Потерянный рай ивана бунина. Сочинение «Поиски утраченного рая в творчестве И
Поэтические отголоски
Иван Бунин
«Люди совсем не одинаково чувствительны к смерти. говорит Бунин устами своего героя в «Жизни Арсеньева», Есть люди, что весь век живут под ее знаком, с младенчества имеют обостренное чувство смерти (чаще всего в силу столь же обостренного чувства жизни) <...> Вот к подобным людям принадлежу и я. («Жизнь Арсеньева», С. 26).
Учитывая это «обостренное чувство смерти», уже можно предположить, что судьба Лохвицкой не осталась им незамеченной.
Внимательное рассмотрение поэзии Бунина позволяет увидеть ряд параллелей. Прежде всего, это романтическая тема ранней женской смерти. Трудно сказать, имеют ли связь с поэзией Лохвицкой ранние стихи Бунина (как, например, «Эпитафия"), хотя сходство лирических героинь несомненно, но после того, как предчувствия лирической героини Лохвицкой разрешились смертью самой поэтессы, аллюзии к ней у Бунина стали более ощутимы.
Бунин был человеком очень закрытым и не любил выставлять напоказ свои чувства. Его лирический герой, как правило, растворяется в изображаемой картине, и очень редко говорит о своих чувствах. По свидетельству Галины Кузнецовой, писатель признавался, что наиболее исповедально звучащие его стихотворения такие как «Свет незакатный», «Морфей» на самом деле есть нечто общее, навеянное извне. Так ли это на самом деле?
Поэзия Бунина больше задает вопросов, чем дает ответов. Но все-таки почему он так упорно возвращался к этой теме потерянной возлюбленной, и почему в стихах использовал узнаваемые сочетания лучших стихотворений Лохвицкой: «венок из огненного мака», «час полуденный», «свет незакатный"? А стихотворение о звезде Мире с рифмовкой «Мира» «Пирра» неужели могло не вызвать воспоминания о ней? И почему с такой неприязнью до конца своих дней относился Бунин к Бальмонту, с которым дружил в 90-е гг.? Почему, наконец, портрет Лики в «Жизни Арсеньева» он нарисовал почти теми же словами, какими описал Лохвицкую в воспоминаниях? Оговорюсь сразу: это наблюдение не отменяет других прототипов. Понятно, что чисто-биографически Лика «Жизни Арсеньева» это Варвара Пащенко. Но все же смерть героини романа сильно смещает акценты по сравнению с реальной жизненной коллизией. Не случайно сам Бунин говорил, что «Лика вся вымышлена». И не Лохвицкая ли видится в портрете «гимназистки с радостными, поразительно-живыми глазами» Оли Мещерской, героини рассказа «Легкое дыхание"? Или в «восточной красавице» героине «Чистого понедельника"?
Словом, создается впечатление, что произведения Бунина говорят намного больше, чем сам он произносил вслух.
ЭПИТАФИЯ
Я девушкой, невестой умерла. Он говорил, что я была прекрасна, Но о любви я лишь мечтала страстно, - Я краткими надеждами жила. В апрельский день я от людей ушла, Ушла навек, покорно и безгласно - И все ж жила я в мире не напрасно: Я для его любви не умерла. Здесь, в тишине кладбищенской аллеи, Где только ветер веет в полусне, Все говорит о счастье и весне. Сонет любви на старом мавзолее Звучит бессмертной грустью обо мне, И небеса синеют вдоль аллеи. 1902 Ср. стих. «Элегия», «Я хочу умереть молодой...»ПОРТРЕТ
Погост, часовенка над склепом, Венки, лампадки, образа И в раме, перевитой крепом, Большие ясные глаза. Сквозь пыль на стеклах, жарким светом Внутри часовенка горит. "Зачем я в склепе, в полдень, летом?" Незримый кто-то говорит. Кокетливо-проста прическа И пелеринка на плечах... А тут повсюду капли воска И банты крепа на свечах, Венки, лампадки, пахнет тленьем... И только этот милый взор Глядит с веселым изумленьем На этот погребальный вздор. Март, 1903?ОКЕАНИДЫ
В полдневный зной, когда на щебень, На валуны прибрежных скал, Кипя, встает за гребнем гребень, Крутясь, идет за валом вал, - Когда изгиб прибоя блещет Зеркально-вогнутой грядой И в нем сияет и трепещет От гребня отблеск золотой, - Как весел ты, о буйный хохот, Звенящий смех Океанид, Под этот влажный шум и грохот Летящих в пене на гранит! Как звучно море под скалами Дробит на солнце зеркала И в пене, вместе с зеркалами Клубит их белые тела! Ср. стих. «Вампир», «Нереида».МИРА
Тебя зовут божественною, Мира, Царицею в созвездии Кита. Таинственна, как талисманы Пирра, Твоей недолгой жизни красота. Ты, как слеза, прозрачна и чиста, Ты, как рубин, горишь среди эфира, Но не за блеск и дивные цвета Тебя зовут божественною, Мира. Ты в сонме звезд, среди ночных огней, Нежнее всех. Не ты одна играешь, Как самоцвет: есть ярче и пышней. Но ты живешь. Ты меркнешь, умираешь - И вновь горишь. Как феникс древних дней, Чтоб возродиться к жизни ты сгораешь.ПЕЧАЛЬ
На диких скалах, среди развалин - Рать кипарисов. Она гудит Под ветром с моря. Угрюм, печален Пустынный остров, нагой гранит. Уж берег темен заходят тучи. Как крылья чаек, среди камней Мелькает пена. Прибой все круче, Порывы ветра все холодней. И кто-то скорбный, в одежде темной, Стоит над морем... Вдали печаль И сумрак ночи... Ср. стих. «Энис-эль-Джеллис» ср. также размер стихотворений «Вакхическая песня» и др.,БЕЛЫЕ КРЫЛЬЯ
В пустыне красной над пророком Летел архангел Гавриил И жгучий зной в пути далеком Смягчал сияньем белых крыл. И я в пути, и я в пустыне. И я, не смея отдохнуть, Как Магомет к святой Медине, Держу к заветной цели путь. Но зной не жжет твоим приветом Я и доныне осенен: Мир серебристым, нежным светом Передо мною напоен. Ср. стих. «Крылья», «Остров счастья».МАНДРАГОРА
Цветок Мандрагора из могил расцветает, Над гробами зарытых возле виселиц черных. Мертвый соками тленья Мандрагору питает - И она расцветает в травах диких и сорных. Брат Каин, взрастивший Мандрагору из яда! Бог убийцу, быть может, милосердно осудит. Но палач не убийца: он исчадие ада, И цветок, полный яда, Бог тебе не забудет. Ср. стих. Бальмонта «Белладонна», «Красный цвет».ПАМЯТИ
Ты мысль, ты сон. Сквозь дымную метель Бегут кресты - раскинутые руки. Я слушаю задумчивую ель - Певучий звон… Всё - только мысль и звуки! То, что лежит в могиле, разве ты? Разлуками, печалью был отмечен Твой трудный путь. Теперь их нет. Кресты Хранят лишь прах. Теперь ты мысль. Ты вечен.БОГОМ РАЗЛУЧЕННЫЕ
В ризы черные одели, - И ее в свой срок отпели, Юную княжну. Ангел келью затворил ей, Старец-схимник подарил ей Саван, пелену. Дни идут. Вдали от света Подвиг скорбного обета Завершен княжной. Вот она в соборе, в раке, При лампадах, в полумраке, В тишине ночной. Смутны своды золотые, Тайно воинства святые Светят на стенах, И стоит, у кипарисной Дивной раки, с рукописной Книгою, монах. Синий бархат гробно вышит Серебром... Она не дышит, Лик ее сокрыт... Но бледнеет он, читая, И скользит слеза, блистая, Вдоль сухих ланит. Ср. стих. «Мы, сплотясь с тобою...» 25.I.16ЭПИТАФИЯ
На земле ты была точно дивная райская птица На ветвях кипариса, среди золоченых гробниц. Юный голос звучал, как в полуденной роще цевница, И лучистые солнца сияли из черных ресниц. Рок отметил тебя. На земле ты была не жилица, Красота лишь в Эдеме не знает запретных границ. 19.IX.17СВЕТ НЕЗАКАТНЫЙ
Там, в полях, на погосте, В роще старых берез, Не могилы, не кости - Царство радостных грез. Летний ветер мотает Зелень длинных ветвей - И ко мне долетает Свет улыбки твоей. Не плита, не распятье - Предо мной до сих пор Институтское платье И сияющий взор. Разве ты одинока? Разве ты не со мной В нашем прошлом, далеком, Где и я был иной? В мире круга земного, Настоящего дня, Молодого, былого Нет давно и меня! Ср. стих. «В скорби моей», также слова Клары в драме «Бессмертная любовь": "Молись сестра, дабы увидеть свет, Неугасимый, незакатный, вечный..." 24.IX.17ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ
У райской запретной стены, В час полуденный,* Адамий с женой Евой скорбит: Высока, бела стена райская, Еще выше того черные купарисы на ней, Густа, ярка синь небесная; На той ли стене павлины сидят, Хвосты цветут ярью-зеленью, Головки в зубчатых венчиках; На тех ли купарисах птицы вещие С очами дивными и грозными, С голосами ангельскими, С красою женскою, На головках свечи восковые теплятся Золотом-пламенем; За теми купарисами пахучими – Белый собор апостольский, Белый храм в золоченых маковках, Обитель отчая Со духи праведных, Убиенных антихристом: Исусе Христе, миленький! Прости душу непотребную! Вороти в обитель отчую! 12.IX.19 Ср. стих. «В час полуденный». Ср. стих. Бальмонта «Ангел встреч».МОРФЕЙ
Прекрасен твой венок из огненного мака,* Мой Гость таинственный, жилец земного мрака. Как бледен смуглый лик, как долог грустный взор, Глядящий на меня и кротко и в упор, Как страшен смертному безгласный час Морфея! Но сказочно цветет, во мраке пламенея, Божественный венок, и к радостной стране Уводит он меня, где все доступно мне, Где нет преград земных моим надеждам вешним, Где снюсь я сам себе далеким и нездешним, Где не дивит ничто ни даже ласки той, С кем Бог нас разделил могильною чертой. 26.VII.22. * Ср. стих. «Грезы бессмертия».ИСКУШЕНИЕ
В час полуденный, зыбко свиваясь по Древу, Водит, тянется малой головкой своей, Ищет трепетным жалом нагую смущенную Еву Искушающий Змей. И стройна, высока, с преклоненными взорами, Ева, И к бедру ее круглому гривою ластится Лев, И в короне Павлин громко кличет с запретного Древа О блаженном стыде искушаемых дев. 1952 P.S. По древним преданиям, в искушении Евы участвовали Лев и Павлин. Ср. стих.лексия обретает в буффонаде «Ванька Ключник и паж Жеан» игровой, «балаганный» характер, что было обусловлено кризисом символизма второй половины и конца 1900-х гг. В рассмотренной шутовской драме Ф. Сологуба балаган участвует в сложном синтезе фольклорных и литературных традиций, занимая среди них приоритетное положение благодаря свойственному ему принципу релятивизма, или всеобщей относительности. Таким образом, балаган может быть понят как своего рода «метатекст» символистской драмы второй половины и конца 1900-х годов и позднего символизма в целом.
1. Ханзен-Лёве Оге А. Русский символизм: Система поэтических мотивов. Ранний символизм. СПб., 1999.
2. Сологуб Ф. Ванька Ключник и паж Жеан: Драма в двенадцати двойных сценах. СПб., 1909.
3. Минц З.Г. Блок и русский символизм: в 3 т. СПб., 2004. Т. 3. С. 47.
4. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976. С. 35.
5. Сологуб Ф. Ванька Ключник и паж Жеан // Собр. соч.: в 12 т. СПб., 1909-1912. Т. 8. С. 215.
6. Лотман Ю.М. Художественная природа русских народных картинок // Лотман Ю.М. Об искусстве. СПб., 1998. С. 483.
7. Соколов Б.М. Художественный язык русского лубка. М., 2000. С. 113.
8. Любимова М.Ю. Драматургия Федора Сологуба и кризис символистского театра // Русский театр и драматургия начала ХХ века: сб. науч. тр. Л., 1984. С. 89.
Поступила в редакцию 11.02.2008 г.
Shevchenko E.S. On functions of low farce in F. So-logub’s jester drama «Van’ka the Steward and Page Jean». The paper is devoted to the study of low farce aesthetics and its function in the late symbolist drama exemplified by F. Sologub’s play «Van’ka the Steward and Page Jean» dated 1908. Basing on the research, the author comes to a conclusion that the play’s low farce becomes a «text about symbolism» both in the form of criticizing it, and in the form of displaying its system of values and aesthetics.
Key words: symbol, jester drama, low farce, Sologub.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В «ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ»
(НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ АНТРОПОЛОГИИ И.А. БУНИНА)
О.А. Бердникова
В статье поэтическое творчество И.А. Бунина исследовано в свете основных идей христианской антропологии. Чувственность (производное от слова «чувства») - основа мировосприятия художника -трактуется как особый, отличающий человека дар, обусловивший саму возможность художественного преображения мира. Человек в поэзии Бунина представлен в «роли» Адама, потерявшего рай, но сохранившего творческую способность его возвращения. Отсюда, в поэзии Бунина доминирует переживание бытия как земного «рая», согласно замыслу Творца, в его «узах любви». В этом проявляется одна из существенных граней художественной антропологии И.А. Бунина.
Ключевые слова: И.А. Бунин, антропология, христианство, «потерянный рай».
«У Бунина же, в сущности, нет ни одной вещи, в которой человеку было бы указано совершенно (выделено Ф. Степуном. -
О. Б.) особое место в мире, в которой он был бы показан как существо принципиально несоизмеримое со всеми другими существами. Всякий метафизический антропологизм, составляющий силу Достоевского, глубоко чужд Бунину. ... Человек присутствует в художественном мире Бунина как бы в растворенном виде: не как сверхприродная вершина, а как природная глубина», - писал Ф. Степун
Это глубокое и не лишенное справедливости, но вовсе не бесспорное наблюдение Ф. Степуна как нельзя более точно отражает основную тенденцию в исследовании художественной антропологии И.А. Бунина. Человека в художественном мире писателя принято рассматривать как «природную глубину», отсюда бунинского героя называли «космическим существом» , что почти всегда приводило к необходимости искать религиозные обоснования этим характеристикам в рамках буддизма .
В современной науке предпринимались попытки интерпретировать творчество писателя и в аспекте христианской религиозной традиции. Однако оказывалось, что метафизические аспекты бунинского творчества либо находятся вне основных положений христианской догматики , либо остаются в лучшем случае в пределах сугубо ветхозаветного мироощущения . Основные претензии к творчеству Бунина со стороны православных ученых вызваны тем, что мироощущение писателя отличается обостренной чувственностью восприятия и переживания бытия. Замечательный русский философ И.А. Ильин писал, что «искусство Бунина по существу своему додуховно. Бунин стал объективным анатомом человеческого инстинкта» , а современный исследователь И.П. Карпов считает писателя носителем «страстного сознания» на основании того, что он поэтизировал страсти и самую сильную из них - любовную страсть. Автор широко известной книги «Православие и русская литература» М. М. Дунаев указывает на то, что Бунина влечет не Истина, воплощенная в Боге, а бытие как таковое, прежде всего, чувственно переживаемое .
Все эти точки зрения, безусловно, раскрывают некоторые грани сложного мировоззрения И.А. Бунина и изображения человека в его творчестве. Вместе с тем сегодня, когда так остро встают проблемы интерпретации феноменов русской художественной культуры, эти, уже достаточно устоявшиеся «доктрины» буниноведения, рождают сомнения. Действительно ли доминирует в творчестве глубоко русского художника И. А. Бунина безлично пантеистический, а значит по сути атеистический взгляд на человека, действительно ли писатель выступает апологетом чувственности вполне в духе многих писателей и поэтов серебряного века, а значит не вписывается в традицию православной христианской духовности?
На наш взгляд, сегодня назрела необходимость рассмотреть проблему художественной антропологии сквозь призму христианской антропологии, доктринальными темами которой богословы считают темы: «человек и Бог», «человек и мир», «первородный грех» . Так или иначе эти аспекты проблемы человека непременно присутствуют в художественной антропологии каждого значительного
писателя, реализующего себя в рамках христианской культурной традиции.
В поэзии Бунина - и это ее отличительная и отличающая от прозы особенность -проблемы «человек и Бог» и «человек и мир» доминируют, причем доля сакральной тематики возрастает от раннего к более позднему периоду творчества. К. Зайцев глубоко и точно определяет духовный вектор развития его поэзии: «Основная установка бунинского поэтического сознания есть устремленность к Богу (курсив К. Зайцева. - О. Б.), жажда Его увидеть и воздать Ему хвалу. И рост бунинского таланта, как стихотворца, можно, пожалуй, лучше всего измерить по признаку все большего утверждения в его поэтическом сознании начала «предстояния Богу», все большей религиозной осмысленности этого творчества» (Этот фрагмент выделен самим Буниным, прочитавшим монографию К. Зайцева, на полях чертой) .
Это обусловлено тем, что человек в поэзии Бунина всегда осуществляет себя не в социальной истории, а в метаистории. Своеобразное определение метаистории дает архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской): «Апостол Павел. выводит человека из «двухмерных», материалистических отношений к жизни и поднимает в ту область, где есть третья сторона жизни - глубина -где весь мир уже видится как озаренный Божьим светом. И только в этой глубине понимания мира, как творения Божьего, хотя и «лежащего во зле», но прежде всего лежащего в Боге, история человечества перестает быть только «скверной», подчиненной лишь одной грешной человеческой или демонической воле. Над всякой силой мира встает всегда сила и воля Творца. И эта высшая сила допускает или благословляет (курсив арх. Иоанна. - О. Б.) те или иные события мира, выявляя человеческую свободу, открывая цель истории» . Вот почему в творчестве Бунина не нашли прямого отражения исторические события начала ХХ в., но именно в годы революционных потрясений в творческом сознании Бунина актуализируется Библейская проблематика. «Русский катаклизм 1917 года» (Ж. Нива) привел к интенсификации, прежде всего, собственно лирических форм художественного мышления - последнего сильного поэтического всплеска в творчестве Бунина.
В стихотворениях этого катастрофичного для российской истории периода И. Бунин особенно остро осознает мир «в его глубине», мир «лежащий в Боге. Конечно, у него были мрачные настроения, когда он, совсем как Блок, писал: «И в сердце моем так могильно, / Как мерзлое это окно» . Но такие чувства возникают в тех немногочисленных поэтических текстах Бунина, в которых доминирует ощущение мира, «лежащего во зле», а его герой испытывает воздействие социальной истории, становится свидетелем «презренного и дикого века» («Мы сели у печки в прихожей», 1917). И хотя в конце октября 1917 г. Бунин записывает в дневнике: «Радость жизни убита войной, революцией» , в большинстве его поэтических произведений этого времени, как и в более ранних текстах, доминирует ощущение «сладости Божьего мира» («Даже запахом сигары / Снова сладок божий мир» ).
В эти «окаянные дни» Бунин в одном из стихотворений возвращается к своему программному заявлению о том, что влечет его «не пейзаж», «не краски», а «то, что в этих красках светит: / Любовь и радость бытия» :
О радость красок! Снова, снова Лазурь сквозь яркий желтый сад Г орит так дивно и лилово,
Как будто ангелы глядят.
О радость радостей! Нет, знаю,
Нет, верю, господи, что ты
Вернешь к потерянному раю
Мои томленья и мечты!» .
Так появляются в поэзии И. А. Бунина образ «потерянного рая» и лирический герой, ассоциирующий себя с Адамом, томящимся по утраченному блаженству. Однако в данном тексте мечты о рае рождают вполне земная картина осеннего сада и райская сила переживания «радости бытия», не случайно это удвоение в повторе: «О радость радостей!» При этом лазурь, одно из самых частотных слов в словаре И. Бунина, является всегда приметой Божьего мира, знаком озаренности его «Божьим светом». Кроме того, в стихотворении присутствует «яркий желтый сад», традиционно в христианстве символизирующий рай. Таким образом, «потерянный
рай», по сути, уже возвращен поэтическим сознанием лирического героя, отсюда такая уверенность («знаю», «верю») в возможности по милости Божьей его возвращения.
Земное сладостное бытие как чувственно переживаемая память о «рае» становится доминантой его поэзии и присутствует в разных образных воплощениях в его стихотворениях разных лет, при этом самым частотным становится образ сада. Слово «рай» (Эдем) часто переводится как «сад», «парк», «сад жизни». Однако Бунин очень редко описывает цветущий сад, более соответствующий человеческим представлениям о рае. Поэт изображает, как правило, сад ранней весной или, чаще всего, поздней осенью. Образ осеннего сада в творчестве Бунина - поэта и писателя - многомерен. Сад - это непременный и самый поэтический атрибут дворянской усадебной жизни («Антоновские яблоки», 1901 и многие стихи), и вполне конкретный «сад осенний за сараем», дающий ощущение того, что «счастье всюду» («Вечер», 1909), и «чертог» («В пустом, сквозном чертоге сада», 1917), уже по самому определению рождающий ассоциации с раем.
Осенний и весенний сад у Бунина - это «пустой», «голый» сад, поэтому «лазурь сквозит» в таком саду, проникая собой воздух и как бы соединяя небо и землю («сквозной / сквозит» - постоянная метафора при описании сада), становясь «лазурью вечности» (П. Флоренский). Поэтому осенний сад в стихотворении «Щеглы, их звон, стеклянный, неживой» (1917) становится «светлым вертоградом», рождающим поэтический восторг и творческую «тоску». Лирический герой томится желанием «радость этой муки, / Вот этот небосклон, и этот звон, / И темный смысл, которым полон он, / Вместить в созвучия и звуки» . Эта тоска - «мука мук» - для героя-поэта тождественна «радости радостей», не случайно Бунин употребляет идентичные грамматические конструкции. Тоска символизирует тот накал чувств, который призван помочь поэту «разгадать» красоту Божьего мира в разных ее проявлениях и «отдать», «дать понять другому», вызвать его творческое «сострадание». Именно поэтому грусть, рождаемая осенним или весенним садом, «просторным и раздетым», так необходима лирическому ге-
рою Бунина: «Этих листьев под ногами шорох, / Эта грусть - все то же, что весной» .
Вместе с тем, сама осень в творческом сознании Бунина и вполне узнаваемая в своей природной конкретике пора «листопада», но и «мир в грусти и мечте, / Мир в думах о прошедшем, об утратах.» . Такое обобщение позволяет высказать предположение о том, что образ осеннего (весеннего) сада, представляющий «мир в грусти», становится в поэзии Бунина символом «потерянного рая». Но это тот «потерянный рай», в котором человек творчески «мечтает о прошедшем», этот устойчивый оксюморон в творчестве Бунина потому и лишается своего лексического противительного значения, что символизирует мечты о «потерянном рае».
Особенно показательно в этом отношении стихотворение «Памяти друга» (1916), в котором и лирический герой, и его умерший друг, о котором он вспоминает, осознают, что, как Адаму, им дан «жребий творца / Лишенного гармонии небесной.». Отсюда странные сны и тоска друга «о том, что прежде был я бог.», вполне разделяемые лирическим героем, как бы воссоздают райское состояние человека, который мог «быть вселенной, / Полями, морем, небом», мог соприкасаться «душой со всем живущим.». Очень значимым при этом становится описание того природного окружения, которое рождает эти мысли и чувства: «Вечерних туч над морем шла гряда, / И золотисто-светлыми столпами / Сияла безграничная вода, / Как небеса лежавшая пред нами» . Человек в поэзии Бунина очень часто изображен между двумя безднами - морем / океаном и небом, причем в данном тексте сияние «золотисто-светлых столпов», сравниваемое с небесами, по цветовой гамме и по самим характеристикам вполне может быть интерпретировано как земной отсвет небесного рая.
Святитель Василий Великий писал в «Шестодневе»: «.целый мир, состоящий из разнородных частей, связал Бог неким неразрушимым союзом любви в единое общение и в одну гармонию.» . Вот почему никакие социально-исторические потрясения не способны эту гармонию разрушить. В поздней лирике И. А. Бунина особенно остро
ощущение мира «как творения Божьего», хотя и «лежащего во зле», как писал архиепископ Иоанн Сан-Францисский. Может быть, поэтому любимыми словами Бунина, характеризующими его отношение к миру, становятся производные от слова «сладость».
При этом спасительным, истинно творческим и творящим началом действительно оказывается та самая чувственность Бунина и его лирического героя, о которой так много писали исследователи. Вопрос состоит только в том, как интерпретировать чувственность (производное от слова «чувства») - как пантеистическую, языческую категорию или как понятие, имеющее в творческом сознании Бунина вполне христианское обоснование. На наш взгляд, именно в стихах Бунина проявилось восприятие чувственности как источника творческих потенций человека, о чем особенно ярко и убедительно писал виднейший христианский богослов Григорий Палама: «В самом деле, мы только одни из всех созданий имеем, кроме ума и рассудка, еще и чувства. То, что естественно соединено с рассудком, открывает разнообразное множество искусств, наук и знаний», отсюда и «дар творческий, роднящий человека с его Творцом». Эти суждения святителя Григория Паламы, по мнению архимандрита Киприана Керна, «могут дать основания целой философии творчества и оправдать его» . Безусловно, культура является лишь одной из возможных граней творческого дара человека, и именно здесь особенно «сильны и неумолимы противоречия и конфликты» (Арх. Киприан Керн). Эти «противоречия и конфликты» в полной мере проявились в творчестве поэтов и писателей серебряного века, к числу которых принадлежал и Бунин.
Но, возможно, именно И. А. Бунин являет собой тип художника, у которого, по словам святителя Григория Паламы, чувства более «естественно соединены с рассудком», поэтому в «случае Бунина» чувственность становится дарованным Богом средством художественного познания и приобретает ценностную эстетическую характеристику в рамках христианской антропологии. Поэтому ощущение полноты и радости бытия нисколько не противоречит христианскому мироощущению, напротив, постулируется им, ибо мир, сотворенный Богом, целостен, совершенен, не может не радовать человека и
не вызывать восхищения, оттого и «жизнь должна быть восхищением», как утверждает писатель в романе «Жизнь Арсеньева» .
Вместе с тем, столь роковые для России потрясения не могли не отразиться на общем настроении бунинской поздней лирики. Существенно изменяется и лирический герой: в поздней лирике заметно усиливается личностная определенность лирического субъекта как носителя культурной памяти и христианского нравственного императива.
Именно духовная зоркость писателя, обусловленная его глубинной укорененностью в традициях христианской духовности, позволила ему воспринять «русский катаклизм 1917 года» в контексте метаистории. Этим во многом обусловлено появление в поздней лирике И.А. Бунина совсем иного образа «потерянного рая», созданного уже вполне в русле Библейской традиции, - в стихотворении «Потерянный рай» (1919), написанном в лубочно-простонародном стиле: «У райской запретной стены, / В час полуденный, / Адамий с женой Еввой скорбит» . И сами имена прародителей, и неправильное слово «купарис», трижды повторяющееся в тексте при описании кипарисов в раю «за запретной стеной», и сам ритм, держащий на себе все стихотворение с отсутствующей рифмой - все это привносит в стихотворение явный иронический оттенок. Однако эта ирония направлена не на саму Библейскую историю, а на ее народное восприятие. Безусловно, в этом стихотворении, написанном в 1919 г., остро чувствуется бунинское отношение к русскому народу, оказавшемуся в положении изгнанных из рая, поддавшемуся искушению «социальной революции» («Чуть не весь народ за «социальную революцию» , - писал он в дневниках этого времени) прародителей человечества.
Отразилось в «Потерянном рае» и состояние самого Бунина, еще находившегося в России, но уже, по сути, изгнанного из родных мест, из «отчей обители», его впечатления от событий революции и гражданской войны, отсюда попавшие в рай «духи праведных. / Убиенных антихристом». Это стихотворение И. А. Бунина завершают строки, в которых ирония отступает на второй план, а на первый выходит уже на уровне авторского
сознания томление по потерянному раю «той России»:
Исусе Христе, миленький!
Прости душу непотребную!
Вороти в обитель отчую! .
Серьезность этого обращения подтверждает не только святое Имя, по законам стиля данное в народном варианте, но и дважды повторенная в тексте «обитель отчая» - образ, в контексте других стихов Бунина всегда имеющий коннотацию святого понятия (ср. «отцовский двор», «отчий дом, «развалина часовни родовая»). Кроме того, годом раньше написано стихотворение «Древняя обитель супротив луны» (1918), в котором даны точные приметы рая, описанного в видениях святых: высокая белая стена, лесистое взгорье, чудесные храмы. «Храмы в златокованых мелких шишаках / Райскою красою за стеной мерцающие» представляют картину древнего монастыря как рая земного, как бы сливающегося с раем небесным. Этот эффект возникает благодаря тому, что «Бледносиневатый мел ее стены» и «мрамор неба, белый, с синими разводами» даны в единой цветовой гамме, поэтому храмы древней обители мерцают «. на этом небе, в этих облаках», т. е. по сути храмы как бы поднимаются в «глубину небесную» .
Это лишь подтверждает тот факт, что именно в роковые для российской истории дни христианская, духовная Россия осознается Буниным как «потерянный рай», а Россия новая, революционная предстает в облике «блудницы», рождающей «новых чад» -«русских Каинов», о которых он писал в стихотворении «России» (1922).
После 1923 г. Бунин перестал писать стихи, а ведь стихи 1918-1922 гг. (их немногим более 25) - почти все шедевры его лирики. Память, явившаяся источником прозаического творчества писателя в эмиграции, оказалась словно бы недостаточной для поэзии, предполагающей непосредственную реакцию на переживание мира. Лишь в 1947 г. И. Бунин напишет стихотворение, в котором вновь прозвучит столь знакомое и привычное для Бунина: «Так сладок сердцу божий мир.» . Это очень интересное и, возможно, самое необычное стихотворение Бунина, где сложно взаимодействуют лирическая и ироническая интонации. «Сладость
Божьего мира» лирическому герою подарила уже не русская, а итальянская весна - «дни близ Неаполя в апреле». Интересно, что в этом стихотворении Бунин не просто вспоминает основные мотивы и образы собственной лирики, но прямо цитирует строки своих программных стихов: «Еще и холоден и сыр» (1901) - «Когда так холоден и сыр» (1947), «Снова сладок божий мир» (1917) - «Так сладок сердцу Божий мир» (1947). На уровне мотивном всплывают образы стихотворения «Русская весна» (1905): «туманно и тихо в степи» (1905) - «их голубой стоял туман» (1947), «в сонной степной деревушке» (1905) -«Ракиты серые торчали / Вдыхая в полусне дурман» (1947), «конским размокшим навозом / В тумане чернеется шлях» (1905) -«Земли разрытой и навоза» (1947).
Почему же это стихотворение имеет в названии знаменитые строки Данте, начинающие вступительную песнь «Божественной комедии», да еще приведенные на итальянском языке: «NEL MEZZO DEL CAMIN DI NOSTRA VITA»? В 1947 г. самому Бунину было уже 77 лет, и вряд ли это можно считать половиной жизни. В этом стихотворении название и его содержание как бы вступают в противоречие: происходит несовпадение привычного представления о неизбежной во второй половине жизни человека потере ощущения «радости бытия» и утверждения лирического героя о «сладости сердцу Божьего мира». Возможно, этим и вызван иронический интонационный оттенок стихотворения, направленный на поэтическую «формулу» Данте о земной жизни, пройденной до половины, об утрате человеком, «заблудившемся» в страстях, «правого пути» в жизни. В подспудной полемике с Данте как автором этой «формулы», ставшей уже расхожей «истиной», за которой следует вывод о неизбежности грешника вступить в ад, Бунин вновь пишет о райской «сладости» бытия. Эта полемика художественно реализуется в инициации мотивов вступительной песни «Божественной комедии»: так в маленьком бунинском тексте появляются «долина», «горы», «горные кручи» и «угроза», которая таилась в тучах, спускающихся на «синеющие кручи». Вместе с этими вполне узнаваемыми символическими приметами дантов-ского пейзажа, предваряющего вступление его лирического героя в ад, в бунинском сти-
хотворении фигурируют розовеющие сады в долинах, «серые ракиты», «разрытая земля и «навоз», с которым и сравниваются тучи, т. е. вполне конкретные реалии ранней весны. Иронический эффект возникает и благодаря своего рода ритмическому сбою в 9-й и 10-й строках, рифмующихся парно и по законам ритма выбивающихся из стихотворения в четырнадцать строк с опоясывающей рифмой. Именно эта выбивающаяся рифма несет явно профанирующий дантовскую символику смысл:
Земли разрытой и навоза.
Таилась хмурая угроза,
В дымящемся густом руне,
Каким в горах спускались тучи На их синеющие кручи.
Дни, вечно памятные мне! . (Курсив мой. - О. Б.).
Так итальянский, дантовский, культурный пейзаж приобретает в тексте Бунина те живые природные краски, в которых «светит любовь и радость бытия» и проявляется та изначальная «святая сила» Божественной любви, о которой писал и сам Данте, изображая раннее утро, разгоняющее на время тревогу его лирического героя:
Был ранний час, и вот, окружено Созвездьями, светило дня всходило,
Как в первый день, когда зажглось оно Божественной любви святою силой.
Отрадою дышало все кругом. .
Вместе с тем, жизнь, пройденная до половины, все-таки подразумевает прощание человека с молодостью, представление о некой границе в его жизни, за которой следует что-то принципиально другое, отсюда и последняя строка бунинского стихотворения несет ноту прощания со счастьем и радостью земного бытия на уровне конечной человеческой судьбы: «Дни, вечно памятные мне!» Но именно так остро ощущаемая Буниным, как в молодости, райская «сладость божьего мира» делает итальянский, культурный пейзаж памятным событием-переживанием, преодолевающим власть времени и содержащим вечную память о счастье человека в «жизни земной». В этом стихотворении Бунин возвращает «потерянный рай» его молодости, «потерянный рай» его России, «потерянный рай» его поэзии.
Конечно, Бунин был далек от того понятия «близости Рая во Христе» или «рая русской души», о котором писал замечательный сербский богослов преподобный Иустин (Попович): «Рай русской души представляют и им являются богоносцы и христоносцы земли русской, русские святые.», но, по словам того же преподобного Иустина, «и рай, и ад прежде всего психические реальности, психические переживания, субъективные и индивидуальные, и лишь во вторую очередь трансцендентные, объективные реальности этого мира» . Именно субъективную, прежде всего, эстетическую реальность и творит Бунин-поэт в доминирующем в его поэзии образе переживания бытия как земного «рая», согласно замыслу Творца, в его «узах любви». Человек в лирике Бунина выступает в «роли» Адама, сохранившего творческую способность возвращать «потерянный рай».
Именно поэтому человек в поэзии Бунина представлен, на наш взгляд, как «сверх-природная вершина», а не «природная глубина» (Ф. Степун), растворенная в природном бытии и теряющая личностное, а значит творческое начало. Вместе с тем, прежде всего, природа дарует бунинскому лирическому герою память о том, что «Рай - это ощущение Бога.» (Арх. Иоанн Сан-Францисский). В этом проявляется, на наш взгляд, одна из существенных граней художественной антропологии И.А. Бунина.
1. Степун Ф. Встречи. М., 1988. С. 100.
2. Сливицкая О. В. «Повышенное чувство жизни»: Мир Ивана Бунина. М., 2004.
4. Ильин И.А. Собр. соч.: в 10 т. М., 1996. Т. 6. Кн. 1.
5. Карпенко Г.Ю. // Царственная свобода: О творчестве И.А. Бунина: К 125-летию со дня рождения писателя: межвуз. сб. науч. тр. Воронеж, 1995. С. 35-45.
7. Дунаев М.М. Православие и русская литература. М., 1999. Ч. 5.
8. Протоиерей Иоанн Мейендорф. Византийское богословие: Исторические тенденции и доктринальные темы. Мн., 2001.
9. Зайцев К. И.А. Бунин: Жизнь и творчество. Берлин, 1934. С. 108.
10. Архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской). Избранное. Петрозаводск, 1992.
11. Бунин И.А. Собр. соч.: в 6 т. М., 1987. Т. 1.
12. Протопресвитер Василий Зеньковский. Смысл православной культуры. М., 2007. С. 251.
13. Архимандрит Киприан Керн. Восхождение к Фаворскому свету. М., 2007. С. 28.
14. Данте Алигьери. Божественная комедия. М., 2007. С. 12.
15. Преподобный Иустин (Попович). Философские пропасти. М., 2004. С. 189.
Поступила в редакцию 4.02.2008 г.
Berdnikova O.A. Regaining of «Paradise Lost» (some aspects of I. A. Bunin’s creative anthropology). The given article analyzes I.A. Bunin’s poetic works in the light of the main ideas of Christian anthropology. Sensuality, recognized as the foundation of the writer’s world outlook, is interpreted as a peculiar talent which gives the power to transform the world in a creative way. A man in I.A. Bunin’s poetry is depicted as playing the «part» of Adam who has abandoned the Garden of Eden but retains the creative ability to regain it. Hence, I.A. Bunin’s poetry is abundant in the ideas of understanding reality as paradise on earth which exists according to God’s intention «in bonds of love». This approach helps to investigate one of the most significant features of I.A. Bunin’s creative anthropology.
Key words: I.A. Bunin, anthropology, Christianity, «Paradise Lost».
Известно, что для многих писателей Крым - это не только один из красивейших уголков России. Долгое время Крым был местом, откуда тысячи русских, обезумевших от горя, отчаяния и потерь, смертельных опасностей и обид покидали Родину. Эмиграция навсегда соединила в поэтическом сознании образы России, Крыма, Пушкина.
Одним из писателей, который неоднократно бывал в Крыму и воспевал красоту дивного полуострова, был Иван Бунин. Сегодня мы вспоминаем Бунина, как человека, который невероятно тонко чувствовал свою родину и умел это передать. Помните сладкий и свежий аромат его антоновских яблок и легкое дыхание, приближающейся золотой осени? Накануне Великого поста на ум невольно приходит рассказ писаетля «Чистый понедельник» из цикла «Темные аллеи», где автор воспевает красоту русских традиций, буквально несет ее на своих руках, восхищает красотой и богатством русского языка, уводит читателя в залы московских ресторанов, где потчует рябчиками в сметане и тонким вином. Бунин покинет Крым навсегда…
И. Бунин - прозаик и поэт, первый русской лауреат Нобелевской премии впервые приехал в Крым в 1889 году восемнадцатилетним юношей и навсегда влюбился в этот край. С тех пор невидимой, но прочной нитью, жизнь Бунина оказалась связанной с югом нашей страны, с Крымом, где он не только любовался красотами природы, общался с известными деятелями искусства, переживал моменты высочайшего духовного подъёма, но и обретал стимулы для дальнейших творческих начинаний. Последний раз писатель увидит Крым в 1912 году, а через несколько лет, в 1920 году, навсегда покинет родину. Но буквально на всех страницах бунинских произведений, на протяжении долгих шести десятилетий - от первых стихотворений о Крыме, датированных апрелем 1889 года, до рассказа «Алупка», созданного незадолго до смерти мастера, в 1949 году, нам будет являться образ Крыма.
Алупка, Воронцовский парк
Сегодня многие люди, словно выжатые до последней капли лимоны, устав от сумасшедших ритмов больших городов снова приезжают в Крым в поисках уединения, размеренности и красоты. Вероятно, что Крым для Бунина был своего рода «утраченным раем», одним из прекраснейших уголков родины, дорогим ещё и потому, что с полуостровом было также связано имя любимого им А. Пушкина. Когда Бунин приезжал в Крым, он старался следовать тропами А. Пушкина, повсюду искал его следы и ощущал его присутствие. Особые чувства испытывает писатель к Гурзуфу, ведь именно здесь жил и работал великий поэт. В своем рассказе «Пингвины», созданном в то время, когда Бунин уже жил на чужбине, мы вновь наблюдаем триединство образов: Россия, Крым, Пушкин.
«Началось с того, что мне тридцать лет, - я увидел и почувствовал себя именно в этой счастливой поре; я опять был в России того времени, и сидел в вагоне, ехал почему-то в Гурзуф. Но ведь Пушкин давно умер, и в Гурзуфе теперь мертво, пусто…»
В неопубликованных заметках писатель вспоминает счастливейшее время в своей жизни, когда он приехал в Крым с молодой женой. После посещения Севастополя влюбленные провели одну из самых нежных и страстных ночей в маленькой деревенской гостинице. Безымянный герой заметок мечтает побывать со своей возлюбленной в Гурзуфе, который видится ему маленьким раем. Но ему хочется побывать не в современном Гурзуфе, а Гурзуфе времён А. Пушкина:
«Мне особенно хочется побывать с тобой в Гурзуфе. Прежде, во времена Пушкина, говорили: Юрзуф. Был я там ещё в ранней молодости, ходил на Аю-Даг».
Возможно так выглядела героиня рассказа Бунина "Чистой понедельник"
Значительная часть творческого наследия И. Бунина эмиграционных лет - это воспоминания о потерянной родине и о себе там. В «Книге моей жизни» И. Бунин напишет:
«Тысячи вёрст отделяют великий город, где мне суждено писать эти строки, от тех русских полей, где я родился и рос. И обычно у меня такое чувство, что поля эти где-то бесконечно далеко, а дни, которые считаются моими первыми днями, были бесконечно давно. Но стоит мне хотя немного напрячь мысль, как время и пространство начинает таять, сокращаться. И так ведь и было всегда. Не раз испытал я нечто поистине чудесное. Не раз случалось: я возвращаюсь из какого-нибудь далёкого путешествия, возвращаюсь в те степи, на те дороги, где я некогда был ребёнком, мальчиком, - и вдруг, взглянув кругом, чувствую, что долгих и многих лет, прожитых мною, как не бывало. Я чувствую, что это совсем не воспоминание прошлого: нет, просто я опять прежний, опять в том же самом отношении к этим полям и дорогам, к этому полевому воз- духу, к этому тамбовскому небу, в том же самом восприятии и их и всего мира, как это было вот здесь, вот на этом просёлке в дни моего детства, отрочества… Нет слов передать всю боль и радость этих минут, всё горькое счастье, всю печаль и нежность их! В такие минуты не раз думал я: каждый цвет, каждый запах, каждый миг того, чем я жил здесь некогда, оставляли, отпечатлевали свой несказанно таинственный след».
Париж или Грасс - в сердце Бунина всегда живут воспоминания о такой далекой и близкой родине. Когда писатель обращается к своим воспоминаниям, он словно стирает время и пространство, ощущает себя «прежним», чувствует и видит себя там, среди русских дорог и полей, ощущая «всю боль и радость этих минут, всё их и горькое и такое недолгое счастье, всю печаль и нежность их. В одном из дневников есть запись, которую Бунин сделал в Париже в мае 1921 года, через год после того, как покинул родину:
«Страшна жизнь! Сон, дикий сон! Давно ли всё это было - сила, богатство, полнота жизни - и всё это было наше, наш дом, Россия! Полтава, городской сад. Екатеринослав, Севастополь, залив, Графская пристань, блестящие морские офицеры и матросы, длинная шлюпка в десять гребцов… Сибирь, Москва, меха, драго- ценности, сибирский экспресс, монастыри, соборы, Астрахань, Баку… И всему конец! И всё это было ведь и моя жизнь! И вот ничего, и даже последних родных никогда не увидишь! А, собственно, я и не заметил как следует, как погибла моя жизнь… Впрочем, в этом-то и милость Божия…»
Севастополь - первый город, который Бунин увидит в Крыму и который произведет на него неизгладимое впечатление. Сюда он приехал, чтобы встретиться с героическим прошлым отца, участником Крымской войны. Но здесь он не увидел того, что надеялся увидеть. Спустя много лет он опишет это своё первое путешествие в романе «Жизнь Арсеньева».
«Но где же было то, за чем как будто ехал я? Не оказалось в Севастополе ни разбитых пушками домов, ни тишины, ни запустения - ничего от дней отца…»
Но другой Севастополь, «вновь отстроенный, белый, нарядный и жаркий, с просторными извозчичьими колясками под белыми навесами, с караимской и греческой толпой на улицах, осенённых светлой зеленью южной акации, с великолепными табачными магазинами, с памятником сутулому Нахимову на площади возле лестницы, ведущей к Графской пристани, к зелёной морской воде со стоящими на ней броненосцами» буквально восхитил И. Бунина. В парижском архиве также сохранились воспоминания писателя о Севастополе, который он посетил во время свадебного путешествия с А. Цакни:
«Белый, весёлый, со светлой зеленью Севастополь. Завтрак в гостинице на мысу у моря. Бычки. Зелёнки. Сон. Выехали перед вечером, наняв до Ялты парного извозчика под белым зонтом».
Севастополь
В рассказе «Пыль» герой И. Бунина, как и сам писатель, вспоминает «серо-сиреневые горы, белый город в кипарисах, нарядных людей, зелёные морские волны, длинными складками, идущими на гравий, их летний атласный шум, тяжесть, блеск и кипень…» В эмиграции И. Бунин тоскует не только по Севастополю, но и по Ялте, Бахчисараю, Гурзуфу, Мисхору. И все эти воспоминания наполнены чистой любовью к крымской земле. Бунин воспринимал Крым, как «волшебный» и «сказочный» край ещё задолго до своей эмиграции. И всякий раз, покидая полуостров, писателю всё время хотелось поскорее туда вернуться. Неудивительно, что эти же чувства испытывают и герои его произведений. Герой рассказа « В августе» тоскует об уехавшей любимой, которой он так и не успел рассказать о своей любви. Но всю душу героя «тянуло к югу, за долину, в ту сторону, куда уехала она…»
1. Процесс разрушения помещичьего уклада.
2. Бунин о разрушении крестьянского уклада жизни.
3. Тема быстротечности жизни и непрочности человеческого счастья.
4. «Чистый понедельник» - ответ на мучившие писателя вопросы.
И. А. Бунин - выдающийся русский писатель, получивший признание на родине уже в начале XX века. Свидетельством признания его таланта за рубежом стало присуждение Бунину - первому среди русских писателей, Нобелевской премии. Одной из центральных тем творчества писателя стала печаль об утраченной гармонии мира, о непрочности всего сущего. С грустью пишет он о разорении своего родного сословия - дворянства. С грустью переживает разрушение векового помещичьего уклада, разорение «дворянских гнезд». Вслед за автором мы наблюдаем, как уходит в прошлое милая поэтичная жизнь с вечерним чаем, фортепиано, охотой. Осознающий необратимость перемен. Бунин ищет гармонии в прежней привычной жизни. Пытается найти там черты ускользающего рая. Пожалуй, лучше всего это стремление удержать прошлое передает один из ранних рассказов писателя «Антоновские яблоки». В рассказе почти нет сюжета, как такового. Все повествование складывается из воспоминаний и душевных переживаний героя. Выходец из обедневшей дворянской семьи с грустью вспоминает родовое поместье, славившееся антоновскими яблоками. Запах яблок и запах осени, сада, сухих листьев, пронизывает всю атмосферу рассказа. Любовно-трогательно и неспешно воссоздает автор картины стародворянской жизни: он словно проводит читателя по территории барской усадьбы, приглашает в старый барский дом, где можно уютно посидеть за самоваром в окружении старинных портретов, изображающих прекрасные и нежные лица дам. И кажется, что они вот-вот выйдут из рам и войдут в гостиную. Но не только помещичий уклад вызывает умиление автора.
Он не менее восхищен гармоничностью крестьянского уклада жизни. Его самобытностью, разумностью, умением хозяйствовать на земле. С удовольствием выписывает он образы крестьян: высоких стариков, бойких девок, мужиков. «Под стать старикам были и дворы в Выселках, кирпичные, строенные еще дедами... На гумнах темнели густые и тучные конопляники, стояли овины и риги... Все это производит такое впечатление на героя, что ему даже кажется «на редкость заманчивым быть мужиком». Не случайно Бунин считал себя наследником литературной традиции XX века. Именно там, в прошлом, ищет он что-то доброе и исконно русское. Но все яснее осознает, что эта самобытность потеряна безвозвратно. Что сломался тот жизненный стержень, который служил основой всего бытия. Отсюда острое ощущение быстротечности и непрочности жизни и человеческого счастья.
Тема быстротечности жизни и призрачности счастья, так или иначе присутствует во всех рассказах Бунина. Раскрывается она и в одном из поздних его рассказов «Холодная осень», написанном весной 1944 года. Героиня этого небольшого произведения вспоминает прощальный вечер, который она провела со своим женихом накануне его отъезда на фронт, а затем и всю свою последующую жизнь, уже после его гибели. В этой жизни было много всего: смерть родителей, скитания по стране, замужество с хорошим, но не молодым человеком, эмиграция, смерть мужа и чужой ребенок, оставшийся на ее руках... Но вся она кажется героине «Ненужным сном». Она спрашивает себя, что же все-таки было в ее жизни и отвечает, что лишь тот «холодный осенний вечер», когда они бродили с женихом по саду, нескладно говоря о любви и о смерти: «Буду жив, вечно буду помнить этот вечер...», «Если меня убьют, ты все-таки не сразу забудешь меня?», «...если убьют, я буду ждать тебя там. Ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне».
Часто трагичность произведений Бунина пытались объяснять протестом автора против угнетения и социальной несправедливости. И это может показаться именно так, но если мы внимательнее посмотрим на образы героев писателя, то увидим, что они, и богатые, и бедные, одинаково несчастливы и мучаются осознанием хрупкости и ничтожности человеческой жизни и случайности всего происходящего. О том же - об иллюзорности успеха, любви, богатства - говорит автор в одном из наиболее знаменитых рассказов «Господин из Сан-Франциско». Его главный герой - преуспевающий пятидесятивосьмилетний американец, который отправляется с семьей в увесилительную поездку в Италию. По его собственному признанию, до этого момента он «не жил, а существовал», стараясь обеспечить себе прочный материальный достаток и достичь уровня тех, кого он выбрал себе в качестве образца. И вот он получил все, что хотел: деньги, положение в обществе, власть над людьми. Он убежден в своей значительности, в искренней любезности и «заботливости» всех окружающих. Но его безобразная и мучительная смерть (единственная сцена, в которой американец вызывает сострадание), показывает нам его истинную значимость. Всякая почтительность к этому господину исчезает еще до его смерти, которая происходит в крохотном и самом плохом номере гостиницы. Хрипящего и извивающегося американца поскорее затаскивают туда, чтобы скрыть от глаз остальной публики. Когда же доктор констатирует смерть, окружающие начинают вести себя откровенно пренебрежительно. Для недавнего «хозяина жизни» не находится даже настоящего гроба, его увозят из отеля в ящике из под содовой воды. Смерть его была встречена всеобщим равнодушием. Лишь прислуга отеля вспомнила о богатом постояльце, да и то с насмешкой.
Ту же иллюзорность надежд на счастье мы видим в тех произведениях Бунина, которые посвящены теме любви. Эта тема была одной из ведущих в творчестве писателя. Ей посвящено множество рассказов. Она же является одной из главных в самом крупном его произведении - «Жизни Арсеньева». Любовь в произведениях Бунина никогда не бывает долгой и счастливой. Она настигает героев, как солнечный удар, и дарит им лишь несколько мгновений блаженства. И чаще всего спутницей ее оказывается смерть. Герои его либо гибнут, либо теряют любимых на войне, либо обрекаются на нескончаемую разлуку. Даже любовь в понимании Бунина не становится прообразом рая, обещающим спасение. Она быстротечна и мимолетна, как и все на этом свете, Где же искать спасение? Где найти потерянный рай, который даст опору в этом непрочном, постоянно меняющимся мире. Бунин не дает прямого ответа. Но он подсказывает его своим рассказом «Чистый понедельник». Он был написан писателем, в разгар Второй мировой войны, в 1944 году, когда писателю шел семьдесят четвертый год. Как и другие рассказы из цикла «Темные аллеи», это рассказ о любви. Но это и рассказ о русской душе, о национальном характере. Герои его - юноша и девушка - не названы автором. Мы Знаем лишь, что они молоды, красивы и влюблены. Точнее, безумно влюблен герой. Он возит свою возлюбленную в рестораны, на концерты и в театры и радуется каждому часу, проведенному рядом с ней.
А она? Богатая, красивая, привыкшая к роскоши, но тем не менее не пустая кокетка: она интересуется историей, литературой, цитирует по памяти фрагменты из старинных текстов. Ей тесно в рамках светского общества. Она ищет что-то более значимое, настоящее. Ищет смысл своего существования й смысл бытия. Ищет среди обрядов и духовных традиций своего народа. Этот поиск уводит героиню от мирской жизни. Монастырь становится для нее тем местом, где она может найти путь к очищению и свету. Решение пойти на послушание героиня принимает в первый день Великого поста - чистый понедельник. Отсюда название рассказа. Но, видимо, понимать его следует несколько шире. Бунин верил, что такой чистый понедельник однажды наступит и для его родины, и для всех, в ней живущих, что, очистившись от скверны, героиня пойдет дорогой добра и света.
1. Процесс разрушения помещичьего уклада.
2. Бунин о разрушении крестьянского уклада жизни.
3. Тема быстротечности жизни и непрочности человеческого счастья.
4. «Чистый понедельник» — ответ на мучившие писателя вопросы.
И. А. Бунин — выдающийся русский писатель, получивший признание на родине уже в начале XX века. Свидетельством признания его таланта за рубежом стало присуждение Бунину — первому среди русских писателей, Нобелевской премии. Одной из центральных тем творчества писателя стала печаль об утраченной гармонии мира, о непрочности всего сущего. С грустью пишет он о разорении своего родного сословия — дворянства. С грустью переживает разрушение векового помещичьего уклада, разорение «дворянских гнезд». Вслед за автором мы наблюдаем, как уходит в прошлое милая поэтичная жизнь с вечерним чаем, фортепиано, охотой. Осознающий необратимость перемен. Бунин ищет гармонии в прежней привычной жизни. Пытается найти там черты ускользающего рая. Пожалуй, лучше всего это стремление удержать прошлое передает один из ранних рассказов писателя «Антоновские яблоки». В рассказе почти нет сюжета, как такового. Все повествование складывается из воспоминаний и душевных переживаний героя. Выходец из обедневшей дворянской семьи с грустью вспоминает родовое поместье, славившееся антоновскими яблоками. Запах яблок и запах осени, сада, сухих листьев, пронизывает всю атмосферу рассказа. Любовно-трогательно и неспешно воссоздает автор картины стародворянской жизни: он словно проводит читателя по территории барской усадьбы, приглашает в старый барский дом, где можно уютно посидеть за самоваром в окружении старинных портретов, изображающих прекрасные и нежные лица дам. И кажется, что они вот-вот выйдут из рам и войдут в гостиную. Но не только помещичий уклад вызывает умиление автора.
Он не менее восхищен гармоничностью крестьянского уклада жизни. Его самобытностью, разумностью, умением хозяйствовать на земле. С удовольствием выписывает он образы крестьян: высоких стариков, бойких девок, мужиков. «Под стать старикам были и дворы в Выселках, кирпичные, строенные еще дедами... На гумнах темнели густые и тучные конопляники, стояли овины и риги... Все это производит такое впечатление на героя, что ему даже кажется «на редкость заманчивым быть мужиком». Не случайно Бунин считал себя наследником литературной традиции XX века. Именно там, в прошлом, ищет он что-то доброе и исконно русское. Но все яснее осознает, что эта самобытность потеряна безвозвратно. Что сломался тот жизненный стержень, который служил основой всего бытия. Отсюда острое ощущение быстротечности и непрочности жизни и человеческого счастья.
Тема быстротечности жизни и призрачности счастья, так или иначе присутствует во всех рассказах Бунина. Раскрывается она и в одном из поздних его рассказов «Холодная осень», написанном весной 1944 года. Героиня этого небольшого произведения вспоминает прощальный вечер, который она провела со своим женихом накануне его отъезда на фронт, а затем и всю свою последующую жизнь, уже после его гибели. В этой жизни было много всего: смерть родителей, скитания по стране, замужество с хорошим, но не молодым человеком, эмиграция, смерть мужа и чужой ребенок, оставшийся на ее руках... Но вся она кажется героине «Ненужным сном». Она спрашивает себя, что же все-таки было в ее жизни и отвечает, что лишь тот «холодный осенний вечер», когда они бродили с женихом по саду, нескладно говоря о любви и о смерти: «Буду жив, вечно буду помнить этот вечер...», «Если меня убьют, ты все-таки не сразу забудешь меня?», «...если убьют, я буду ждать тебя там. Ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне».
Часто трагичность произведений Бунина пытались объяснять протестом автора против угнетения и социальной несправедливости. И это может показаться именно так, но если мы внимательнее посмотрим на образы героев писателя, то увидим, что они, и богатые, и бедные, одинаково несчастливы и мучаются осознанием хрупкости и ничтожности человеческой жизни и случайности всего происходящего. О том же — об иллюзорности успеха, любви, богатства — говорит автор в одном из наиболее знаменитых рассказов «Господин из Сан-Франциско». Его главный герой — преуспевающий пятидесятивосьмилетний американец, который отправляется с семьей в увесилительную поездку в Италию. По его собственному признанию, до этого момента он «не жил, а существовал», стараясь обеспечить себе прочный материальный достаток и достичь уровня тех, кого он выбрал себе в качестве образца. И вот он получил все, что хотел: деньги, положение в обществе, власть над людьми. Он убежден в своей значительности, в искренней любезности и «заботливости» всех окружающих. Но его безобразная и мучительная смерть (единственная сцена, в которой американец вызывает сострадание), показывает нам его истинную значимость. Всякая почтительность к этому господину исчезает еще до его смерти, которая происходит в крохотном и самом плохом номере гостиницы. Хрипящего и извивающегося американца поскорее затаскивают туда, чтобы скрыть от глаз остальной публики. Когда же доктор констатирует смерть, окружающие начинают вести себя откровенно пренебрежительно. Для недавнего «хозяина жизни» не находится даже настоящего гроба, его увозят из отеля в ящике из под содовой воды. Смерть его была встречена всеобщим равнодушием. Лишь прислуга отеля вспомнила о богатом постояльце, да и то с насмешкой.
Ту же иллюзорность надежд на счастье мы видим в тех произведениях Бунина, которые посвящены теме любви. Эта тема была одной из ведущих в творчестве писателя. Ей посвящено множество рассказов. Она же является одной из главных в самом крупном его произведении — «Жизни Арсеньева». Любовь в произведениях Бунина никогда не бывает долгой и счастливой. Она настигает героев, как солнечный удар, и дарит им лишь несколько мгновений блаженства. И чаще всего спутницей ее оказывается смерть. Герои его либо гибнут, либо теряют любимых на войне, либо обрекаются на нескончаемую разлуку. Даже любовь в понимании Бунина не становится прообразом рая, обещающим спасение. Она быстротечна и мимолетна, как и все на этом свете, Где же искать спасение? Где найти потерянный рай, который даст опору в этом непрочном, постоянно меняющимся мире. Бунин не дает прямого ответа. Но он подсказывает его своим рассказом «Чистый понедельник». Он был написан писателем, в разгар Второй мировой войны, в 1944 году, когда писателю шел семьдесят четвертый год. Как и другие рассказы из цикла «Темные аллеи», это рассказ о любви. Но это и рассказ о русской душе, о национальном характере. Герои его — юноша и девушка — не названы автором. Мы Знаем лишь, что они молоды, красивы и влюблены. Точнее, безумно влюблен герой. Он возит свою возлюбленную в рестораны, на концерты и в театры и радуется каждому часу, проведенному рядом с ней.
А она? Богатая, красивая, привыкшая к роскоши, но тем не менее не пустая кокетка: она интересуется историей, литературой, цитирует по памяти фрагменты из старинных текстов. Ей тесно в рамках светского общества. Она ищет что-то более значимое, настоящее. Ищет смысл своего существования й смысл бытия. Ищет среди обрядов и духовных традиций своего народа. Этот поиск уводит героиню от мирской жизни. Монастырь становится для нее тем местом, где она может найти путь к очищению и свету. Решение пойти на послушание героиня принимает в первый день Великого поста — чистый понедельник. Отсюда название рассказа. Но, видимо, понимать его следует несколько шире. Бунин верил, что такой чистый понедельник однажды наступит и для его родины, и для всех, в ней живущих, что, очистившись от скверны, героиня пойдет дорогой добра и света.
