Вопросы музыкознания. М., 1956).
• Рыжкин И. Я. , Стиль и реализм (в кн.: Вопросы эстетики, 1958. М., № 1).
• Рыжкин И. Я. , Путь правды (о развитии реализма в музыке) ("СМ", 1958, № 1).
• Рыжкин И. Я. , Современная музыка и гуманистический идеал (в кн.: Вопросы эстетики, вып. 5. М., 1962).
• Рыжкин И. Я. , О некоторых существенных особенностях музыки (в кн.: Эстетические очерки. М., 1963).
• Рыжкин И. Я. , Образная композиция музыкального произведения (в кн.: Интонация и музыкальный образ. М., 1965).
• Рыжкин И. Я. , Назначение музыки и ее возможности. М., 1962.
• Цуккерман В. А. , Музыкальные жанры и основы музыкальной формы. - М., 1964.
• Цуккерман В. А. , Музыкально-теоретические очерки и этюды. Тт. 1-2. - М., 1970, 1976.
• Цуккерман В. А. , Анализ музыкальных произведений: Вариационная форма. - М., 1974.
• Цуккерман В. А. , Анализ музыкальных произведений: Общие принципы развития и формообразования в музыке. Простые формы. - М., 1980.
• Цуккерман В. А. , Анализ музыкальных произведений: Сложные формы. - М., 1984.

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Целостный анализ (музыка)" в других словарях:

- (от греч. analysis разложение, расчленение) научное исследование муз. произв.: их стиля, формы, муз. языка, а также роли каждого из компонентов и их взаимодействия в воплощении содержания. Анализ понимается как метод исследования, осн. на … Музыкальная энциклопедия

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Мазель. Лев Абрамович Мазель Дата рождения 26 мая 1907(1907 05 26) Место рождения Кёнигсберг Да … Википедия

Виктор Абрамович Цуккерман Дата рождения 6 октября 1903(1903 10 06) Место рождения Браилов Подольская губерния ныне Жмеринский район Дата смерти … Википедия

Иосиф Яковлевич Рыжкин Дата рождения 7 июля 1907(1907 07 07) Место рождения Москва Дата смерти 30 мая … Википедия

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Леонов. Василий Анатольевич Леонов Дата рождения 1950 год(1950) Место рождения Украинская ССР Страна … Википедия

Сергей Иванович (13 (25) XI 1856, Владимир 6 (19) VI 1915, Дюдьково, близ Звенигорода Московской обл.; похоронен в Москве) рус. композитор, педагог, пианист, ученый, муз. обществ. деятель. Род. в дворянской семье. Отец Иван Ильич Т. был… … Музыкальная энциклопедия

- (Bergson) Анри (1859 1941) – франц. философ, представитель интуитивизма и философии жизни. В 1878, окончив Лицей Кондорсе в Париже, поступил в Высшую нормальную школу. После ее окончания преподавал в лицее г. Анжера (1881 1883), а затем в … Энциклопедия культурологии

Форма творчества, способ духовной самореализации человека посредством чувственно выразительных средств (звука, пластики тела, рисунка, слова, цвета, света, природного материала и т.д.). Особенность творческого процесса в И. в нерасчлененности его … Философская энциклопедия

Masterforex-V - (Мастерфорекс 5) Masterforex V это обучающий интернет проект в области валютного рынка Форекс Разоблачение обучающего проекта Masterforex V, организатор и преподаватели мошеннической академии Мастерфорекс 5, методы обмана клиентов проекта… … Энциклопедия инвестора

- (Азербайджан Совет Сосиалист Республикасы) Азербайджан. I. Общие сведения Азербайджанская ССР образована 28 апреля 1920. С 12 марта 1922 по 5 декабря 1936 входила в состав Закавказской федерации (См. Закавказская… … Большая советская энциклопедия

В значительной мере под влиянием асафьевских идей и их реализации в некоторых его работах, была выдвинута кон­цепция целостного анализа, принадлежащая Л. В. Кулаковскому, В. А. Цуккерману, Л. А. Мазелю и И. Я. Рыжкину (на­чало 30-х гг.). Термин «целостный анализ», как об этом пишет Л. А. Мазель, принадлежит В. А. Цуккерману, хотя сам Цуккерман это отрицает 40 . Но, в конечном счете, вопрос приоритета в данном случае не столь важен. Важно другое: и Цуккерман, и Мазель на протяжении всей своей деятельности отстаивали, внедряли и собственными научными трудами пропагандирова­ли эту концепцию, усматривая в ней и метод, и конечную цель аналитического подхода к музыкальному искусству.

Суть такого подхода к исследованию музыкального произ­ведения заключается в том, что на каждой стадии анализа му­зыкальное произведение демонстрируется как целое, как уни-

кальный художественный объект. Более того, предполагается и выход за рамки данного сочинения: рассматриваются много­численные связи и его взаимоотношения с другими, в чем-то близкими ему, или - напротив - противопоставление по от­ношению к далеким от него, иными словами, взаимодействие сочинения с тем контекстом, в который оно погружено. Таким образом, целостный анализ в самом названии содержит про­тиворечие, поскольку в нем, прежде всего, отмечено тяготение к синтезу, к восстановлению целостности.

А потому задачи, которые ставит перед исследователем такой анализ, исключительно сложны. Он требует не только фундаментальных знаний и владения всем технологическим арсеналом музыковедения, не только бесспорного таланта музыканта-интерпретатора (Мазель пишет: «Целостный анализ представляет собой также и музыковедческую трактовку про­изведения» 41), но и - что не менее важно - требует наличия бесспорного литературного таланта, поскольку рассказ о про­изведении искусства, по словам Цуккермана, «должен хоть в какой-то мере нести на себе отблеск художественности... и зрелые, опытные музыковеды не всегда достигают успеха в синтезе содержательности и литературности...» 42 .

Лучшие образцы целостного анализа (некоторые из них по­явились еще до формулировки этой теоретической концепции) свидетельствуют о том, что передача музыкальных впечатлений на языке слов требует, по сути, волшебного владения язы­ком, точного попадания в выборе самих слов и их сочетаний, требует, следовательно, совмещения талантов слушателя, ин­терпретатора и подлинного таланта вещателя. К числу таких работ относятся книги Р. Роллана о Бетховене, книги Б. В. Аса­фьева («Симфонические этюды» и «Евгений Онегин. Лириче­ские сцены П. И. Чайковского. Опыт интонационного анализа стиля и музыкальной драматургии»), книги Л. А. Мазеля («Фантазия f-moll Шопена. Опыт анализа») и В. А. Цуккерма­на («“Камаринская” Глинки и ее традиции в русской музыке» и «Соната си минор Ф. Листа») и ряд других. Все эти работы, бесспорно, привнесли много нового в наши представления об описанных сочинениях и выдвинули немало плодотворных идей, обогативших музыковедение в целом.

Однако концепция целостного анализа - музыковедческой интерпретации музыкального произведения, давшая обильные плоды как проявление индивидуального таланта отдельных исследователей, - показала, что ее использование - это не только научное осмысление уникального художественного тво­рения, но и одновременно - плод уникального же, художе­ственного его толкования, т. е. не совсем вписывается в рам­ки собственно науки.

Иной путь был намечен позднее. Во второй половине XX в. в отечественном музыкознании стали появляться работы, так­же вдохновленные идеями Асафьева, но направленные не на анализ отдельного художественного творения, а на постижение тех закономерностей, которыми в принципе отмечена вся об­ласть типических музыкальных структур. Этот путь был тем более не прост, что, возвращаясь к, казалось бы, давно изучен­ному материалу - типическим формам, нужно было отстоять и обосновать совершенно новый подход, новую позицию по от­ношению к ним. Основной вопрос анализа в таком его понима­нии может быть сформулирован следующим образом.

Если музыкальная форма - это результат процесса ста­новления музыкального произведения, а не его причина, как доказал Асафьев, если каждое подлинно художественное музы­кальное произведение уникально и неповторимо, то как и чем объяснить существование типических музыкальных струк­тур? Чем объяснить существование их как инвариантов?

Этот же вопрос можно задать по-другому.

На протяжении многих десятков лет сотни и тысячи сонат и симфоний, мелких и крупных инструментальных и вокаль­ных сочинений создавались по единому композиционному плану, по единым законам, долгое время неписаным и даже сейчас не в полной мере осознанным. И среди авторов этих творений - великих авторов! - было очень мало конформистов, покор­но следовавших за традицией, напротив - их уникальность заключалась в том, что они без конца нарушали так называемые школьные правила и вовсе не были склонны без достаточных на то оснований следовать каким бы то ни было заранее дан­ным установкам. Почему же, несмотря на то, что менялись эпо­хи, направления, стилистические модели, композиторы про­должали (и даже сейчас в какой-то мере продолжают) исполь­зовать все те же инварианты - типические структуры?

Задача, которая стоит перед анализом как наукой, следова­тельно, заключается не в том, чтобы просто описать с большей или меньшей подробностью и детализацией эти структуры,

а в том, чтобы вскрыть те закономерности, которые привели к их появлению, к их кристаллизации и к столь долгой исто­рической жизни.

Но всякая типическая структура - это свойство, которое принадлежит произведению как целому, а не какой-то отдель­ной его частности. И поэтому возможен еще один ответ на воп­рос, поставленный в заголовке предыдущего параграфа: ана­лиз музыкального произведения - это путь к открытию за­кономерностей, находящихся в основе типических структур, к их осмыслению и к проверке их действия на каждый раз но­вом, конкретном музыкальном материале.

На этом пути также имеются определенные достижения. Заметной вехой стали работы Л. А. Мазеля и В. А. Цуккермана, В. П. Бобровского, О. П. Соколова, Ю. Н. Холопова, Е. А. Ручьевской; именно таким научно-теоретическим подходом отме­чен и учебник «Музыкальная форма», созданный группой про­фессоров и преподавателей Санкт-Петербургской консервато­рии под редакцией профессора Ю. Н. Тюлина.

Рассмотрим основные научные идеи, составляющие в настоящий момент арсенал анализа как науки.

Восприятие и осмысление произведения искусства как целостности в наше время стало особенно значимым. Отношение современного человека к миру как целостности имеет ценностный, жизненный смысл.

Для людей в наш XXI век важно осознавать взаимосвязь и взаимообусловленность явлений действительности потому, что люди остро почувствовали свою собственную зависимость от целостности мира. Оказалось, что от людей требуется много усилий, чтобы сохранить единство как источник и условие существования человечества.

Искусство с самого своего начала было направлено на эмоциональное ощущение и воспроизведение целостности жизни. Поэтому «… именно в произведении отчетливо реализуется всеобщий принцип искусства: воссоздание целостности мира человеческой жизнедеятельности как бесконечного и незавершенного «социального организма» в конечном и завершенном эстетическом единстве художественного целого» (Б. О. Корман. О целостности художественного произведения. Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. 1977, № 6).

Литература в своем развитии, временном движении, т. е. литературном процессе, отразила поступательный ход художественного сознания, стремящегося отразить овладение людьми целостностью жизни и сопутствующее этому движению разрушение целостности мира и человека.

Литературе принадлежит особое место в сохранении образа действительности. Этот образ дает возможность сменяющим друг друга поколениям представить непрерывную историю человечества. Искусство слова оказывается «стойким» во времени, наиболее прочно осуществляющим связь времен в силу особой специфики материала – слова – и произведения слова.

Если смысл всемирной истории – «развитие понятия свобода» (Гегель), то именно литературный процесс (как своеобразная целостность движущегося художественного сознания) отразила человеческое содержание понятия свобода в его непрерывном историческом развитии.

Поэтому так важно, чтобы воспринимающие явления искусства осознавали смысл целостности, соотносили его с конкретными произведениями, чтобы и в восприятии искусства, и в его осмыслении формировалось «чувство целостности» как один из высших критериев художественности.

Теория искусства, литературы помогает в этом сложном процессе. Понятие о целостности художественного произведения, можно сказать, развивается во всей истории эстетической мысли. Особенно активным, действенным, т. е. направленным к воспринимающим и создающим искусство, оно стало в исторической критике.

Эстетическая мысль, литературная наука в XIX столетиии и первой половине XX века прошли сложный, чрезвычайно противоречивый путь развития (школы XIX века, направления в искусстве, опять школы и течения в искусстве и литературоведении XX века). Разные подходы к содержанию, к форме произведений то «раздробляли» целостность явлений искусства, то «воссоздавали» её. Этому были серьезные причины в развитии художественного сознания, эстетической мысли.

И вот вторая половина XX века вновь остро выдвинула вопрос о художественной целостности. Причина этого, как сказано в начале раздела, лежит в самой действительности современного мира.

Нам, кто занимается изучением искусства и обучением его пониманию, разобраться в проблеме целостности произведения – значит постичь глубочайшую природу искусства.

Источником самостоятельной деятельности могут быть труды современных литературоведов, занимающихся проблемами целостности: Б. О. Кормана, Л. И. Тимофеева, М. М. Гиршмана и др.

Чтобы успешно осваивать теорию целостности произведения, необходимо представлять себе содержание системы категорий – носителей проблематики целостности.

Прежде всего должно быть усвоено понятие художественного текста и контекста.

Определением и описанием текста в большей степени, чем литературоведение, с 40-х годов занималась лингвистическая наука. Возможно, по этой причине в «Словаре литературоведческих терминов» (М., 1974) термина «текст» вообще нет. он появился в Литературном энциклопедическом словаре (М., 1987).

Общее понятие текста в современной лингвистике (от латинского – ткань, связь слов) имеет такое определение: «…некоторая законченная последовательность предложений, связанных по смыслу друг с другом в рамках общего замысла автора». (А. И. Домашнев, И. П. Шишкина, Е. А. Гончарова Интерпретация художественного текста. М., 1983).

Художественное произведение как авторское единство все целиком может быть названо текстом и осмысляется как текст. Хотя он может быть далеко не однородным по способу высказывания, по элементам, приемам организации, он тем не менее представляет собой монолитное единство, осуществленное как движущаяся мысль автора.

Художественный текст отличается от других видов текста прежде всего тем, что имеет эстетический смысл, несет эстетическую информацию. Художественный текст содержит эмоциональный заряд, оказывающий воздействие на читателей.

Лингвисты отмечают и такое свойство художественного текста как единицы информации: его «абсолютную антропоцентричность», т. е. сосредоточенность на изображении и выражении человека. Слово в художественном тексте полисемично (многозначно), что является источником неоднозначного его осмысления.

Вместе с пониманием художественного текста для анализа, осмысления целостности произведения обязательным является представление о контексте (от латинского – тесная связь, соединение). В «Словаре литературных терминов» (М, 1974) контекст определяется как «относительно законченная часть (фраза, период, строфа и т. д.) текста, в котором отдельное слово получает точный смысл и выражение, отвечающее именно данному тексту в целом. Контекст придает речи законченную смысловую окраску, определяет художественное единство текста. Поэтому оценить фразу или слово можно только в контексте. В более широком смысле контекстом можно считать произведение в целом».

Помимо этих значений контекста используется и самый его широкий смысл – особенность и признаки, свойства, черты, содержание явления. Так, мы говорим: контекст творчества, контекст времени.

Для анализа, осознания текста используется понятие компонент (латинское – составляющий) – составная часть, элемент, единица композиции, отрезок произведения, в котором сохраняется один способ изображения (например, диалог, описание и т. д.) или единая точка зрения (автора, рассказчика, героя) на то, что изображается.

Взаиморасположение, взаимодействие этих единиц текста образует композиционное единство, целостность произведения в его составляющих.

В теоретическом освоении произведения, в литературном анализе часто и закономерно используется понятие «система». Произведение рассматривают как системное единство. Систему в эстетике и литературной науке понимают как внутренне организованную совокупность взаимосвязанных и взаимообусловленных компонентов, т. е. некое множество в их связях и отношениях.

Наряду с понятием системы часто употребляется понятие структуры, которое определяется как взаимоотношения между элементами системы или как устойчивое повторяющееся единство отношений, взаимосвязей элементов.

Художественное произведение литературы – сложное структурное образование. Число элементов структуры в сегодняшней науке не определено. Бесспорными считаются четыре основных структурных элемента: идейное (или идейно-тематическое) содержание, образная система, композиция, язык [см. «Интерпретация художественного текста», с. 27-34]. Часто к этим элементам относят род, вид (жанр) произведения и художественный метод.

Произведение есть единство формы и содержания (по Гегелю: содержание формально, форма содержательна).

Выражением полной завершенности, цельности оформленного содержания выступает композиция произведения (от латинского – составление, соединение, связь, расположение).

Согласно исследованиям, например, Е. В. Волковой («Произведение искусства – предмет эстетического анализа», МГУ, 1976»), понятие композиции пришло в литературную науку из теории изобразительных искусств и архитектуры. Композиция – общеэстетическая категория, поскольку в ней отражены существенные особенности строения художественного произведения во всех видах искусства.

Композиция – не только упорядоченность формы, но, прежде всего – упорядоченность содержания. Композицию в разное время определяли по-разному.

В словаре Брокгауз и Ефрон композицией называлась категория, относящаяся к музыке и начертательным искусствам. В словаре Гранат говорилось, что композиция обозначает творческий процесс в музыке; композиция – составление целого (в живости, пластике). В «Литературной энциклопедии» первого выпуска (т. 5, 1931 г.) композицией уже называлось строение целого, а в Большой Советской энциклопедии (т. 33, 1938 г.) композиция определялась как построение литературного произведения. В 20-е годы композиция широко исследовалась как закон строения литературного произведения (Л. Выготский, В. Жирмунский, М. Бахтин, А. Скафтымов, Б. Томашевский, В. Шкловский, Б. Эйхенбаум). Но, например, Б. Эйхенбаум, В. Шкловский понимали композицию как «каталог» приемов, с помощью которых в произведение «вводится» материал действительности. М. Бахтин, А. Скафтымов, исследовавшие функциональную поэтику, композицию рассматривали как системно-содержательный уровень произведения.

Композиция относится к сфере внутренней упорядоченности произведения.

Художественная целостность – органическое единство, взаимопроникновение, взаимодействие всех содержательно-формальных элементов произведения. Условно, для удобства осмысления произведений, можно выделить уровни содержания и формы. Но это не будет значить, что в произведении они существуют сами по себе. Ни один уровень, как и элемент, невозможен вне системы.

Тема – тематика, тематическое единство, тематическая содержательность, тематическое своеобразие, многообразие и т. д.

Идея – идейность, идейное содержание, идейное своеобразие, идейное единство и т. д.

Проблема – проблематика, проблемность, проблемное содержание, единство и т. д.

Производные понятия, как видим, обнаруживают и обнажают неразделенность содержания и формы. Если иметь в виду, как изменялось, к примеру, понятие фабулы (то как равное сюжету, то как непосредственная событийность реальности, отражаемой в произведении – сравнить, например, фабулу в понимании В. Шкловского и В. Кожинова), то станет очевидно: в произведении каждый уровень существует именно в силу того, что он сконструирован, создан, оформлен, а оформленность, конструкция – есть форма в широком смысле: содержание, осуществленное в материале данного искусства, которое «преодолено» посредством определенных приемов конструирования произведения. То же самое противоречие обнаруживается и при выделении уровней формы: ритмического, звукоорганизации, морфологического, лексического, синтаксического, сюжетного, жанрового, опять же – системно-образного, композиционного, изобразительно-выразительных средств языка.

Уже в понимании и определении каждого из центральных понятой этого ряда выявляется неразрывная связь содержания и формы. Например, ритмическое движение картины жизни в произведении создается автором, исходя из ритма как свойства жизни, всех ее форм. Ритм в художественном явлении выступает как универсальная художественная закономерность.

Общеэстетическое понимание ритма выводится из того, что ритм – это периодическая повторяемость малых и более значительных частей объекта. Ритм может выявляться на всех уровнях: интанационно-синтаксическом, сюжетно-образном, композиционном и т. д.

В современной науке есть утверждение, что ритм – явление и понятие более широкое и древнее, чем поэзия и музыка.

Основываясь на понимании целостности произведения как созидаемой автором конструкции, выражающей мысль художника о человеческой действительности, М. М. Гришман выделяет три ступени системы отношений процессов художественного творчества: 1.

Возникновение целостности как первоэлемента, исходной точки и одновременно организующего принципа произведения, источника последующего его развертывания. 2.

Становление целостности в системе соотношений и взаимодействующих друг с другом составных элементов произведения. 3.

Завершение целостности в законченном и цельном единстве произведения (См.: М. М. Гиршман. Целостность литературного произведения. // Проблемы художественной формы социалистического реализма, т. 2, М., 1997).

Становление и развертывание произведения – это «саморазвитие созидаемого художественного мира» (М. Гиршман).

Очень важно отметить, что целостность произведения хотя и конструируется, как кажется, из элементов, известных из практики искусства, т. е. будто бы «готовых» деталей, но эти элементы в данном произведении настолько обновляются в своем содержании и функциях, что всякий раз являются новыми, неповторимыми моментами неповторимого художественного мира. Контекст произведения, движущаяся художественная идея наполняет средства, приемы содержательностью только данной органической целостности.

Воспринимая, осознавая конкретное художественное произведение, важно почувствовать его как созидательную систему, « в каждом моменте которой обнаруживается присутствие творца, созидающего мир субъекта» (М. Гиршман).

Это позволяет произвести целостный анализ произведения. Следует обратить особое внимание на «предостережение» М. Гиршмана: целостный анализ – не способ изучения (по ходу ли развертывания деятельности или «вслед за автором», по ходу ли читательского восприятия и т. п.). Речь идет о методологическом принципе анализа, который предполагает, что каждый выделенный элемент литературного произведения рассматривается, как определенный момент становления и развертывания художественного целого, как выражение внутреннего единства, общей идеи и организующих принципов произведения. Целостный анализ – единство анализа и синтеза. Он преодолевает механическое выделение и подведение элементов под общий смысл, обособленное рассмотрение различных элементов целого (М. Гиршман. Еще о целостности литературного произведения. / Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. Т. 38. 1979, № 5).

Принципы целостного анализа отличаются от механического аналитического подхода к произведению. Понимание целостности заставляет изучающих, интерпретирующих литературу осторожнее, тоньше подходить к произведениям, чувствовать глубже и более «осязаемо» «ткань» произведения, «словесную вязь», выделять естественно «узлы» этой вязи, ощущать стилистику произведения как общий речевой строй и стремиться созвучно произведению толковать его идею, движущуюся в каждом элементе-моменте структуры.

Впервые Д.С. Лихачев в своей статье «Внутренний мир художественного произведения писал, что «каждое художественное произведение отражает мир действительности в своих творческих ракурсах. И эти ракурсы подлежат всестороннему изучению в связи со спецификой художественного произведения и, прежде всего, в их художественном целом» . Д.С. Лихачев предложил такой подход к изучению художественного произведения, при котором исследуется стиль произведения, направления, эпохи, обращается внимание на то, в какой мир нас погружает писатель, каково его пространство, время, психологический, нравственный мир и мир социальных отношений, движение идеи, «каковы те общие принципы, на основании которых все эти отдельные элементы связываются в единое художественное целое» . Именно при таком подходе исследователь рассматривает русские сказки и внутренний мир произведений Ф.М. Достоевского.

Вслед за Лихачевым подобным анализом произведения занялся П.В. Палиевский. В статье «Художественное произведение» он писал, что «переступив порог произведения, мы, таким образом, оказываемся внутри целостности, которая настолько враждебна расчленению, что даже в самом факте рассуждения о ней заключено противоречие». Исследуя повесть Л.Н. Толстого «Хаджи-Мурат», Палиевский особое внимание уделяет идее, композиции, пространственно-временным отношениям. Он также пишет, что произведение имеет протяженность, свое художественное время, порядок в чередовании и переходе из одного «языка» в другой (фабула, характер, обстоятельства и пр.).

Т.И. Сильман особое внимание уделяла подтексту. В одной из своих статей 1969 года «Подтекст как лингвистическое явление» она писала, что подтекст - это невыраженное словами, подспудное, но ощутимое для читателя значение какого-либо события в составе художественного произведения; подтекст есть не что иное, как рассредоточенный, дистанцированный повтор. Это - сложное явление, представляющее собой единство различных уровней языка, лексического и синтаксического, входящее при этом в план общекомпозиционных связей литературного произведения.

Во второй статье «Подтекст - это глубина текста» Т. Сильман утверждала, что нельзя подтекст понимать упрощенно. Это подспудная сюжетная линия, дающая о себе знать лишь косвенным образом, чаще всего в наиболее ответственные, психологически знаменательные моменты сюжетного развития. Автор статьи исследовала подтекст на примере «Страданий молодого Вертера» Гёте, произведений Чехова, Хемингуэя, поскольку считала, что подтекст начал использоваться в литературе в конце XIX - начале XX века.

Б.А. Успенский в книге 1970 года «Поэтика композиции: Структура художественного текста и типология композиционной формы» , предлагал свой подход к вычленению структуры произведения. Это подход, связанный с определением точек зрения, с которых ведется повествование в художественном произведении. Точка зрения в данной работе является центральной проблемой композиции произведения искусства, объединяющей самые различные виды искусства. Б.Успенский рассматривал точки зрения в плане идеологии, фразеологии, пространственно-временной характеристики и в плане психологии, а также их взаимоотношения на разных уровнях художественного произведения.

Следующей была монография А.П. Чудакова 1971 года «Поэтика Чехова» , в которой он писал о том, что в членении художественной системы на уровни следует исходить из понимания ее как соотношения материала (фактов, событий, отображенных писателем в произведении) и формы его организации. Двуаспектность художественной системы определяет двоякий характер членения. В основу первого членения кладется материал, и выделяются такие уровни: предметный, сюжетно-фабульный и уровень идей. В основу второго членения кладется выделение организации повествования. Организация текста относительно «описателя» - повествователя, или рассказчика, и есть повествование. На каждом этапе анализ ведется, исходя из единства содержания и формы. Чудаков исследовал поэтику А.П. Чехова, в структуре повествования выделяя субъективное и объективное повествование, исследует сюжет, фабулу и изображаемый мир в творчестве А.П. Чехова.

В книгу В.М. Жирмунского «Теория литературы. Поэтика. Стилистика» входила статья «Задачи поэтики» 1919 г. . В ее первой части автор отдельное внимание уделял содержанию произведения (тому, что выражено) и его форме (тому, как выражено это нечто), поскольку эти две категории слитны: всякое содержание проявляется в искусстве как форма и всякое изменение формы есть раскрытие содержания. Во второй части своей статьи В.М. Жирмунский говорил о двух типах речевой деятельности - языке поэтическом и прозаическом, поскольку оба они выполняют разные задачи. Иллюстрировал он это на примере стихотворения А.С. Пушкина и рассказе Тургенева. Также автор считал важным исследование тематики произведения, его композиции, семантики, стилистики.

В 1977 году выходит статья Золтана Каньо «Заметки к вопросу о начале текста в литературном повествовании» . В начале статьи Каньо пишет о том, что текст является специальной языковой структурой, так как доказано, что текст каким-то образом закрыт с двух сторон. Целью своей работы Каньо определяет анализ начала текста в одном типе речи или же, другими словами, анализ литературных текстов с определенными способами речи. Автор пишет о том, что функция начала текста определяется тем, что в нем раскрывается та или иная языковая принадлежность к одному из способов повествования, которые основаны на прагматических моментах. Также автор акцентирует внимание на том, что начало текста не совпадает с фактическим началом литературного текста. Для сравнения автор изучает функцию начала в «Декамероне» Боккаччо, утверждая, что изучение данного произведения сложно, и в сказках, поскольку текст сказки более простой.

Л.Я. Гинзбург свою монографию «О литературном герое» 1979 года посвятила проблеме изображения человека в художественной литературе. В своей работе Лидия Яковлевна утверждала, что литературным героем писатель выражает свое понимание человека; первая встреча с литературным героем должна быть отличена узнаванием. Гинзбург имеет в виду типологическую и психологическую идентификацию персонажа.

Во второй главе монографии исследовательница обращает внимание на прямую речь, поскольку считала, что среди всех средств литературного изображения человека (наружность, жесты, поступки) особое место принадлежит внешней и внутренней речи действующих лиц. Прямая речь персонажей обладает возможностями достоверного свидетельствования их психологического состояния.

В главе «Структура литературного героя» Л.Я. Гинзбург писала о том, что литературный персонаж - это серия последовательных появлений одного лица в пределах данного текста. Повторяющиеся, более или менее устойчивые признаки образуют свойства персонажа. Также автор обращал внимание на то, что основным движущимся механизмом поведения литературного героя является принцип противоречия, поскольку сюжет литературного произведения - это единство, движущееся во времени, а движение - это всегда противоречие, конфликт.

М.М. Гиршман статью 1982 года «Проблема специфики ритма художественной прозы» посвящает собственно ритму. Ритм он называет предпосылкой и первоосновой мышления, и поэтического познания мира. Гиршман обращает внимание на то, что ритм в прозе может проявляться не в словесно-ритмизованной ткани, а в иных свойствах прозаического повествования: в смене фрагментов, в гармонии построения, во всех элементах композиции. Также он пишет о том, что ритм не самоцель и не отдельная, изолированная проблема, осознание ритма неотрывно от целостного процесса создания словесно - художественной структуры. Во второй части своей статьи автор пишет о том, что наиболее явной единицей членения прозаического высказывания является фраза-предложение, а также обращает внимание на зачины и окончания, утверждая, что особенно значимым ритмическим противопоставлением в них является противопоставление ударных и безударных форм. Особенно важным в системе ритмико-синтаксических связей, по словам Гиршмана, является противопоставления простых и сложных, союзных и бессоюзных синтаксических конструкций.

Л.С. Левитан и Л.М. Цилевич исследовали сюжет в структуре целостного анализа произведения. Данной теме посвящена их книга «Сюжет в художественной системе литературного произведения» . Во введении авторы приходят к выводу, что художественная система литературного произведения - это единство речевого строя и сюжета, организуемое композицией и обладающее ритмическими и пространственно-временными свойствами. В своей работе Левитан и Цилевич рассматривают сюжетно-фабульное единство (здесь авторы пишут, что это единство должно быть рассмотрено с двух точек зрения: переход действительности в сюжет - через фабулу; переход фабулы в сюжет - через слово); сюжетно-речевое единство (поскольку слово и сюжет находятся в отношениях взаимопроникновения), сюжетно-тематическое единство (анализируя сюжет, мы анализируем процесс реализации, развертывания, развития темы произведения); сюжетно-композиционное единство (развитие действия, а также расположение и соотношение частей).

В последней своей монографии авторы разграничивают сюжет лирический и драматический, обращая внимание на то, что драматический сюжет, в отличие от лирического, основан на фабуле. В заключении Левитан и Цилевич приходят к выводу, что особенности сюжета определяются принципами художественного метода, жанра, стиля, но сами эти принципы обретают воплощение только в сюжете.

Изучая проблему целостного анализа, каждый из литературоведов предлагает свою систему изучаемых пластов произведения, или уделяют внимание только одному аспекту. Мы же в своем анализе постараемся изучить все вышеперечисленные уровни произведения.

Анализ поэтического текста всегда в центре внимания учителей русского языка и литературы. Обращаясь к лирике И.А.Бунина, я попыталась создать целостную картину поэтического откровения поэта. В этом мне помогли известные литературоведы и критики.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Субоч Раиса Ивановна, учитель МБОУ

«Средняя общеобразовательная школа №27

с углублённым изучением отдельных предметов»

г. Балаково Саратовской области

Целостный анализ лирического произведения

(стихотворения И.А.Бунина «Зелёный цвет морской волны…»)

Становление эстетического идеала читателя происходит под влиянием всего богатства мыслей и переживаний, которыми обогатила духовную культуру народа русская поэзия Х1Х-ХХ вв. Обращаясь к эстетическому воспитанию молодежи, И.А.Бунин видел его основу в освоении изящной словесности: изучение «избранных стихотворений и поэм может иметь серьёзное воспитательное и развивающее значение как для молодёжи, так и для всякого мыслящего человека». (Бунин И.А.Собр. соч. В 6т.-М.:Художественная литература,1988.-Т. 6.-С.592-593.) Специфика поэзии, и прежде всего лирики как рода словесного искусства, здесь проявляется в том, что возникновение определяющих, предпочтительных, жизненно значимых эмоций существенно отлично от соответствующего процесса восприятия прозы (эпического рода). В совокупности лирических переживаний «выражением эмоционально-волевой реакции и оценки могут быть не только интонация и ритм, но и все моменты художественного целого и все стороны слова: и образы, и предметы, и понятия», пишет М.М.Бахтин. (Бахтин М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. - СПб.: Азбука, 2000. – С.16.)

Таким образом, стих, то есть целенаправленно созданная человеком (телеологическая – Ю.Н.Тынянов) система эмоционально-эстетической речи, становится образующим фактором («фактотумом» - М.Гадамер) лирического рода в словесном искусстве. Одновременно стих обретает роль творителя, носителя эмоционально-действенного начала в воспитании социального и личностного отношения к реальной, бесконечно меняющейся действительности. Великие и разные философы Х1Х века (Ф.Шлегель, Ф.Гегель, Ф.Энгельс) не стеснялись называть саму мировую историю величайшей, непревзойдённой Поэтессой, творящей закономерно, а не по произволу прекрасное и безобразное, трагическое и комическое.

С позиции теории литературы основополагающим следует считать представление о стихе как о единой речевой системе, где средства художественной выразительности могут быть поняты и оценены в их взаимосвязи и обусловленности.

В связи с этим выдвигается задача создать методику целостного анализа стихотворного произведения. Под целостным анализом мы понимаем такой анализ стихотворного произведения, при котором в центре внимания находится художественный образ. В литературно- методическом отношении задача учителя литературы заключается в том, чтобы найти такие принципы, которые приобщили бы школьников к поэтическому миру переживаний, внушили бы желание самостоятельно проникнуть в него, формировали бы для этого необходимые умения и навыки.

При целостном изучении стиха достигается главное, то, что собственно составляет цель освоения поэзии в школе, - образное восприятие жизни, именно в образах и воспроизведённой поэтом. На этом пути можно решить и вторую задачу, возникшую в школьном преподавании литературы при изучении поэзии. Её нужно видеть в развитии самого эмоционально-образного мышления, то есть в формировании душевных способностей, ведущих к всестороннему развитию личности читателя. В основе изучения стиха лежит представление о поэтическом произведении как художественном целом со своеобразной завершённостью его отдельных частей.

С точки зрения обогащения учебно-воспитательного процесса возникает существенное требование необходимости избегать повторения методов и приёмов в их стандартных сочетаниях. Наиболее желательный вариант состоит в том, чтобы для каждого поэтического произведения у словесника нашёлся в чём-то неповторимый путь изучения. Особое значение приобретают такие методы и приёмы изучения, которые развивают навыки восприятия поэтического произведения, готовят к самостоятельному анализу и оценке стихотворного текста. Сюда следует отнести выразительное чтение в трёх его разновидностях (выразительное чтение учителя, ученика, обучении е выразительному чтению), выявление непосредственного впечатления от произведения, анализ произведения, обоснование и уточнение непосредственной эмоциональной оценки, задания по развитию навыков восприятия, заучивание стихов наизусть и обучение «технике» заучивания наизусть.

Пленительная гармония стихотворной речи (И.А.Бунин), одухотворённость и возвышенность выраженных в ней чувств создают художественный мир, исполненный светлой, неземной любовью. В такой духовно устойчивой, полной гармонии мир прорывается и жизненная, природно-земная основа человеческих переживаний; она изменяет и сам окружающий мир, и его «персонажей» - живых людей, тех, кто нас окружает. Стоит от души насладиться красотой, пленительной сладостью, действенностью стихотворной речи, составляющими её художественность и выразительность. Мой выбор стихотворения для целостного анализа сделан в пользу творчества И.А Бунина не случайно. Люблю произведения этого мастера (не только поэзию, но и прозу) за ясность и простоту языка, за звучащую музыку стиха, за глубину постижения окружающего мира. Художественный мир Ивана Алексеевича Бунина многогранен и интересен. Чем больше читаю, тем больше он притягивает к себе. Природа для поэта – целительная и благотворная сила, которая даёт человеку всё: радость, мудрость, красоту, ощущение беспредельности, разнообразия и целостности мира, ощущение своего единения, родства с ним.

Счастье – по Бунину – это полное слияние с природой. Оно доступно лишь тем, кто проник в её тайны, кто внимателен, кто «видит и слышит». А зрение и слух у Бунина были особенные. Его лирический календарь природы утверждает неповторимую ценность всякой минуты, прожитой человеком под открытым небом. Попытаемся увидеть мир природы глазами поэта, постараемся почувствовать гармонию этого мира.

Для анализа выбрано стихотворение «Зелёный цвет морской волны…» Несмотря на небольшой объём (всего 2 строфы), оно несёт в себе все основные черты неповторимого художественного мира поэта.

Зелёный цвет морской волны
Сквозит в стеклянном небосклоне,
Алмаз предутренней звезды
Блестит в его прозрачном лоне.,

И, как ребёнок после сна,
Дрожит звезда в огне денницы,

А ветер дует ей в ресницы,
Чтоб не закрыла их она.

Основываясь на исследованиях Л.С.Выготского, касающихся, с одной стороны, психологии восприятия искусства и, с другой – закономерностей развития мышления и воображения детей, представляется наиболее уместным обратиться к невербальному, образному мышлению школьников и найти «двойственность, разнонаправленность эмоционального восприятия» лирического стихотворения. По мнению Л.С.Выготского, в результате дальнейшего развития нашей эмоции обнаруживается, что в конце концов «происходит как бы короткое замыкание двух противоположных токов, в котором самое противоречие это взрывается, сгорает и разрешается». (Выготский Л.С. Психология искусства. М., 1968. С. 185). Исследователь называет этот «взрыв» и разрешение эстетического конфликта древним – аристотелевским – словом «катарсис», а сам процесс эмоционального движения от возникновения противоречия через борьбу противоположных эмоций к их взаимоуничтожению, как раз и несущему в себе эстетическое наслаждение, определяет как основной психологический закон эстетического восприятия.

Таким образом, если исходить из этого закона, любой анализ художественного произведения следует начать с поиска этих двух полюсов, которые вызывают у нас противоположные эмоции. Это могут быть контрастные образы или эмоционально противоположные мотивы, это может быть противостояние цветов палитры, точек пространства и времени, даже звуковых рядов – их объединяет именно разнонаправленность вызываемых ими эмоций, принадлежность к разным эмоциональным полюсам.

Признаюсь: этот путь мне ближе, чем выяснение чувств и настроения, которыми проникнуты стихотворные строки, тем более что они могут быть и достаточно противоречивыми и не всегда сразу уловимыми. В ходе анализа мы обязательно выйдем и на чувства и настроение самого поэта. Но чуть попозже, а пока обратимся именно к выявлению двух полюсов. Добавим лишь, что есть ещё одна важная особенность нашей психики, которая может помочь в обучении анализу поэтического текста, - способность к ассоциативному мышлению. Психологическая наука знает разные виды ассоциаций, для глубокого восприятия произведений искусства очень важен особый вид ассоциаций – это ассоциации «по эмоции», то есть объединение между собой тех или иных представлений, образов, предметов, событий не по реальному сходству, не по каким-то связям, существующим в действительности, а лишь по общности эмоций, которые они вызывают. Понятно, что способность к ассоциациям подобного типа может быть соотнесена с работой воображения и непосредственно связана с восприятием художественного текста. Л.Выготский называет это явление «законом эмоциональной реальности воображения» и утверждает, что «именно этот психологический закон должен объяснить нам, почему такое сильное действие оказывают на нас художественные произведения, созданные фантазией авторов». Образы – вымышлены, нереальны, но реальны вызванные ими эмоции, и чем ярче художественный образ, тем сильнее его эмоциональное воздействие на наше воображение, тем больше ассоциаций из разных сфер нашей собственной жизни оно вызывает.

Вернемся к стихотворению. В нём легко обнаруживаются те самые два образных и лексических полюса, которые вызывают в читателе разнонаправленные эмоции: это море, представленное «зелёным цветом морской волны», и звезда на «стеклянном небосклоне». Вокруг каждого из полюсов попробуем выстроить определенные, тоже разнонаправленные лексические ряды, соотнесённые по смыслу с исходными лексемами и расширяющие, проясняющие основное эмоциональное впечатление, обогащающие его новыми оттенками значений. Удивительно, но образ звезды представлен зримо, во всём блеске развёрнутой метафоры («алмаз предутренней звезды») и неожиданным сравнением («как ребёнок после сна»). Звезда «блестит», «дрожит». А вот море – «зелёным цветом морской волны» - «сквозит». Казалось бы тема может быть исчерпана этими двумя образами. Но это самый верхний, простейший слой текста – лишь основа, дающая толчок движению поэтической мысли. Наша задача – проследить это движение, выйти на более важные, глубинные – философские – слои произведения, то есть перейти от первичного – эмоционального восприятия текста к более глубокому его прочтению.

На помощь нам придёт способность к ассоциативному мышлению. Яркость описания (особенно звезды, и это принципиально важно) активизирует наши эмоции, включает воображение, будит ассоциации.

В самом стихотворении нет слов «море», « человек», «небо», но если мы попытаемся выявить ассоциации, которые вызывают у нас имеющиеся в тексте «зелёный цвет морской волны», «алмаз предутренней звезды», «ребёнок после сна», то, несомненно, выйдем и на эти значимые для И.А.Бунина образы.

«Зелёный цвет морской волны» воспринимается нами не только как обращение поэта к образу моря, но и мысленное любование красотой, свежестью морской волны влечёт ещё за собой ассоциацию с какой-то загадкой, тайной этого водного пространства, которое у поэтов- романтиков часто ассоциировалось с понятием свободы, необузданной стихии. У Бунина море спокойно, поэтому «зелёный цвет морской волны / Сквозит…», метафора приводит нас к мысли, что он(цвет) едва замечается, но всё-таки обнаруживается «в стеклянном небосклоне». Эпитет «стеклянный небосклон» позволяет нам выйти на ассоциацию с неподвижным и пустым пространством, в котором существует лишь отражение морской волны. Но это далеко не так, потому что развёрнутая метафора «Алмаз предутренней звезды / Блестит в его прозрачном лоне» обращает наше внимание ещё на один образ – образ звезды. В отличие от морской волны образ звезды ярок, он притягивает наше внимание своим светом, красотой, превосходством над другим образом. Благодаря глаголу «блестит» мы улавливаем особенности этого отличия, положительные качества образа. Устаревшее слово «лоно» ассоциируется и с шириной, и с глубиной небесного пространства. Мы чувствуем возвышенность стиля, проникаемся ощущением чего-то важного, ценного для лирического героя.

Прозрачные ассоциации с человеческой, а не с природной средой вызывает у нас развёрнутое сравнение «как ребёнок после сна», оно выводит нас на восприятие звезды не только как явления природы, но и главным образом на пору человеческого детства, на молодость, наивность, начало жизненного пути человека. Оттого, может быть, и «дрожит» звезда, что трепещет перед надвигающимися изменениями, ожидающими её в этой быстротечной жизни. Инверсия подтверждает наше предположение, а также даёт возможность обратить внимание и на особенности этого процесса («дрожит звезда в огне денницы»). Высокий стиль, устаревшее слово «денница» (в значении «утренняя заря») ещё более подчеркивают важность образа звезды, её соотнесённость с жизнью человека. А метафорическое олицетворение («А ветер дует ей в ресницы, / Чтоб не закрыла их она») ассоциируется с теми изменениями, которые связаны с молодостью, с зарёй жизни и происходят под влиянием естественного круговорота жизни. У слова «звезда» есть ещё одно значение, связанное с человеческой природой – знаменитость, например, восходящая звезда. И может быть, эта ассоциация важнее, чем представления об этом образе, связанные с небесным телом.

Выстраивая от каждого из двух «разнополюсовых» образов и примыкающих к ним лексических рядов ассоциативные образные цепочки, мы обнаруживаем более глубокие слои художественного смысла, заглядываем в тайну художественного мира поэта.

Однако остался ещё один образ, который, на первый взгляд, имеет отношение к образу звезды – это образ ветра, появляющийся в предпоследней строке стихотворения. Олицетворение «ветер дует» выводит нас на ассоциативную связь с ветром перемен, с жизненными изменениями, без которых не обходится ни один человек. А ещё, пожалуй, этот образ перекликается со второй строкой стихотворения, с глаголом «сквозит», потому что в одном из значений глагол имеет прямое отношение к движению воздуха. Складывается такое впечатление, что благодаря этому образу и «зелёный цвет морской волны», и «алмаз предутренней звезды» неразрывно соединяются в единое целое, образ Вселенной, открытой пониманию человека, которому надо лишь почувствовать свою близость к природе, ощутить неразрывную связь с ней.

Анализируя стихотворение, мы должны пройти путь, как бы обратный тому, который прошёл автор, восстановить цепь его ассоциаций, догадаться, что он испытывал, думал, чувствовал, воображал, когда создавал тот или иной образ, выбирал единственно нужное слово.

Понятно, что одни и те же эмоции радости, наслаждения, страха, печали и т.д. могут быть вызваны множеством разных впечатлений. Соответственно может возникнуть бесконечное количество ассоциативных связей между предметами и явлениями, соотносимыми друг с другом лишь в воображении данного человека, рождёнными лишь его индивидуальными эмоциями. Каждый из нас – неповторимая индивидуальность, каждый выстраивает свой, лишь ему свойственный ряд, и именно поэтому не может быть абсолютно точного, единственно правильного прочтения художественного произведения. Мы привносим в него что-то своё, подсказанное нашим личным жизненным и эмоциональным опытом. Особенно это касается прочтения классики, отдалённой во времени: мы недостаточно знакомы с реалиями исторического бытия, с особенностями мышления и воображения людей прежних веков. А задача грамотного читателя – максимально приблизиться к авторскому замыслу, к движению авторских ассоциаций, работе его воображения, в конечном счёте – к развитию его художественной мысли.

И здесь нам поможет обращение к художественным деталям, внимание к каким-то второстепенным элементам текста, вплоть до его синтаксических особенностей, звуковой организации и т.п. Здесь уже не может быть единого рецепта: каждый текст сам подсказывает нам пути исследования, как бы намекает на значение того или иного художественного элемента. Именно на этом пути нас поджидают самые неожиданные и, может быть, самые интересные открытия.

Своеобразие стихотворной речи наиболее полно обнаруживается в её ритмичности (хотя это не единственный её признак). Обратимся к стихотворению Бунина с этой точки зрения. Перед нами четырёхстопный ямб. Однако не все строки выдерживают полностью членения на правильные, полноударные стопы. В приведённом примере во всех строках выдержана только вторая и четвёртая стопы. На третьей стопе ударение пропускается (2,3 строки первого катрена, 1 строка второго катрена). Это влияет на ритм стихотворения. Вторая и третья строки первого четверостишия несут пиррихий на третьей стопе, а первая и четвёртая строки второго катрена – на первой. Пиррихование в двухсложных размерах – явление очень распространённое, однако это не единственное средство, с помощью которого поэт достигает необходимого разнообразия ритма.

Назначение трёхстопных ямбических строк в стихотворении имеет специфический смысл. Они часто употребляются в сочетании с четырёхстопными строками и несут в себе роль строфического, синтаксического, содержательного завершения интонации. Стихотворение состоит из двух предложений, но каких!

Ритм теснейшим образом связан с другими сторонами звучащей речи. И прежде всего со звуковым повтором в конце строки – рифмой. Появление рифмы подчёркивает особую значимость строкам. Придаёт им повышенную выразительность. Это рифмованный стих, причём рифма точная (небосклоне – лоне, сна – она, денницы – ресницы), за исключением волны – звезды, в данном случае именно отсутствие точной рифмы поэт обращает наше внимание именно на эти образы, не случайно в самом начале анализа мы акцентировали наше внимание на них. Поэт отказался от точной рифмы, возможно, для того чтобы стихотворная речь в этих строках достигла наивысшего напряжения.

Нередко стихотворцы используют звуковой повтор в глубине стихотворной строки, он играет не менее важную смысловую и организационную роль. В первом катрене аллитерация (з-с) передаёт непринуждённую игру звуков. Эти звуки вместе с ассонансами открытых гласных создают впечатление тишины, простора, свежести. Во втором катрене поэт повторяет звук «з» в словах «звезда», «закрыла», добавляя строки с обильной аллитерацией на «р» - «ребёнок», «дрожит», «ветер», «ресницы», «не закрыла». Звуковой эффект усиливается благодаря контрасту, который вносит этот звук в последние строки стихотворения. В последнем слове оба звука «слились», и это даёт нам возможность предположить, что главное действие, ожидаемое от звезды, связано с продолжением её жизни, её непрерывным светом, блеском, ощущением радости бытия.

Окончания строк, считая от последнего ударного слога, называются клаузулами. Самобытность стихотворению придают чередования мужских и женских клаузул. Это подчёркивает естественность, ясность поэтической речи.

Рифмы, как и клаузулы, различаются по месту последнего ударения в строке. В первой строфе 1 и 3 строки – мужская рифма; 2и 4 – женская; рифмовка в этом четверостишии перекрёстная. Во второй строфе 1 и 4 – мужская, 2 и 3 – женская; рифмовка охватная (кольцевая или опоясанная).

Поэт использовал распространённую в русском стихосложении строфу из четырёх строк с различной системой рифмовки – четверостишие (катрен). И в первом и во втором катрене строки образуют единую фразу. Но в первом случае это бессоюзное сложное предложение, состоящее из 2-х простых, распространённых предложений с прямым порядком слов, а во втором – перед нами сложное синтаксическое целое, состоящее из двух частей: 1- простое предложение, распространённое, осложнённое сравнительным оборотом, использование инверсии обращает наше внимание на действие предмета; 2 – сложноподчинённое предложение с придаточным цели. Именно второе предложение усиливает ощущения, нагнетает эмоции, связанные с образом звезды, делает этот образ более ярким и впечатляющим. Той же цели служит и звуковая организация стиха.

Мы видим, что строфы построены по-разному, такая организация стиха придаёт каждой строфе своеобразное звучание. Тем самым построение строфы тесно связано с содержанием стихотворения и его характером. В этом мы убедились, работая над содержательной стороной произведения.

Таким образом, сама художественная система стихотворения, буквально все особенности его формы дают нам ответ на важный содержательный вопрос: какой образ для лирического героя важен: морская волна или звезда в небе. И кажется, что ближе ему звезда, чем морская стихия. Это подчёркивается всей предыдущей работой над стихотворением.

Если мы обратимся к творчеству Бунина, к другим его стихотворениям, то увидим, что именно звёзды не раз становились героями его поэтических откровений. Одно из стихотворений так и начинается «Не устану воспевать вас, звёзды!» а это ещё раз доказывает, что образ звезды появляется в анализируемом стихотворении не случайно.

В целом лирический герой стихотворения, бесконечно чувствуя живую связь с природой, проявляет живое познание мира. Лишь говоря с природой на её языке, можно полновластно войти в её бесконечный и таинственный мир, подметив удивительные тонкости и грани её красоты. Лирический герой чувствует кровную связь с природой, с каждым её проявлением, будь то морская волна или предутренняя звезда, он и сам неотделим от них, являясь одним из проявлений многоликого бытия природы.

Стихотворение «Зелёный цвет морской волны…» можно смело отнести к пейзажной лирике, характерной для бунинской поэзии на грани веков, хотя здесь уже проявляется и философский характер лирики: поэт находит элемент «всечеловеческого» (о чём говорил, применительно к Пушкину, в своей известной речи Достоевский). Ощущение всеобщности жизни, её вечного круговорота «в мириадах незримых существ» продолжается и в более поздних стихах поэта, который явно следует тютчевской традиции.

Земная жизнь, бытие природы и человека воспринимаются поэтом как часть великой мистерии, грандиозного «действа», развёртывающегося в просторах Вселенной.

И быть может, я пойму вас, звёзды,

И мечта, быть может, воплотится,

Что земным надеждам и печалям

Суждено с небесной тайной слиться!