Что такое словесное искусство. О происхождении словесного искусства

) - русский писатель, журналист.

Биография

Данные о месте рождения и происхождении противоречивы. О первых 25-ти годах жизни Эмина существует четыре различных рассказа, полных счастливых случайностей и благополучно разрешающихся приключений, но не имеющих в силу крайней разноречивости между собой почти никакого биографического значения. Один из биографов Эмина предполагает даже, что все эти рассказы вымышлены и притом вымышлены самим Эмином с целью скрыть своё истинное происхождение и таким образом отвести глаза от какого-то таинственного и, очевидно, не делающего ему чести приключения в Турции , сущность которого никому не была известна.

Таким образом жизнь Эмина c 1735 до 1760 год почти совершенно неизвестна, и из всех показаний о ней, не рискуя сделать грубую ошибку, можно вывести только следующие общие заключения: 1) родился Эмин, вероятнее всего, в Польше, но не в России, 2) родители его были не русские, 3) первоначальное образование получил он или дома, или в какой-нибудь иезуитской школе (существует показание, едва ли, впрочем, заслуживающее доверия, что одно время он учился в Киевской духовной академии), 4) вероисповедания он был сначала католического , а затем магометанского , 5) он обладал превосходными способностями, которые дали ему возможность знать от 6 до 9 различных языков и приобрести обширные энциклопедические познания, 6) он вёл беспокойную, полную приключений жизнь и много странствовал по различным государствам, и наконец, 7) в Турции с ним случилось какое-то таинственное несчастное приключение, которое Эмин тщательно скрывал в течение всей своей жизни и которое заставило его принять магометанство и даже прослужить несколько лет в турецкой армии янычаром ; вот это-то приключение, очевидно компрометировавшее Эмина, в связи с его ренегатством и было, вероятно, первоначальной причиной запутанности и разноречивости показаний его о самом себе.

С конца же пятидесятых годов XVIII столетия о нём имеются уже достоверные биографические данные. После долголетних скитаний Эмин в 1758 году или немного ранее этого приехал в Лондон и, прожив здесь некоторое время под именем Магомета Емина, явился к князю A. M. Голицыну, бывшему тогда посланником в Лондоне, рассказал ему свои приключения и выразил желание принять православную веру; Голицын согласился, и в домовой его церкви был совершён обряд крещения , причём новообращённый получил имя Фёдор и фамилию Эмин, а князь был его восприемником.

11-го апреля 1761 года Эмин взял себе из лондонского посольства паспорт и в скором времени уехал в Россию (в паспорте этом между прочим было сказано, что имя Эмина до крещения было Мехмет Емин и что рождён он от русских родителей). По приезде в июне того же года в Петербург Эмин подал на имя императрицы Елизаветы Петровны прошение на итальянском языке об определении его на русскую службу, где он может быть полезен по знанию языков: английского , итальянского , испанского , португальского , польского и турецкого ; прошение было подписано - «Theodoro Emenonski». В скором времени, благодаря хлопотам одного знакомого, Эмин поступил на службу учителем в сухопутный кадетский корпус . Потом, пользуясь покровительством графа Г. Г. Орлова , он перешёл переводчиком в коллегию Иностранных Дел , а оттуда с чином титулярного советника был переведён в кабинет, где и служил вплоть до своей смерти.

В своем прошении, как было сказано, Эмин называет только 6 знакомых ему иностранных языков, в других источниках число их доходит до 9. Нет ничего невероятного в том, что число это несколько преувеличено, так как никто не экзаменовал Эмина в его знаниях, но 4 языка он знал несомненно, так как мы встречаем его переводы с французского, итальянского, испанского и португальского. Это, впрочем, не имеет какого-либо важного значения; гораздо поразительнее и характернее для блестящих способностей Эмина тот факт, что, приехав в 1761 году в Петербург, не зная или почти не зная русского языка, он через 2 года был уже русским писателем и имел литературные споры с Сумароковым .

В течение 9 лет, которые прожил он в России, им было издано более 25 книг переводов и своих собственных сочинений разного рода, среди которых встречаются и 3 тома «Российской истории», и назидательная книга «Путь ко спасению»! Правда, в первых произведениях слог его, по отзывам современников, страдает некоторой грубостью и шероховатостью, зато в следующих, вышедших, например, в 1764 году, Эмин владеет русским языком настолько искусно, что в этом отношении смело может быть поставлен наряду с хорошими писателями того времени. Первые романы Эмина вышли в свет в 1763 году, это были: «Награждённая постоянность, или Приключения Лизарка и Сарманды», изд. 1763 и 1788 гг., «Приключения Фемистокла и разные политические, гражданские, философические, физические и военные его с сыном своим разговоры, постоянная жизнь и жестокость фортуны, его гонящей», изд. 1763 г., «Бессчастный Флоридор, или История о принце Ракалькутском» - перевод с итальянского, изд. 1763 г., и «Любовный вертоград, или Непреоборимое постоянство Камбера и Арисены» - перевод с португальского, изд. в 1763 и 1780 гг. В 1764 году вышли его «Нравоучительные басни в прозе», «Горестная любовь маркиза Де Толедо» - перевод с испанского, изд. 1764, 1788 и 1793 гг., и лучший роман Эмина, посвященный графу Г. Г. Орлову, «Непостоянная фортуна, или Похождения Мирамонда», в 3-х частях; роман этот был издан три раза и читался нарасхват; в нём, между прочим, под именем Феридата автор рассказывает и свои собственные приключения - «сия книжица истинные Мирамондовы приключения и мое несчастное похождение в себе заключает». В 1766 году появились его «Письма Эрнеста и Доравры», в 4-х частях, изд. в 1766 и 1792 гг., подражание, а иногда и компиляция «Новой Элоизы» Руссо , и «История польская, соч. аббата Солиньяка», перевод с французского, в 2-х частях, а в 1769 году «Краткое описание древнейшего и новейшего состояния Оттоманской Порты». В том же году Эмин начал издавать ежемесячный журнал «Адская почта », который выходил только полгода и в котором почти все статьи принадлежали его перу. Кроме всего этого, им было написано духовно-нравственное сочинение «Путь ко спасению, или Разные набожные размышления, в которых заключается нужнейшая к общему знанию часть богословия», изданное в первый раз в 1780 году, уже после смерти автора, и после того выдержавшее ещё несколько изданий (1806 и 1817 гг.). Важнейший труд Эмина - «История России» в 3-х частях, изданный в 1767, 1768 и 1769 гг. на средства Академии Наук, был доведён им только до Всеволода III, или до 1213 года. В этом труде сказалась вся удивительная учёность и начитанность автора, но, к несчастию, он, по словам митрополита Евгения , часто грешит против истины, решая важные исторические вопросы при помощи ссылки на свидетелей, показания которых не заслуживают никакого доверия, и цитируя таких авторов, существование которых вообще когда-либо на свете подвержено сильному сомнению. Как бы то ни было, произведения Эмина читались охотно, что видно уж по одному тому, что многие из них были издаваемы два-три, а некоторые и большее число раз.

Скончался Эмин в Петербурге 18 апреля 1770 года, и на смерть его неизвестным автором были написаны стихи, помещенные в «Опыте» Новикова.

Имел сына - тоже русского писателя Николая Фёдоровича Эмина .

Напишите отзыв о статье "Эмин, Фёдор Александрович"

Литература

• Лященко А. И. ,. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
• Лукашин А. П. Экстелопедия фэнтези и научной фантастики.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Эмин, Фёдор Александрович

– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.

Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября.русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.

Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.

Эмин промелькнул в русской литературе с необычайным эффектом и оставил в ней заметный след. Он начал печататься в 1763 г., окончил в 1769 г. (в 1770 г. он умер). Современники взирали на него с удивлением: он был слишком непохож на всех русских писателей того времени.

Это был авантюрист и делец, Чичиков русской литературы XVIII века. Его биография сама по себе была необычайна. В конце 1750-х годов он явился к русскому посланнику в Лондоне и заявил, что он магометанин Магмет Эмин и что он хочет принять православие. Посол обрадовался «обращению неверного». Эмина крестили в 1761 г. и отправили в Россию, где он выгодно устроился преподавателем иностранных языков, наживаясь и на предоставленных законом льготах новообращенным неверным, и на официально-церковной сентиментальности елизаветинского двора. Он ловко пристроился к всевластным Шуваловым, а затем, при Екатерине II, сумел удачно сменить своих покровителей, пристроившись к вольнодумному Панину и к реакционным Орловым. О своих похождениях до приезда в Россию он рассказывал чудеса, причем не заботился о том, чтобы его рассказы были единообразны: в разное время и разным людям он повествовал о себе различные вещи, а в своих романах он намекал на совсем необычайные свои похождения. Современники верили ему более или менее, – и тому, что он сражался в войсках турецкого султана, и тому, что он объездил полмира, и тому, что он был и пленником пиратов, и воином, и ученым, и чуть что не монархом в отдаленных и мало кому известных странах, и тому, что он, приехав в Россию в 1761 г., мгновенно изучил русский язык так хорошо, что уже через два года мог писать русские романы. На самом деле, он родился и вырос не то на Украине, не то в Польше, где-то у турецкой границы; учился он, вероятно, в Киевской духовной академии; потом, действительно, попал в Турцию и, видимо, путешествовал по Европе; он знал несколько языков и схватил, довольно поверхностно, верхи европейской культуры. На литературу он смотрел как на выгодную отрасль промышленности более, чем как на служение истине (так смотрели на нее Сумароков и его ученики). Он писал невероятно много; один за другим следовали его романы, переводы, нравственные сочинения, журналы. За один только 1763 год он издал четыре романа, причем один – в трех томах. В 1769 г. он издавал сразу два журнала, ежемесячник «Адская почта» и еженедельник «Смесь», причем «Адскую почту» писал целиком он сам. Под конец жизни он издал первые три тома своей «Русской истории», наполненной фантастическими сведениями; он так торопился сочинять ее, что там, где у него не хватало источников, хотя бы недостоверных, он сам сочинял их, давая ссылки на несуществующие книги. Он не скрывал, что работает ради денег.

В заключении I части своего романа «Непостоянная фортуна, или Похождения Мирамонда», он писал: «Виргилий и Гораций сами о себе сказывают, что бедность научила их стихотворству. Славный Тассо не с добра начал петь свои оды: ибо сколько он по иностранным дворам ни шатался, однако, нигде не мог сыскать своего счастия, и так, как то обыкновенно у бедных бывает, тогда начал петь, когда ему есть было нечего. Я знал многих таких: поет, что как скоро существенною своею пищею, т.е. сребром, насытились, то охрипли и приятного их голосу более не было слышно. И я, хотя меж умных себя поставить не могу, однако как бедность меня прижала, принялся к сему моему сочинению, начал рассуждать философически, в разных переводах и чтении разных книг на разных языках упражняться и быть доволен малым, когда больше нет».

А в «Адской почте» он признавался: «Я сие пишу для моего препровождения времени и для пропитания, которое единственно от пера, а часто и несчастного имею».

ЭМИН Федор Александрович родился - пи­сатель, журналист, переводчик.

Подлин­ная биография его не установлена, нацио­нальное происхождение его загадочно: он родился в семье не то венгра, не то поляка, принявшего магометанство во время своего пребывания в Турции.

Федор Александрович учился в Киевской духовной ака­демии, потом скитался по странам Ближ­него и Среднего Востока, некоторое вре­мя служил янычаром в турецкой армии.

В 1758 он явился к русскому посланнику в Лондоне князю. А. М. Голицыну и заявил о своем желании принять христианскую веру и вступить в русское подданство. Эмин был крещен в посольской церкви и получил паспорт, в котором было ска­зано, что рожден он от российских ро­дителей.

В 1761 он переехал в Петер­бург и обратился к императрице Елизавете Петровне с просьбой принять его на службу. Был назначен преподавателем итальянского языка в Сухопутный шля­хетский кадетский корпус.

В 1763 благо­даря покровительству Г. Г. Орлова Федор Александрович был переведен в Коллегию иностранных дел на должность переводчика, а затем, с чином титулярного советника, опреде­лен в кабинет императрицы. Свободное от службы время он заполнял литератур­ной работой, темпы которой были поис­тине необычайны.

В 1763, через два года после своего приезда в Россию, он издал романы

«Любовный вертоград, или Непреоборимое постоянство Камбера и Арсены»

«Приключения Фемистокла»,

«Непостоянная фортуна, или Похожде­ние Мирамонда»

и перевод с итальян­ского романа «Бесщастный Флоридор».

В 1764 вышли романы Эмина:

«Награжден­ное постоянство, или Приключения Лизарка и Сарманды»,

«Горестная любовь маркиза де Толедо, перевод с гишпанского»,

«Басни нравоучительные».

В последние годы Эмин Ф.А. публикует четырех­томный роман

«Письма Ернеста и Доравры» (1766),

перевод «Польской исто­рии» французского историка Солиньяка (1766),

«Российскую историю жизни всех древних от самого начала России государей» (1768-69).

В 1769 он издает два сатирических журнала - еженедель­ную «Смесь» и ежемесячную «Адскую почту». За девять лет жизни в Петер­бурге Эмин опубликовал свыше 25 книг оригинальных произведений и переводов.

Социальные позиции Эмина Ф.А. противоре­чивы. Он согласен с существующей си­стемой феодального неравенства, высту­пает за предоставление больших прав и привилегий купечеству («купечество есть душа государства и весьма оную хра­нить подлежит, чтобы тело не похудело») и в то же время сочувствует угнетенному положению крестьянства, критикует злоупотребления крепостным правом. В «Речи о существе простого наро­да» , опубликованной в «Смеси», Эмин про­водил, мысль о том, что «простой народ есть создание, одаренное разумом, хотя князья и бояре утверждают про­тивное». В «Адской почте» он рассказы­вает об одном помещике, который ото­брал у крестьянина наличные сбереже­ния, а после «велел сечь его, чтоб ему родил деньги, и бил до тех нор, пока он издыхать не начал».

В 1769 развернувшей­ся журнальной полемике он встал на сторону новиковского «Трутня», в статьях которого, по его словам, «нет ни злонравия, ни невежества, а есть едкая соль». Он выступает против офи­циозной «Всякой всячины», критикуя ее за нетерпимость к критике и началь­ственные окрики. На страницах своих журналов писатель, не затрагивая основ рели­гии, сатирически изображал монастыр­ский быт, порицая обжорство и пьян­ство монахов.

Явившись первым крупным создателем романа на русской почве, Эмин выступил активным защитником самого жанра ро­мана. По его словам, «романы, изрядно сочиненные и разные нравоучения и опи­сания разных земель с их нравами и политикой в себе содержащие, суть наи­полезнейшие книги для молодого юно­шества к привлечению их к наукам» («Непостоянная фортуна»). Эмин писал свои романы в расчете на «всякого чина и звания людей», широко используя эле­менты западноевропейских авантюрных романов, ставшие у него своего рода шаб­лонами (бури, кораблекрушения, напа­дение морских разбойников, путеше­ствия по восточным странам, любовные сцены и т. д.).

Романы Эмина Ф.А. перегружены географическими названиями, действие в них молниеносно переносится из одной страны в другую. Они насыщены поли­тическими рассуждениями (особенно ро­ман «Приключения Фемистокла» ), отра­жающими неустойчивость и двойствен­ность его социальных позиций. Наибо­лее значительный роман Эмина «Письма Ернеста и Доравры» (1766) написан под воздействием «Новой Элоизы» Руссо и представляет собой одно из ранних про­изведений сентиментализма на русской почве. Внимание писателя обращено на изображение внутреннего мира обыкно­венных, ничем не примечательных людей. Перед читателями был открыт новый мир простых человеческих чувств и житей­ских переживаний. В романе мно­гое идет от классицистических традиций (характер конфликта, примат разума, дол­га и закона), но в то же время он являлся и новым шагом в развитии русской про­зы: связанные с любовной темой психоло­гические переживания разрабатывались до него лишь в лирике А. П. Сумарокова и в трагедии.

Обширная работа Эмина Федора Александровича «Российская исто­рия жизни всех древних от самого начала России государей» (1767-69), доведен­ная до 1231, изобилует неточностями и прямыми выдумками. Исторические фак­ты и их освещение Эмин заимствовал из иностранных источников. Исторические герои писателя разговаривают на языке 60-х гг. XVIII в. Его общая концепция - монархическая.

Литературные произведения Эмина Ф.А., не­когда популярные, потеряли своих чита­телей уже в начале XIX в. Однако роль, которую сыграл писатель в подготовке русского сентиментализма, должна быть отмечена.

Умер – , Петербурге.