Шум и ярость рецензии. Онлайн чтение книги Шум и ярость The Sound and the Fury Уильям Фолкнер

«Жизнь - повесть, рассказанная кретином, полная шума и ярости, но лишённая смысла». Пересказывать эту повесть иначе, нежели она была рассказана первоначально, означает пытаться поведать совсем другую историю, разве что действующие в ней люди будут носить те же имена, их будут связывать те же кровные узы, они станут участниками событий, сходных со случившимися в жизни тех, первых; событий не тех же самых, но лишь в чем-то сходных, ибо что делает событие событием, как не рассказ о нем? Не может ли любой пустяк являть собой столько событий, сколько раз по-разному рассказано о нем? И что это, в конце концов, за событие, о котором никем не рассказано и о котором соответственно никому не ведомо?

Семейство Компсонов принадлежало к числу старейших и в своё время наиболее влиятельных в Джефферсоне и его округе. У Джейсона Компсона и его жены Кэролайн, в девичестве Бэском, было четверо детей: Квентин, Кэндейси (все, кроме матери, звали её Кэдди), Джейсон и Мори. Младший уродился дурачком, и когда - ему было лет пять - стало окончательно ясно, что на всю жизнь он останется бессмысленным младенцем, в отчаянной попытке обмануть судьбу ему переменили имя на Бенджамин, Бенджи.

Самым ранним ярким воспоминанием в жизни детей было то, как в день смерти бабушки (они не знали, что она умерла, и вообще слабо представляли себе, что такое смерть) их послали играть подальше от дома, на ручей. Там Квентин и Кэдди принялись брызгаться, Кэдди промочила платье и перемазала штанишки, и Джейсон грозился наябедничать родителям, а Бенджи, тогда ещё Мори, плакал оттого, что ему казалось, что Кэдди - единственному близкому ему существу - будет плохо. Когда они пришли домой, их стали спроваживать на детскую половину, поэтому они решили, что у родителей гости, и Кэдди полезла на дерево, чтобы заглянуть в гостиную, а братья и негритянские дети смотрели снизу на неё и на её замаранные штанишки.

Бенджи находился на попечении негритят, детей, а потом и внуков Дилси, бессменной служанки Компсонов, но по-настоящему любила и умела успокоить его только Кэдди. По мере того как Кэдди взрослела, постепенно из маленькой девочки превращаясь в женщину, Бенджи все чаще плакал. Ему не понравилось, к примеру, когда Кэдди стала пользоваться духами и от неё стало по-новому пахнуть. Во весь голос он заголосил и наткнувшись как-то раз на Кэдди, когда та обнималась с парнем в гамаке.

Раннее взросление сестры и её романы тревожили и Квентина. Но когда он попытался было предостеречь, вразумить её, у него это вышло весьма неубедительно. Кэдди же отвечала со спокойным твёрдым сознанием собственной правоты. Прошло немного времени, и Кэдди всерьёз сошлась с неким Долтоном Эймсом. Поняв, что беременна, она стала срочно подыскивать мужа, и тут как раз подвернулся Герберт Хед. Молодой банкир и красавец, как нельзя лучше пришедшийся ко двору миссис Компсон, у Квентина он вызвал глубокое омерзение, тем более что Квентин, учась в Гарварде, узнал историю об исключении Герберта из студенческого клуба за шулерство. Он умолял Кэдди не выходить за этого прохвоста, но та отвечала, что непременно должна выйти за кого-нибудь.

После свадьбы, узнав всю правду, Герберт отказался от Кэдди; та сбежала из дома. Миссис Компсон считала себя и семью бесповоротно опозоренными. Джейсон же младший только обозлился на Кэдди в уверенности, что она лишила его места, которое Герберт обещал ему в своём банке. Мистер Компсон, питавший склонность к глубоким раздумьям и парадоксальным умозаключениям, а также к виски, отнёсся ко всему философически - в разговорах с Квентином он повторял, что девственность не есть нечто сущее, что она как смерть - перемена, ощутимая лишь для других, и, таким образом, не что иное, как выдумка мужчин. Но Квентина это не утешало: то он думал, что лучше бы ему самому было совершить кровосмесительство, то бывал почти уверен, что он его и совершил. В его сознании, одержимом мыслями о сестре и о Долтоне Эймсе (которого он имел возможность убить, когда, обо всем узнав от Кэдди, попытался с ним поговорить и тот в ответ на угрозы спокойно протянул Квентину пистолет), образ Кэдди навязчиво сливался с сестричкой-смертью святого Франциска.

В это время как раз подходил к концу первый год Квентина в Гарвардском университете, куда его послали на деньги, вырученные от продажи гольф-клубу примыкавшего к дому Компсонов выгона. Утром второго июня 1910 г. (этим днём датируется один из четырёх «рассказов» романа) он проснулся с твёрдым намерением совершить наконец давно задуманное, побрился, надел лучший костюм и пошёл к трамвайной остановке, по пути купив два утюга. Чудаковатому негру по прозвищу Дьякон Квентин передал письмо для Шрива, своего соседа по комнате (письмо отцу он отправил заранее), а потом сел в трамвай, идущий за город, к реке. Тут с Квентином вышло небольшое приключение из-за прибившейся к нему маленькой итальянской девочки, которую он угостил булочкой: её брат обвинил Квентина в похищении, его арестовали, но быстро отпустили, и он присоединился к компании студентов - они давали показания в его пользу, - выбравшихся на автомобиле на пикник. С одним из них - самоуверенным богатым малым, красавчиком бабником - Квентин неожиданно для себя подрался, когда тот принялся рассказывать, как лихо он обходится с девчонками. Чтобы сменить испачканную кровью одежду, Квентин возвратился домой, переоделся и снова вышел. В последний раз.

Года через два после самоубийства Квентина умер мистер Компсон - умер не от виски, как ошибочно полагали миссис Компсон и Джейсон, ибо от виски не умирают - умирают от жизни. Миссис Компсон поклялась, что её внучка, Квентина, не будет знать даже имени матери, навеки опозоренного. Бенджи, когда он повзрослел - только телом, так как душою и разумом он оставался младенцем, - пришлось оскопить после нападения на проходившую мимо компсоновского дома школьницу. Джейсон поговаривал об отправке брата в сумасшедший дом, но против этого решительно возражала миссис Компсон, твердившая о необходимости нести свой крест, но при этом старавшаяся видеть и слышать Бенджи как можно реже.

В Джейсоне миссис Компсон видела единственную свою опору и отраду, говорила, что он один из её детей уродился не в Компсонов с их заражённой безумием и гибелью кровью, а в Бэскомов. Ещё в детстве Джейсон проявлял здоровую тягу к деньгам - клеил на продажу воздушных змеев. Он работал приказчиком в городской лавке, но основной статьёй дохода для него была не служба, а горячо ненавидимая - за неполученное место в банке жениха её матери - племянница.

Несмотря на запрет миссис Компсон, Кэдди как-то появилась в Джефферсоне и предложила Джейсону денег за то, чтобы он показал ей Квентину. Джейсон согласился, но обратил все в жестокое издевательство - мать видела дочь лишь одно мгновение в окне экипажа, в котором Джейсон на бешеной скорости промчался мимо неё. Позже Кэдди стала писать Квентине письма и слать деньги - двести долларов каждый месяц. Племяннице Джейсон иногда уделял какие-то крохи, остаток обналичивал и клал себе в карман, а матери своей приносил поддельные чеки, каковые та рвала в патетическом негодовании и посему пребывала в уверенности, что они с Джейсоном не берут у Кэдди ни гроша.

Вот и шестого апреля 1928 г. - к этому дню, пятнице Страстной недели, приурочен другой «рассказ» - пришли письмо и чек от Кэдди. Письмо Джейсон уничтожил, а Квентине выдал десятку. Потом он занялся повседневными своими делами - помогал спустя рукава в лавке, бегал на телеграф справиться о биржевых ценах на хлопок и дать указания маклерам - и был всецело ими поглощён, как вдруг мимо него в «форде» промчалась Квентина с парнем, в котором Джейсон признал артиста из приехавшего в тот день в город цирка. Он пустился в погоню, но снова увидел парочку, только когда та, бросив машину на обочине, углубилась в лес. В лесу Джейсон их не обнаружил и ни с чем возвратился домой.

День у него положительно не удался: биржевая игра принесла большие убытки, а ещё эта неудачная погоня... Сначала Джейсон сорвал зло на внуке Дилси, смотревшем за Бенджи, - тому очень хотелось в цирк, но денег на билет не было; на глазах Ластера Джейсон сжёг две имевшиеся у него контрамарки. За ужином наступил черёд Квентины и миссис Компсон.

На следующий день, с «рассказа» о котором и начинается роман, Бенджи исполнялось тридцать три. Как и у всех детей, у него в этот день был торт со свечами. Перед этим они с Ластером гуляли у поля для гольфа, устроенного на бывшем комлсоновском выгоне, - сюда Бенджи всегда непреодолимо тянуло, но всякий раз такие прогулки оканчивались слезами, и все из-за того, что игроки то и дело, подзывая мальчика на побегушках, кричали: «Кэдди». Вой Бенджи Ластеру надоел, и он повёл его в сад, где они спугнули Квентину и Джека, её приятеля из цирка.

С этим-то самым Джеком Квентина и сбежала в ночь с субботы на воскресенье, прихватив три тысячи долларов, которые по праву считала своими, так как знала, что Джейсон скопил их, долгие годы обворовывая её. Шериф в ответ на заявление Джейсона о побеге и ограблении заявил, что они с матерью своим обращением сами вынудили Квентину бежать, что же до пропавшей суммы, то у шерифа относительно того, что это за деньги, имелись определённые подозрения. Джейсону ничего не оставалось, кроме как самому отправиться в соседний Моттсон, где теперь выступал цирк, но там он получил только несколько оплеух и суровую отповедь хозяина труппы в том смысле, что беглецов прелюбодеев Джейсон может искать где угодно ещё, среди же его артистов таких больше нет.

Пока Джейсон безрезультатно мотался в Моттсон и обратно, чернокожая прислуга успела вернуться с пасхальной службы, и Ластер выпросил разрешения на шарабане свозить Бенджи на кладбище. Ехали они хорошо, пока на центральной площади Ластер не стал объезжать памятник солдату Конфедерации справа, тогда как с другими Бенджи всегда объезжал его с левой стороны. Бенджи отчаянно заголосил, и старая кляча чуть было не понесла, но тут, откуда ни возьмись, оказавшийся на площади Джейсон выправил положение. Бенджи замолк, ибо и идиоту по душе, когда все на своём назначенном месте.

Подлинное рождение Фолкнера–художника состоялось несколько позднее. С публикацией на рубеже 20–30–х гг. романов "Сарторис" (Sartoris, 1929) и "Шум и ярость" (The Sound and the Fury, 1929) на литературной карте мира появляется новая страна – вымышленный округ Йокнапатофа на глубоком Юге Америки, "маленький клочок земли величиной с почтовую марку", где отныне будет происходить действие едва ли не всех произведений писателя. Это единство места, повторяемость персонажей и ситуаций придает фолкнеровскому миру завершенный характер, превращая его романы и новеллы в подобие современной саги. Впоследствии, оглядываясь на пройденный путь, Фолкнер скажет: "Мне хотелось бы думать, что мир, созданный мною, – это нечто вроде краеугольного камня вселенной, что, сколь бы ни мал был этот камень, убери его – и вселенная рухнет". Мера творческих усилий, таким образом, определена: Йокнапатофа, в представлении ее "единственного владельца и хозяина", мыслится как средоточие мировых страстей и конфликтов. Но для этого ей предстояло разомкнуть свои строгие географические пределы и художественно доказать причастность судьбам человечества. Между тем, прежде всего бросается в глаза причастность иного, локального свойства – в жизни Йокнапатофского края и его обитателей отразилась сложная, драматическая история американского Юга. Фолкнер изображает реальный процесс – крушение старых рабовладельческих порядков, распад связанного с ними духовно–психологического комплекса, утверждение буржуазных основ действительности. Описывает, разумеется, не бесстрастно – его прозе присуща крайняя эмоциональная напряженность, что не в последнюю очередь объясняется происхождением писателя: он был потомком родовитой плантаторской семьи. Итак, в 1929 году Фолкнер пишет одно из главных своих прооизведений - роман "Шум и ярость", который углубляет и развивает заявленную в "Сарторисе" тему обречённости патриархальной традиции фермерского Юга, распада и дегуманизации его общественных отношений. Деградацию Юга Ф. связывает с допущенной в прошлом роковой ошибкой - признанием законности рабства. Вместе с уходящей "южной цивилизацией" гибнут и порожденные ею люди - герои Фолкнера. При этом можно сказать, что роман "Шум и ярость" (1929) был во многом совершенно новым, новаторским для Фолкнера произведением, о котором продолжаются споры и в настоящее время. Тема "Шума и ярости" в известной степени близка "Сарторису": это тоже история семьи южных аристократов Компсонов, но изображена она реальнее и трагичнее. В "Шуме и ярости" отсутствует романтический пафос, который играл большую роль в "Сарторисе". Мир страшной обыденности, экономическая и социальная деградация Компсонов, полное падение моральных устоев приводит к окончательному краху одну из самых знатных и гордых семей американского Юга. Роман разделен на четыре части, которые имеют своих рассказчиков (Бенджи, Квентин, Джеймсон и сам автор, рассказывающий историю служанки Дилси. Изменение рассказчиков уподоблено изменению трех типов и возрастных стадий сознания: детского и чувственного (Бенджи), подросткового и расколотого (Квентин), взрослого и прагматичного (Джейсон), которым противопоставляется широкое и объективное видение автора-наблюдателя в четвертой части. Первая часть рассказана Бенджамином Компсоном, страдающим врожденным аутизмом. В части первой романа "7 апреля 1928 года" представлен внутренний монолог Бенджи Компсона, 33 лет, лишенного рассудка, монолог, как будто не имеющий смысла. Мысли Бенджи путаются, прыгают, перенося нас из настоящего в прошлое, потом опять в настоящее. Однако по отдельным ярким эпизодам, вспыхивающим в больном воображении Бенджи, можно представить картину жизни Компсонов. Компсоны, как и Сарторисы, старинная южная семья, но обедневшая, потерявшая все достояние, деградирующая не только экономически, но и физически, и морально. Постепенно вырисовываются портреты членов этой семьи. Это отец Компсон, умный, скептического склада человек, не совсем здоровый, имеющий определенное мнение о времени, истории, человеке, обществе. Автор с симпатией относится к нему. Его жена, вечно ноющая, считающая себя больной, но в действительности здоровая, малоприятная женщина. Ее родной брат Мори, живущий у Компсонов, бездельник и пьяница. Дети Компсонов – храбрый, эмоциональный Квентин, ябедник и трусишка Джейсон, ненормальный Бенджи и их сестра Кедди 1 – центральный связующий образ романа. История семьи, судьбы ее членов оказываются в определенной связи с ее судьбой. Бенджи Компсон все слышит, видит, понимает. И его воспоминания о семье Компсонов носят в целом связный характер, хотя и затруднены смещением времен, вставными репликами других персонажей. Кэдди хорошо относится к Бенджи, жалеет его. И Бенджи платит ей беззаветной любовью. Фолкнер использует здесь особый прием, который позволяет ему выявить своеобразие характеров действующих лиц, особенности их поведения. Когда Кэдди гуляет с Бенджи, заступается за него, она "пахнет деревьями". Когда же она начинает вести себя иначе, она "не пахнет деревьями". Также отец Компсон и Квентин, симпатичные Бенджи– они "пахнут дождем". Бенджи–выражение природного, естественного начала, по отношению к которому выявляют свою человечность, гуманизм другие персонажи книги. Стоит также сказать, что образ Бенджи символизирует физическое и нравственное вымирание рода Компсонов. После того как он набросился на школьницу, проходящую мимо ворот, очевидно приняв ее за Кэдди, его подвергают кастрации. Вторая часть "2 июня 1910 года" – это внутренний монолог Квентина Компсона, студента первого курса Гарвардского университета, продолжающего рассказ о Компсонах, но по–своему, со своей точки зрения. Чтобы Квентин мог учиться в университете, Компсоны продали луг, примыкающий к их дому, одно из последних достояний семьи. По–прежнему важную роль в этой части играет Кэдди, вокруг которой концентрируется действие. Квентин мучительно переживает нравственное падение Кэдди, которая ожидает ребенка от некоего Долтона Эймса. Чтобы скрыть позор, Компсоны срочно увозят Кэдди из Джефферсона и выдают замуж за Герберта Хэда, бросающего ее, когда он узнает, что она беременна. Квентин не в силах перенести позор сестры. Он решил покончить жизнь самоубийством. Фолкнер игнорирует правила грамматики, пунктуации и орфографии, используя вместо этого хаотические наборы фраз, слов, предложений, без указания на то, где закачивается одно и начинается другое. Этот беспорядок должен подчеркнуть депрессию Квентина и состояние его ума. Относительно мотивов поведения Квентина существуют разные мнения. Некоторые критики, особенно американские, делают упор на противоестественной страсти Квентина к Кэдди. На самом деле дело обстоит гораздо сложнее. Для Квентина Кэдди олицетворяет собой счастливое прошлое, исчезнувшее, разрушившееся под воздействием нового времени. Прошлое и настоящее- одна из центральных проблем в "Шуме и ярости". Квентин Компсон и его отец особенно остро ощущают ее. Они понимают, что их славное прошлое безвозвратно ушло и никогда не вернется. Понимает это и Фолкнер. Поэтому он и высказывает устами отца Компсона скептические и пессимистические афоризмы: "Ни одна битва не приводит к победе–говорит он–Битв даже не существует. Поле боя лишь раскрывает человеку глубину его заблуждений и его отчаяния, а победа – это только иллюзия, порождение философов и глупцов". Квентин же, разделяющий мысли отца, не столько говорит, сколько действует. Он, как и Бенджи, пытается удержать Кэдди в семье. Бенджи плачет, когда Кэдди заявляет, что убежит из дома: "Кэдди подошла, коснулась его: "Не плачь. Я не стану убегать. Не плачь!" Замолчал..." А Квентин, узнав о беременности Кэдди, решает принять вину на себя, принять страшное обвинение в кровосмешении. Он не хочет, чтобы она уходила из семьи, потому что с ней он, как и Бенджи, чувствует себя счастливым. Отсюда та лютая ненависть, которую он питает к Долтону Эймсу, Герберту Хэду. Они похитители того, что для него является самым дорогим на земле. Квентин усваивает спорный афоризм отца, что "человек – это совокупность его бед", что, когда перестаешь считать беды, бедой становится само время. Поэтому, решившись на самоубийство, Квентин разбивает часы, подарок отца. Он не хочет жить в этом современном времени, где ему все чуждо и враждебно, где нет Кэдди. "Кэдди, как ты можешь за этого прохвоста? Подумай о Бенджи, о папе, не обо мне"–говорит ей Квентин. Кэдди отвечает: "Но теперь говорю тебе и знаю, что мертва...", т. е. все былое, прошлое, что олицетворяла собой Кэдди, умерло, исчезло, больше не существует. Квентин, как Бенджи и Кэдди, фигура многозначная, образ не только живого человека, но и образ–символ, символ обреченности, гибели Компсонов. Об обреченности Компсонов говорит и название романа–слова Макбета из трагедии Шекспира: «Жизнь человека – тень ходячая, актер на час, Изображающий гордыню и страданья, Рассказанная полоумным повесть – Она шумна и яростна и ничего не значит.» Компсоны не могут остановить ход времени, они обречены, и гибель их запечатлена художником–реалистом в таких же сложных и трудных формах, какой являлась для писателя их подлинная жизнь. Часть третья "6 апреля 1928 года" возвращает нас в современность. Здесь главным персонажем выступает Джейсон Компсон, брат Бенджи, Квентина и Кэдди. В серии фолкнеровских образов Джейсон – новое лицо. Он олицетворяет собой современный буржуазный порядок, пришедший на смену патриархальному прошлому американского Юга. Джейсон эгоистичен, вульгарен, груб, низок и подл, он лишен человечности. Джейсон присваивает деньги, присылаемые Кэдди на содержание дочери Квентины, стремится отправить Бенджи в приют для умалишенных. Фолкнер признавался, что Джейсон для него "самый отвратительный характер". В этой части писатель также использует прием внутреннего монолога, история более прямолинейна и отражает желание Джейсона добиться финансового благополучия. Последняя, четвертая часть "8 апреля 1928 года" написана от лица автора. Фолкнер расширяет круг действующих лиц: главную роль играют слуги–негры, живущие в доме Компсонов, наблюдающие и комментирующие происходящие события со стороны. Гуманизм Фолкнера поднимается в этой части до больших высот. Негритянка Дилси, воспитавшая всех детей Компсонов, изображается как Человек с большой буквы, вобравший в себя лучшие человеческие качества: она справедлива, добра, человечна. Это она заботится о несчастном Бенджи, она находит в себе решимость возражать Джейсону – главе семьи и указывать на низость его поведения. Четвертая часть написана ясно, не усложнена, как первая и вторая. Характерной особенностью романа является отсутствие главного героя, хотя многие исследователи отмечают ключевую роль Кэдди в сюжете романа. Кэдди говорит и действует исключительно в памяти обоих братьев, она- тень прошлого, почти абстрактная величина, которая при это определяет характер настоящего и весь ход повествования. Ее «настоящим» воплощением в романе является ее дочь Квентина. Квентина, дочь Кэдди и некого Долтона Эймса, может восприниматься как «дочка» Квентина. Один из навязчивых мотивов второй части- мотив инцеста. Еще одно средство, помогающее установить параллели между отдельными фрагментами романа- повторяющиеся имена персонажей: Квентин/Квентина, два Джейсона (отец и сын), два Мори (дядя Мори и Бенджи, который только в возрасте пяти лет получил имя Бенджи). Основные трудности и чтении- временные сдвиги (они выделяются курсивом) Категория времени неразрывно связана с природой художественного творчества. Нет ни одного писателя, который не пытался бы «остановить мгновение», уловить в преходящем что-то неподвластное времени. Двадцатый век обострил чувство времени и распространил представление о человеческом существовании, как об «утраченном времени». Писатели- модернисты единственным врагом человека считали время, безостановочный поток которого разлагает, уносит прочь все стремления, усилия, надежды- отсюда развилась и философия абсурда, бессмысленности жизни личности, как чего-то конечного в универсальном бесконечности. По Фолкнеру время- это текучее состояние, не существующее иначе, как воплощаясь в отдельных людей. Нет никакого «было»- только «есть». Если бы существовало «было», мы бы не ведали горестей и печали. «Никто не может быть сам по себе, человек- сумма своего прошлого. На самом деле не существует такой вещи, как «было», потому что прошлое есть. Оно- часть всякого мужчины, всякой женщины, всякого момента». Ни у кого из героев Фолкнера нет будущего, они не способы задаться вопросом: «Как жить дальше?» Отсюда и возникает сосредоточенность героев на прошлом. В эссе «Время в «Шуме и ярости» Фолкнера 1939 года Сартр сравнил персонажей романа с пассажиром мчащегося автомобиля, обернувшимися назад. Он не видит, что впереди, что будет он не может разобрать, что есть по обеим сторонам дороги: все проносится мимо, теряя очертания, формы и лишь убегающее вдаль, отодвинувшееся назад, в «было», различимо его застывшему взгляду. Несмотря на трагизм и сложную технику повествования, роман Фолкнера пронизан типичным фолкнеровским эмоциональным теплом, которое прежде всего исходит от героев–негров, особенно служанки Дилси, а также от любви несчастных Бенджи и Квентина к сестре. Общий смысл романа – распад нежного семейства (подобно роману М.Е. Салтыкова–Щедрина "Господа Головлевы", с которым "Шум и ярость" роднит атмосфера сгущения зла и гнетущей обреченности) – не мешает не менее фундаментальному переживанию умиротворяющего юмора и всепрощения, апофеозом чего является проповедь священника в негритянской церкви. В этом смысле роман Фолкнера уникален. Хотя Фолкнер использует здесь "поток сознания", "Шум и ярость" – произведение реалистическое. Писатель вводит вставные новеллы, авторский комментарий, пользуется этими приемами для того, чтобы создать глубокие характеры, психологически мотивировать поступки и действия персонажей, чтобы передать всю сложность жизни своих героев, те важные перемены, которые происходили на американском Юге после гражданской войны. Вспоминая о том, как был написан "Шум и ярость", Фолкнер говорил, что сначала он написал только первую часть – рассказ идиота, который ощущает предметы, но ничего понять не может. Потом, почувствовав, что чего–то не хватает, предоставил права рассказчика второму брату, полубезумному студенту накануне его самоубийства – снова неудача, потом третьему брату – беспринципному дельцу Джейсону – опять не то. И тогда в последней части автор сам выходит на сцену, пытаясь собрать историю воедино, – лишь для того, мол, чтобы потерпеть окончательную неудачу. При всей стройности фолкнеровского "воспоминания", судя по всему, это очередная легенда. Роман тщательно выстроен, в нем продумано каждое слово, каждая запятая, а четыре рассказчика необходимы Фолкнеру для "максимального приближения к правде". "Шум и ярость – любимая книга Фолкнера. "Мое отношение к этой книге похоже на чувство, которое, должно быть, испытывает мать к своему самому несчастному ребенку, – рассказывал Фолкнер. Другие книги было легче написать, и в каком–то отношении они лучше, но ни к одной из них я не испытываю чувств, какие я испытываю к этой книге".

Сочинение

КВЕНТИН (англ. Quentin) - герой романа У. Фолкнера «Шум и ярость» (в других переводах «Вопль и ярость», «Звук и ярость»; 1929). Судьба героя помещена в пространство одного дня - 2 июня 1910 года. Мысли К. обращены в прошлое. Он вспоминает свою сестру Кедди, которую очень любит. Кедди соблазнил некий Дальтон Эймс. Узнав об этом, К. угрожает убить его, но Эймс сам его избивает. Ради спасения чести сестры и семьи К. пытается убедить отца, что произошло кровосмешение и виноват в этом он сам. Однако отец ему не верит. Кедди сбегает из дома, и с этого момента начинается медленное разрушение семьи Компеонов. Для К. все, что случилось с его сестрой, равнозначно крушению мира. В мир входят зло и несправедливость. Ради того чтобы послать К. учиться в Гарвардский университет, продают лужайку, на которой любит играть его слабоумный младший брат Бенджи. А самого К., повстречавшего бедную девочку-эмигрантку и купившего ей хлеб, конфеты и мороженое, забирают в полицейский участок, обвиняют в развратных действиях и заставляют платить штраф. Благородство, бескорыстие, любовь чужды и непонятны этому миру, абсурдность которого К. болезненно переживает. Во время прогулки К. в ярости разбивает часы и ломает у них стрелки, пытаясь остановить ход времени. Таким образом герой стремится вернуть мир к прежнему, светлому состоянию. Течение времени ассоциируется у героя со злом. Для К. не существует ни настоящего, ни будущего, он весь обращен в прошлое. Но сломанные часы продолжают идти, хоть и показывают неточное время, иллюстрируя беспощадную истину: время не остановить, мир не исправить.

Уильям Фолкнер

Шум и ярость

Через забор, в просветы густых завитков, мне было видно, как они бьют. Идут к флажку, и я пошел забором. Ластер ищет в траве под деревом в цвету. Вытащили флажок, бьют. Вставили назад флажок, пошли на гладкое, один ударил, и другой ударил. Пошли дальше, и я пошел. Ластер подошел от дерева, и мы идем вдоль забора, они стали, и мы тоже, и я смотрю через забор, а Ластер в траве ищет.

– Подай клюшки, кэдди1! – Ударил. Пошли от нас лугом. Я держусь за забор и смотрю, как уходят.

– Опять занюнил, – говорит Ластер. – Хорош младенец, тридцать три годочка. А я еще в город таскался для тебя за тортом. Кончай вытье. Лучше помоги искать монету, а то как я на артистов пойду вечером.

Они идут по лугу, бьют нечасто. Я иду забором туда, где флажок. Его треплет среди яркой травы и деревьев.

– Пошли, – говорит Ластер. – Мы там уже искали. Они сейчас не придут больше. Идем у ручья поищем, пока прачки не подняли.

Он красный, его треплет среди луга. Подлетела птица косо, села на него. Ластер швырнул. Флажок треплет на яркой траве, на деревьях. Я держусь за забор.

– Кончай шуметь, – говорит Ластер. – Не могу же я вернуть игроков, раз ушли. Замолчи, а то мэмми не устроит тебе именин. Замолчи, а то знаешь что сделаю? Съем весь торт. И свечки съем. Все тридцать три свечки. Пошли спустимся к ручью. Надо найти эту монету. Может, из мячиков каких каких-нибудь подберем. Смотри, где они. Вон там, далеко-далеко. – Подошел к забору, показал рукой: – Видишь? Сюда не придут больше. Идем.

Мы идем забором и подходим к огороду. На заборе огородном наши тени. Моя выше, чем у Ластера. Мы лезем в пролом.

– Стой, – говорит Ластер. – Опять ты за этот гвоздь зацепился. Никак не можешь, чтоб не зацепиться.

Кэдди отцепила меня, мы пролезли. «Дядя Мори велел идти так, чтобы никто нас не видел. Давай пригнемся, – сказала Кэдди. – Пригнись, Бенджи. Вот так, понял?» Мы пригнулись, пошли через огород, цветами. Они шелестят, шуршат об нас. Земля твердая. Мы перелезли через забор, где хрюкали и дышали свиньи. «Наверно, свиньям жалко ту, что утром закололи», – сказала Кэдди. Земля твердая, в комках и ямках.

«Спрячь-ка руки в карманы, – сказала Кэдди. – Еще пальцы, отморозишь. Бенджи умный, он не хочет обморозиться на рождество».

– На дворе холод, – сказал Верш. – Незачем тебе туда.

– Что это он, – сказала мама.

– Гулять просится, – сказал Верш.

– И с богом, – сказал дядя Мори.

– Слишком холодно, – сказала мама. – Пусть лучше сидит дома. Прекрати, Бенджамин.

– Ничего с ним не случится, – сказал дядя Мори.

– Бенджамин, – сказала мама. – Будешь бякой – отошлю на кухню.

– Мэмми не велела водить его в кухню сегодня, – сказал Верш. – Она говорит, ей и так не управиться со всей этой стряпней.

– Пусть погуляет, – сказал дядя Мори. – Расстроит тебя, сляжешь еще, Кэролайн.

– Я знаю, – сказала мама. – Покарал меня господь ребенком. А за что – для меня загадка.

– Загадка, загадка, – сказал дядя Мори. – Тебе надо поддержать силы. Я тебе пуншу сделаю.

– Пунш меня только больше расстроит, – сказала мама. – Ты же знаешь.

– Пунш тебя подкрепит, – сказал дядя Мори. – Закутай его, братец, хорошенько и погуляйте немного.

Дядя Мори ушел. Верш ушел.

– Замолчи же, – сказала мама. – Оденут, и сейчас тебя отправим. Я не хочу, чтобы ты простудился.

Верш надел мне боты, пальто, мы взяли шапку и пошли. В столовой дядя Мори ставит бутылку в буфет.

– Погуляй с ним полчасика, братец, – сказал дядя Мори. – Только со двора не пускай.

Вышли во двор. Солнце холодное и яркое.

– Ты куда? – говорит Верш. – Ушлый какой – в город, что ли, собрался? – Мы идем, шуршим по листьям. Калитка холодная. – Руки-то спрячь в карманы, – говорит Верш. – Примерзнут к железу, тогда что будешь делать? Как будто в доме нельзя тебе ждать. – Он сует мои руки в карманы. Он шуршит по листьям. Я слышу запах холода. Калитка холодная.

– На вот орехов лучше. Ух ты, на дерево сиганула. Глянь-ка, Бенджи, – белка!

Руки не слышат калитки совсем, но пахнет ярким холодом.

– Лучше спрячь руки обратно в карманы.

Кэдди идет. Побежала. Сумка мотается, бьет позади.

– Здравствуй, Бенджи, – говорит Кэдди. Открыла калитку, входит, наклонилась. Кэдди пахнет листьями. – Ты встречать меня вышел, да? – говорит она. – Встречать Кэдди? Почему у него руки такие холодные, Верш?

– Я говорил ему: в карманы спрячь, – говорит Верш. – Вцепился в калитку, в железо.

– Ты встречать Кэдди вышел, да? – говорит Кэдди и трет мне руки. – Ну что? Что ты хочешь мне сказать? – От Кэдди пахнет деревьями и как когда она говорит, что вот мы и проснулись.

«Ну что ты воешь, – говорит Ластер. – От ручья их опять будет видно. На. Вот тебе дурман». Дал мне цветок. Мы пошли за забор, к сараю.

– Ну что же, что? – говорит Кэдди. – Что ты хочешь Кэдди рассказать? Они его услали из дому – да, Верш?

– Да его не удержишь, – говорит Верш. – Вопил, пока не выпустили, и прямо к воротам: смотреть на дорогу.

– Ну что? – говорит Кэдди. – Ты думал, я приду из школы и сразу будет рождество? Думал, да? А рождество послезавтра. С подарками, Бенджи, с подарками. Ну-ка, бежим домой греться. – Она берет мою руку, и мы бежим, шуршим по ярким листьям. И вверх по ступенькам, из яркого холода в темный. Дядя Мори ставит бутылку в буфет. Он позвал: «Кэдди». Кэдди сказала:

– Веди его к огню, Верш. Иди с Вершем, – сказала Кэдди. – Я сейчас.

Мы пошли к огню. Мама сказала:

– Он замерз, Верш?

– Нет, мэм, – сказал Верш.

– Сними с него пальто и боты, – сказала мама. – Сколько раз тебе велено снимать прежде боты, а потом входить.

– Да, мэм, – сказал Верш. – Стой смирно.

Снял с меня боты, расстегнул пальто. Кэдди сказала:

– Погоди, Верш. Мама, можно, Бенджи еще погуляет? Я его с собой возьму.

– Не стоит его брать, – сказал дядя Мори. – Он уже сегодня нагулялся.

– Не ходите оба никуда, – сказала мама. – Дилси говорит, что на дворе становится еще холоднее.

– Ах, мама, – сказала Кэдди.

– Пустяки, – сказал дядя Мори. – Весь день сидела в школе, надо же ей подышать свежим воздухом. Беги гуляй, Кэндейси.

– Пусть и он со мной, мама, – сказала Кэдди. – Ну пожалуйста. Иначе он ведь плакать будет.

– А зачем было при нем упоминать о гулянье? – сказала мама. – Зачем тебе надо было входить сюда? Чтобы дать ему повод опять меня терзать? Ты сегодня достаточно была на воздухе. Лучше сядь с ним здесь и поиграйте.

– Пусть погуляют, Кэролайн, – сказал дядя Мори. – Морозец им не повредит. Не забывай, что тебе надо беречь силы.

– Я знаю, – сказала мама. – Никому не понять, как страшат меня праздники. Никому. Эти хлопоты мне не по силам. Как бы я хотела быть крепче здоровьем – ради Джейсона и ради детей.

– Ты старайся не давать им волновать тебя, – сказал дядя Мори. – Ступайте-ка оба, ребятки. Только ненадолго, чтобы мама не волновалась.

– Да, сэр, – сказала Кэдди. – Идем, Бенджи. Гулять идем! – Она застегнула мне пальто, и мы пошли к дверям.

– Значит, ты ведешь малютку во двор без ботиков, – сказала мама. – Полон дом гостей, а ты хочешь его простудить.

– Я забыла, – сказала Кэдди. – Я думала, он в ботах.

Мы вернулись.

– Надо думать, что делаешь, – сказала мама. Да стой ты смирно , сказал Верш. Надел мне боты. – Вот не станет меня, и тогда придется тебе о нем заботиться. – Теперь топни , сказал Верш. – Подойди поцелуй маму, Бенджамин.

Кэдди подвела меня к маминому креслу, мама обхватила мне лицо руками и прижала к себе.

– Бедный мой малютка, – сказала она. Отпустила. – Вы с Вершем хорошенько смотрите за ним, милая.

– Да, мэм, – сказала Кэдди. Мы вышли. Кэдди сказала: – Можешь не ходить с нами, Верш. Я с ним сама погуляю.

– Ладно, – сказал Верш. – В такой холод выходить не больно интересно. – Он пошел, а мы стали в передней. Кэдди присела, обняла меня, прижалась ярким и холодным лицом к моему. Она пахла деревьями.

– Никакой ты не бедный малютка. Правда, не бедный? У тебя есть Кэдди. У тебя твоя Кэдди.

«Размычался, расслюнявился», говорит Ластер. И не стыдно тебе подымать такой рев". Мы проходим сарай, где шарабан. У него колесо новое.

– Садись и сиди тихо, жди маму, – сказала Дилси. Она подпихнула меня в шарабан. У Ти-Пи в руках вожжи. – Непонятно мне, почему Джейсон не покупает новый, – сказала Дилси. – Дождется, что этот развалится под вами на кусочки. Одни колеса чего стоят.

Вышла мама, вуаль опустила. Держит цветы.

– А где Роскус? – сказала мама.

– Роскуса сегодня разломило, рук не поднять, – сказала Дилси. – Ти-Пи тоже хорошо правит.

– Я боюсь, – сказала мама. – Видит бог, я прошу от вас немногого: раз в неделю мне нужен кучер, и даже этой малости не могу допроситься.

Уильям Фолкнер - писатель-затворник, всю жизнь избегавший известность и славу, человек, о котором не так уж и много известно, особенно тех фактов, которые касаются его личной и семейной жизни, однако, закрытый образ существования не помешал ему стать одним из самых значимых писателей Америки; творцом, который глубоко сопереживал судьбе человечества и своего родного края, в частности, и мастерски излагал будоражившие его идеи в слова, признанные стать золотыми вовеки.

Судьба сыграла злую шутку с писателем, ведь в отличие от большинства соотечественников его времени Фолкнеру не удалось снискать великих успехов еще при жизни, долгие годы его не признавали не только на родине, но и в богемной Европе, поэтому писателю приходилось вести довольно бедный и ограниченный образ жизни. Для большего понимания всей картины его ранний роман «Шум и ярость» был опубликован в 1929 году и в течении первых лет 15 был распродан тиражом не более 3 тысяч экземпляров. И лишь после вручения Нобелевской премии в 1949 году его работы были признаны классикой на родине, в то время как в Европе и во Франции, в частности, многие литературные деятели успели сполна оценить талант этого американского писателя.

Как уже было вскользь оговорено, произведение «Шум и ярость» Фолкнера не принесло своему создателю успеха и популярности среди читателей в первые годы после публикации. Тому, наверное, можно найти несколько объяснений. В первую очередь, этот роман выше оценивали критики, нежели обычные читатели, возможно по той причине, что текст выдался чрезвычайно трудным для восприятия, поэтому многие просто отказывались утруждаться вникать в написанное. При публикации своего романа Фолкнер обращался к издателю с пожеланием выделить разным цветом соответствующие временные пласты в тексте, но с технической точки зрения это было трудноисполнимым заданием, поэтому только в наше время выпустили подобное издание. Трудность восприятия заключается в том, что в первых двух главах (их всего четыре) автор излагает поток мыслей, в которых временные рамки не имеют вообще никаких границ, и читающему в первый раз крайне трудно отнести к определенному времени то или иное событие. Помимо этого, рассказчиком в первой главе является больной олигофренией человек, мысли которого не имеют четкой причинно-следственной связи, тем самым еще больше усложняя понимание произведения.

Название «Шум и ярость» было позаимствовано писателем из шекспировского «Макбета» из монолога о трудности самоопределения. В какой-то мере «Шум и ярость» больше всего подходит в качестве заголовка для первой части романа, в которой, как уже было сказано выше, ведется повествование от лица слабоумного человека по имени Бенджемин Компсон. В этой части существует три временных линии, которые тесно переплетаются между собой и не имеют четкого перехода. Бенджи - младший из четырех детей семьи Компсонов; писатель также знакомит читателя с его братьями Квентином и Джейсоном и сестрой Кэдди. В этой части книги можно наблюдать за некоторыми страстными увлечениями Бенджи: гольф и его сестра Кэдди. Несколько раньше Компсоны были вынужденны продать часть своего земельного участка для будущего гольф-клуба, чтобы оплатить учебу старшего сына Квентина. В рассказе мы видим, что Бенджи проводит много времени возле этого поля для гольфа, наблюдает за игроками, и как только он услышал голос, который произнес слово «кэдди» (помощник игрока, который подносит ему клюшки), в его памяти настоящей лавиной начинают всплывать воспоминая из детства и юности, особенно воспоминания о его сестре Кэдди, которая, по сути единственная, кто в семье испытывал теплые чувства по отношению к нездоровому ребенку, в то время как остальные родственники избегали Бенджемина или же вовсе обвиняли его во всех бедах. Единственным временным указателем в этом потоке бессвязных мыслей (лично для меня) были мальчики-слуги, в разное время прислуживавшие в доме: Верш относится к детству Бенджи, Ти Пи - к отрочеству, Ластер - к настоящему времени. Суммируя эту часть можно сказать, что мы видим Бенджи неким блаженным, отрешенным от многих семейных проблем: смерти отца и брата Квентина, тяжелой судьбы Кэдди, и т. д., он не имеет возможности полностью осознать ситуацию внутри семьи, он лишь выступает в роли стороннего зрителя. У Фолкнера крайне удачно получилось создание этой части, в которой он в очень реалистичной манере подает информацию от лица слабоумного, тем самым погружая читателя в сознание этого персонажа. Наверное, уместным будет упомянуть тот факт, что определенный символизм можно заметить и в отношении возраста Бенджи, ведь ему исполняется 33 года!

Во второй части романа рассказчиком является старший сын - Квентин. Он по всем характеристикам противоположная Бенджемину натура. Бенджи видел окружающую его реальность, но не мог дать ей какую-то качественную оценку в силу своей умственной отсталости. Квентин же наоборот бежит от реальности, он пытается строить свой собственный мир, не утруждаясь дать толкование окружающим обстоятельствам. Эта часть выглядит немного структурированнее первой, однако смещение двух временных пластов и определенные психологические особенности характера Квентина также создают некие препятствия для целостного восприятия содержания. Как и Бенджи, Квентин тоже одержим своей сестрой Кэдди. Однако его одержимость имеет абсолютно другую природу. С тех пор как Кэдди была обесчещена одним из ухажеров, ее судьба, по сути, пошла по наклонной. Квентин очень ревностно переживает эти события, скорее даже болезненно. Причем болезненно в прямом значении слова! Его одержимость перерастает в настоящее помешательство, он пытается взять на себя вину распутного поведения сестры. Степень навязчивости доходит даже до того, что внебрачную дочь Кэдди он называет своей, всячески пытается взять на себя все грехи своей сестры. Фолкнер в этой части порой прибегает к игнорированию знаков препинания, к хаотичности и непоследовательности мыслей Квентина, тем самым передавая трудное душевное состояние юноши. Итогом терзаний Квентина стал его суицид.

Многие считают третью часть романа самой последовательной и прямолинейной. Это и не удивительно, ведь она ведется от лица Джейсона — третьего сына Компсонов. Это самый приземленный персонаж из всех, которые фигурируют в книге, ему свойственен трезвый образ мышления и холодный расчет во всех делах. Безусловно, деньги его интересуют гораздо больше, чем семейные узы; материальную сторону он ставит во главе всех отношений. В то же время он по-своему испытывает одержимость своей сестрой. С тех пор как она ушла из дома, Джейсон забирает у нее ребенка, всячески порочит ее имя, обкрадывает. Квентина, дочь Кэдди, под строгим надзором Джейсона во многом повторяет судьбу матери: она рано окунается во взрослую жизнь, также существует в условиях лишения и жесткого с ней обращения. В лице Джейсона Фолкнер рисует самый отвратительный характер: он подлый, низкий, алчный обыватель, который вечно пытается скрыть за напускной важностью собственную несостоятельность. На мой взгляд, Джейсон олицетворяет собой весь упадок семейства Компсонов, как в моральном, так и в материальном плане.

Последняя часть, в отличие от предыдущих, рассказывается от третьего лица, а в центре повествования - служанка Дилси. В этой части мы имеем возможность намного ближе познакомиться с бытом, царившим в доме Компсонов, а также незамыленным личностными предубеждениями взглядом посмотреть на то, каким, по сути, был Джейсон и его мать, и каких низов достиг моральный беспорядок внутри павших членов семейства.

После первых и еще «молодых» проб пера Фолкнер всю оставшуюся жизнь посвятил борьбе человека с окружающим миром и, в первую очередь, с самим собой. Он понял, что лучшее для него - это писать про родной край и про людей, которых он так хорошо знал. Именно этим и примечателен Фолкнер; его без сомнений можно зачислять в основоположники американской культуры, ведь у такой молодой нации, которой является Америка, по сути нет глубокой истории, как и эпических творений, которые бы стояли в основании всего литературного достояния. Фолкнер как раз и занял это почетное местно, плотно укоренившись в сознании людей как поистине народный писатель, а его роман «Шум и ярость» является тому самым четким подтверждением!