Главная › Детские рецепты › Жизнь в деревне мне мальчику была. Мальчик, переехавший жить за мкад: "тут совсем другая жизнь!"

Жизнь в деревне мне мальчику была. Мальчик, переехавший жить за мкад: "тут совсем другая жизнь!"

Работы Коровина поражают какой-то ни на кого непохожестью: мазок, цвета, выбор композиции. Захотелось узнать как можно больше о художнике. Из книги Константина Коровина «Моя жизнь» я выбрала некоторое количество цитат периода его юности (до поступления в Московское училище живописи, ваяния и зодчества), которые, как мне кажется, рассказывают о формировании художника.

Коровин очень любил природу, детство его прошло в доме родителей на Рогожской заставе и в деревне, где художник проводил лето.

Валентин Серов, портрет Константина Коровина, 1891

«Также я любил смотреть, когда у матери моей на столе лежали коробочки с разными красками. Такие хорошенькие коробочки и печатные краски, разноцветные. И она, разводя их на тарелке, кистью рисовала в альбом такие хорошенькие картинки - зиму, море, - такие, что я улетал куда-то в райские края. Отец мой тоже рисовал карандашом. Очень хорошо, говорили все - и Каменев, и Прянишников. Но мне больше нравилось, как рисовала мать.»

Ранняя весна, 1870

«Приходит доктор Плосковицкий. Я был рад всегда его видеть. Он прописывает мне лекарства: пилюли в таких хорошеньких коробочках, с картинками. Такие картинки, что так никто не нарисует, думал я. … Такие там горы, елки, беседки. Мне сказала Таня, что недалеко за Москвой такие растут. И я подумал: как только выздоровлю, уйду туда жить. Там мыс Доброй Надежды.»

Последний снег, 1870

«Зима. Сад был весь в инее от мороза. Я смотрел: действительно, это было так хорошо - все белое, пушистое. Что-то родное, свежее и чистое. Зима.
А потом мать рисовала эту зиму. Но не выходило. Там были узоры ветвей, покрытые снегом. Это очень трудно.
- Да, - согласилась мать со мной, - эти узоры трудно сделать.
Тогда я тоже начал рисовать, и ничего не выходило.»

Мостик, 1880

«Летом с отцом и матерью я довольно часто ездил под Москву, в Петровский парк, на дачу к тетке Алексеевой. Это была толстая женщина с красным лицом и темными глазами. Дача была нарядная, выкрашенная желтой краской, загородка тоже. Дача была в резных финтифлюшках; перед террасой была куртина цветов, а посередке железный крашеный журавль: подняв нос кверху пускал фонтан. И какие-то на столбах два ярких, ярких серебряных шара, в которых отражался сад. Дорожки, покрытые желтым песком, с бордюром - все это было похоже на бисквитный пирог. Хорошо было на даче у тетки, нарядно, но мне почему-то не нравилось. К огда надо было сворачивать с Петровского шоссе в аллею парка, то шоссе казалось далекой синей далью, и мне хотелось ехать не на дачу к тетке, а туда, в эту дальнюю синюю даль. И я думал: там, должно быть, мыс Доброй Надежды…
А у тетки на даче все раскрашено, даже пожарная бочка тоже желтая. Мне хотелось совсем другое видеть: там где-то есть леса, таинственные долины… И там, в лесу, стоит избушка - я бы ушел туда и стал бы один жить в избушке этой.»

Настурции, 1888

«Долго я ждал этого счастья (прим. Поездку в деревню) . Прошло лето, зима, и вот в один прекрасный день, когда только распустились березки, отец поехал со мной по железной дороге. Какая красота. Что видно в окно - леса, поля, - все в весне. И приехали в Большие Мытищи. С краю был дом - изба большая. Нам ее показала какая-то женщина и с ней мальчик Игнатка. До чего хорошо в избе: две деревянные комнаты, потом печка, двор, на дворе стоят две коровы и лошадь, маленькая собачка, замечательная, - все время лает. А как вышел на крыльцо, видишь большой синий лес. Блестят на солнце луга. Лес - Лосиный Остров, огромный. То есть так хорошо, что я никогда не видел. Вся Москва никуда не годится, такая красота…»

Мальвы, 1889

«За заворотом реки, через сосны, синела даль, и там большой был плес реки. Нет, не это мыс Доброй Надежды, а он там, где синяя даль. Поэтому я пойду непременно туда… там есть избушка, там буду жить. Ну что Москва, что дом наш рогожский с колоннами, что он стоит перед этими цветами - лиловыми султанами, которые стоят у ольхи…И эти ольхи зеленые отражаются в воде, как в зеркале, и там синее небо, а наверху, вдали, синеют далекие леса.»

В летнем домике, 1895

«Жизнь в деревне мне, мальчику, была наслаждением. Казалось, что нет и не может быть лучше моей жизни. Целый день я в лесу, в каких-то песчаных оврагах, где высокие травы и огромные ели упали в речке. Там я с товарищами выкопал себе в обрыве дом, за ветвями упавших елей. Какой дом! Желтые стены из песка, потолок мы укрепили палками, постелили ветви елей, сделали, как звери, логовище, печку, провели трубу, ловили рыбу вместе с крыжовником, который воровали в саду. Собака была уже не одна, Дружок, а четыре целых. Собаки замечательные. Сторожили нас, и собакам казалось, как и нам, что это самая лучшая жизнь, какая только может быть, за что можно восхвалять и благодарить Создателя. Что за жизнь! Купанье в реке; каких зверей видели мы, таких и нет. Пушкин сказал верно: «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей…»

Неудача, 1880

«Окружение, природа, созерцание ее было самым существенным в моем детстве. Природа захватывала всего меня, давала настроение, как если бы ее изменения были слиты с моей душой. Гроза, мрачная непогода, сумрак, бурные ночи - все впечатляло меня... Это было для моей жизни и чувств самое главное.»

Черный кот на подоконнике, 1902

«Писать с натуры - это совсем другое. И трудно было писать быстросменяемый мотив нависших туч перед грозой. Это так быстро менялось, что я не мог схватить даже цвета проходящего момента. Не выходило - и потому я стал писать просто солнце, серый день. Но это невероятно трудно. Немыслимо постигнуть всю мелкость рисунка природы. Например, мелкого леса. Как сделать этот весь бисер ветвей с листьями, эту траву в цветах…
Мучился ужасно. Я заметил, что в картине, которую видел, пишутся не близкие предметы природы, а как-то на расстоянии, и я тоже старался делать в общем. Это выходило легче.»

Летом, 1895

«Что может быть мерзей каменного тротуара с тумбами, пыль, какие-то дома, окна скучные. Не так живут. Надо же всем жить около леса, где речка, огород, частокол, корова, лошади, собаки. Там надо жить. Как глупо. Дивные реки России - какая красота. Какие дали, какие вечера, утро какое. Заря всегда сменяется, все для людей. Там надо жить. Сколько простора. А они - вот тут… где помойные ямы на дворах, все какие-то злые, озабоченные, все ищут денег да цепей - сказал я, вспомнив «Цыган» Пушкина. А я так любил Пушкина, все плакал читая его. Вот это был человек. Он же все сказал и сказал правду.»

Северная идилия, 1886

Молодая женщина Алиса - дочка большого начальника, уже и сама большая начальница. Начальницей её сделали друзья папы. Естественно, что Алиса - демократка. Другой судьбы для неё в новой России быть не могло. Ещё бы - прадедушка был ярый большевик, дедушка и папа - передовые коммунисты, так что Алисе на роду было написано стать демократкой. Её послали в отстающую по всем показателям область, дали в подчинение медицину и школы и сказали:

Конечно, не штат Флорида, но для биографии побудь там. А когда доведёшь медицину и школы до мирового уровня, тогда раздвинем пред тобой новые горизонты.

Начальником в области был тоже молодой человек, но постарше Алисы, и уже закалённый в боях за демократию. Еще со времён пьяной приватизации научился тасовать в речах мировое, примерное для нас, сообщество, разные инвестиции, новые технологии, знал, что такое ВТО, а что такое ТНК, соображал в нефтяных и газовых трубах, в ценных бумагах, умел хлопать по плечу, для популярности мог выпить с рабочим пивца, а с интеллигентами говорить о трезвости, вёл здоровый образ жизни, словом, держался курса и подходил, как начальник и для области, и для Алисы.

Он, конечно, в любом случае помогал бы ей, но Алиса всё-таки решила стать его любовницей. Для удобства. И стала. При её-то происхождении и красоте, при её-то связях в столице. Но и ему такие отношения были выгодны. Жена у него караулила квартиру в Москве, да и что жена? Ну, настучат ей, он скажет: «Милая, а ты хочешь, чтоб я вместе с тобой сгнил в этой дыре»?

Алиса не отлавливала начальника в рабочее время, зачем? У него и дел много, и светиться часто около него ни к чему. При наличии личных отношений он сам к тебе ночью придёт. Тут и кукуй ему о своих проблемах.

Какие же всё-таки люди чёрствые, - жаловалась она, запуская кофейный аппарат. - Говорю: так же нельзя, вы же не скотов, людей лечите. Где современное оборудование, где вообще всё? Где европейская аппаратура?

Начальник зевал:

Ну и что? Закрыла?

А как же, - всплескивала руками Алиса. - Дикие люди! Говорят: фельдшерский пункт всегда был. И что? «Всегда»! Хватит, говорю, нам этого позорного отставания. Прямо слаборазвитая Африка. «А где нам лечиться»? Есть районная больница, пользуйтесь. Ах, говорят, старухи не могут ехать! Говорю: поставьте им компьютер, пусть выходят на специалистов через интернет. Ах, денег нет! Денег у них нет, - говорила она язвительно, садясь с чашечкой кофе на колени к начальнику и давая ему отхлебнуть капельку.

Начальник тоже возмущается:

Да заколебали они меня все! Самоуправление хотят, берите! И тут же деньги цыганят. Печатного станка у меня нет, сами изворачивайтесь. Не можете - уходите, посажу своего. Не надо больше кофе, давай сухонького, и бай-бай! Утром оппозиция придёт, надо выспаться. Придётся кость бросить. Пару мест добавить. А, с другой стороны, орут, ну и орите. Это же как раз и есть демократия. Сунешь должность, они и заткнутся.

Да-да, милый. А я снова поеду малокомплектные школы закрывать. Но им же ничего не втолкуешь. Русским языком говорю: нерентабельно! Не въезжают! Детей далеко возить, отрыв от семьи, дорого! А как они хотели! - возмущенно восклицала Алиса, готовясь ко сну. - Зачем рожали? Зачем? Если не могут дать детям достойного образования. Лялик, это же средневековье: в одном помещении четыре класса начальной школы. Дурдом! Я зашла, мне плохо. Печка топится и сушатся, представляешь, сапоги и валенки. Хорошо, у меня с собой шанель. В коридоре понюхала. Ой, думаю, скорее отсюда. А они мне: ах, посмотрите нашу выставку рисунков, ах, мы вам споём, станцуем танцы народов мира.- Алиса грациозно повела голым плечиком: - В деревне, представляешь, печи топят, корова мычит и - танцы народов мира.

Понравиться хотели, - говорит начальник, зевая и расстегивая рубаху. - И что, закрыла школу?

А как иначе? Для их же пользы. Нет, Ляльчик, очень они неблагодарные, очень. Говорят: «Мы тут родились, выросли, нам тут всё дорого, у нас тут родина».

Будет им дорого, - говорит начальник, стягивая штаны. - Родина! Я убиваюсь для их счастья, я уж сам забыл, где и родился. Не ценят.

Чёрствые, чёрствые люди достались нам, - воркует Алиса. - Да, вспомнила, там девочка, такая хорошенькая, наедине мне говорит, что учительница ей запретила джинсы в школу носить. И что мама её два раза шлёпнула. Но это вообще уже безпредел. Нет, я оформлю лишение родительских прав, употреблю ювеналку, и эту дуру-учителку надо проучить. - Алиса уже вся в розовом пеньюаре. - Ляльчик, - она красиво простирает к нему руки, - а когда к морю? Когда? Ты обеща-ал.

Начальник вновь зевает, разводит руками, мол, не всё от меня зависит.

Лялик, а почему тебе не дали центральную область, а Геннадию дали?

Начальник хмыкает:

Он же прямой племянник, а я только двоюродный брат жены. Разница?

Ну что, гасить свет? - спрашивает Алиса.

Инструкция об оплате (откроется в новом окне) Форма для пожертвования Яндекс.Деньги:

Другие способы помощи

Комментариев 7

"Ещё бы - прадедушка был ярый большевик, дедушка и папа - передовые коммунисты, так что Алисе на роду было написано стать демократкой".Это, пожалуй, лучшее, что я читал на русской линии за все время.Фраза одна замечательнее другой.Старый благословенный большевистский стиль общения и трогательная забота о народе."А когда доведёшь медицину и школы до мирового уровня, тогда раздвинем пред тобой новые горизонты".Как из газет тридцатых или рассказов Аверченко."Утром оппозиция придёт, надо выспаться".Ладно, успокоюсь, а то так и весь рассказ процитирую.Нет, последнее:" Русским языком говорю: нерентабельно! Не въезжают!"-)))).
Спасибо, lucia, рассказы Коровина замечательны.Напомнили, буду снова перечитывать.Запомнилось, как Лисандр Лисандрыч портрет Феоктиста писал, если не ошибаюсь, в рассказе "В деревенской глуши".

3. Анонимка : Re: Демократка Алиса и неблагодарный народ
2011-05-26 в 14:13

Эх, хорош рассказ и прямо в самую точку. Как вот только народу от таких ляликов и алисок бедному русскому народу освободиться.

2. Аноним : Re: Демократка Алиса и неблагодарный народ
2011-05-26 в 11:44

"Естественно, что Алиса - демократка. Другой судьбы для неё в новой России быть не могло. Ещё бы - прадедушка был ярый большевик, дедушка и папа - передовые коммунисты, так что Алисе на роду было написано стать демократкой."

Вот то то и оно. "Ново"-"русская" демократия от КПСС.

1. lucia : Re: Демократка Алиса и неблагодарный народ
2011-05-26 в 02:23

То ли дело при социализме! Все честные, копейки не возьмут...

В такой школе при царе учился великий русский художник К.Коровин
" Главная » Статьи » Мои статьи
Константин Коровин.
IV. [ШКОЛА. ВПЕЧАТЛЕНИЯ ОТ МОСКОВСКОЙ И ДЕРЕВЕНСКОЙ ЖИЗНИ]

Прошло лето. Наступили дожди, осень. Опали деревья. Но хорошо было в нашем доме, которого никто не знал. Топили печку - тепло. Но отец пришел как-то с учителем, человеком высокого роста, худым, с маленькой бородкой. Такой сухой и строгий. Он показал на меня: завтра идти в школу. Было страшно. Школа - ведь это особенное что-то. А что страшно - неизвестно, но страшно неизвестное.

В Мытищах, на шоссе у самой заставы, в большом каменном доме, на котором орел, написано “Волостное правление”. В левой половине дома помещалась, в большой комнате, школа.

Парты черные. Ученики все в сборе. Молебен у икон. Пахнет ладаном. Священник читает молитву и кропит водой. Подходим к кресту. Садимся за парты. Учитель нам раздает перья, ручки, карандаши и тетради, и книгу - замечательную книгу: “Родное слово” с картинками. Мы, уже грамотные, помещаемся на одной стороне парт, а младшие - на другой.

Первый урок начинается с чтения. Приходит другой учитель, румяный, низенького роста, веселый и добрый, и велит петь за ним. Поем:

Ах, ты воля, моя воля,

Золотая ты моя.

Воля - сокол поднебесный,

Воля - светлая заря...

Не с росой ли ты спустилась,

Не во сне ли вижу я.

Иль горячая молитва

Долетела до царя.

Замечательная песня. В первый раз я слышал. Тут никого не ругали.

Второй урок был - арифметика. Надо было выходить к доске и писать цифры, и сколько будет одно с другим. Ошибались.

И так началось учение каждый день. В школе ничего не было страшного, а просто замечательно. И так мне нравилась школа."

Я вырос и сформировался в русской деревне. Потомственный крестьянин. Все азы русского крестьянского бытия впитал с младенческого возраста. Когда в деревне рождается ребёнок, его появление воспринимается не только его непосредственными родственниками, но и всей деревней, всем обществом. Деревня живёт словно большая семья, где каждый друг другу ближний, или дальний родственник (во множестве случаев так оно и есть). Появление ребёнка воспринимается как пополнение огромного деревенского семейства. И отношение к маленькому односельчанину строится не на пустом месте, а сперва за заслуги его рода. Деревня знает, из какого рода этот человек, а, следовательно, что можно потенциально от него ожидать. А потом уже, по мере взросления, человек и сам зарабатывает себе авторитет в деревне.

И вообще в деревне принято интересоваться односельчанами, их успехами, радостью и горем. И это не праздное любопытство, а искреннее участие. У каждого человека, живущего в деревне, жизнь его односельчан вызывает неподдельный интерес. Любопытно, что деревня искренне интересует человека, даже давным-давно уехавшего из неё. Всё равно он поддерживает с ней невидимую духовную связь. Вспоминаю, когда к нам приезжали бабушкины сёстры – родные, двоюродные, троюродные, другие родственники. Тогда разговоры о деревенской жизни были безконечными! Отсутствовавшие какое-то время эти родственники, словно достраивали свою картину деревенской жизни, восполняли пробелы – кто родился, кто женился, кто умер, кто где работает, кто чем занимается. Часто эти разговоры заходили далеко за полночь. Каким было наслаждением засыпать под эти разговоры! У меня на глазах словно проходила вся деревенская история. Иногда и я вставлял своё слово. Только теперь, когда это практически ушло, всё это воспринимается, как неотъемлемая часть крестьянской жизни. А тогда я просто жил в этой атмосфере и ничего не анализировал.

Интересно, что и сегодня, когда я приезжаю раз в году летом на Ставрополье, чтобы навестить последнюю оставшуюся в живых сестру из восми сестёр и братьев моей бабушки (ей уже 85 лет), то мы с ней начинаем вспоминать, разговаривать о деревенской жизни. А уехала она из деревни в 1941 году. Человек уже почти 70 лет не живёт в деревне, а духовно продолжает в ней пребывать!

Часто деревенские жители вспоминают прежнее житьё, органически связанное с ним настоящее. Кого-то вспоминают доброй памятью, к кому-то относятся очень уважительно, а кого-то и осудят за дурной образ жизни. И человек, зная это, стремится жить по совести. Ему небезразлично “что люди скажут”. В деревне всегда всё делается с оглядкой на односельчан. Вспоминаю, как часто торопила меня бабушка, например, копать картошку. Одним из аргументов было то, что многие уже начали. И если мы выкопаем позже других, то стыдно будет, подумают, что мы ленивые. Всегда в деревне личное подчинялось коллективному. Никто бы не посмел совершить поступок, который бы оскорблял всех односельчан. Но вот в последние годы апостасия дошла и до деревни. С чувством глубокого смущения обнаружил я в своей деревне дом, построенный кем-то из дачников (а дачники, как известно, ещё Чехов сказал, это так пОшло) – этот дом стоит не на солнечной стороне, так вот, чтобы в доме светило солнце, эти дачники “повернули” его задом на дорогу, а окнами в поле. Какой яркий образ! Они “повернулись задом” ко всей 500-летней истории моей деревни! За 500 лет ни один человек в деревне не додумался так поставить дом!

Какое удивительное и, я бы сказал, архаичное проявление соборности – помощь соседям, односельчанам в большой, тяжёлой работе: строить дом, сажать картошку, рубить капусту. Удивительное дело: как только кто-то начал такую работу, то не нужно даже звать помощников – сами придут.

До самых последних лет как трогательно видеть, когда мы начинаем сажать картошку лошадью, старые, чуть ли не 80-летние соседки приходят каждая со своим ведром и помогают нам в этом деле. А потом мы идём помогать кому-то из соседей. Помню, как одни из наших соседей сушили сено. Оно было уже почти высохшее, а в это время на краю знойного июльского неба появилась дождевая туча. Так вот, мы с мамой долго не раздумывали – побежали помогать спасать сено. Быстро сметали стог. Соседи были очень благодарны.

Если в деревне живут одинокие старики, им всегда стараются помочь – что-то сделать по дому, принести к празднику (Рождество, Пасха), да и просто без причины молока, кусочек мяса. Обязательно намоют их в бане – это святая обязанность!

Некоторые одинокие старики, старушки, которым не по силам топить баню, годам моются у своих соседей. И никому даже в голову не придёт намекнуть, что кто-то кому-то должен.
Помню, когда был мальчишкой, с какой радостью бегал на колодец, чтобы принести немощным старушкам водицы – это тоже была святая обязанность!

Если кто-то заболел, то многие соседи приходят навестить больного, приободрить, поддержать. Это и сегодня осталось. Правда, когда в деревне осталось 15 старичков и старушек, как горько видеть, когда они приходят к больным, которые умирают, а проходит некоторое время, и сами умирают. Когда моя бабушка незадолго до смерти слегла, то одна из дальних родственниц пришла навестить её с банкой парного козьего молока и горячими, только что напеченными оладьями. Как это было трогательно!

Если односельчанин умирает, то за два дня, что гроб с телом покойного стоит дома, вся деревня приходит прощаться с ним. Сидят у гроба, вспоминают его жизнь, добрые события из его жизни. В день похорон многие едут на кладбище. Кто не может ехать, тот прощается с покойным дома. А уж на поминки, на 9, 40 дней, на годовщину собирается тоже вся деревня.

И память о человеке живёт годами в сердцах односельчан. Даже если прошло много лет и не осталось живых свидетелей, то память продолжает жить в рассказах, преданиях. Так, в нашем современном обиходе фигурируют имена некоторых односельчан, родившихся ещё в середине 19-го века.

Таким образом, соборность русского народа, русских крестьян является настолько органичным качеством, как бы врождённым, что даже сегодня, в эпоху всеобщего духовного упадка и деградации, человек живёт в её категориях, порой сам не осознавая того. И мне думается, что это качество будет одним из основных в деле возрождения русского народа, о котором так много мы говорим.

Жизнь в деревне мне, мальчику, была наслаждением. Казалось, что нет и не может быть лучше моей жизни. Целый день я в лесу, в каких-то песчаных оврагах, где высокие травы и огромные ели упали в речке. Там я с товарищами выкопал себе в обрыве дом, за ветвями упавших елей. Какой дом! Желтые стены из песка, потолок мы укрепили палками, постелили ветви елей, сделали, как звери, логовище, печку, провели трубу, ловили рыбу, достали сковородку, жарили эту рыбу вместе с крыжовником, который воровали в саду. Собака была уже не одна, Дружок, а четыре целых. Собаки замечательные. Сторожили нас, и собакам казалось, как и нам, что это самая лучшая жизнь, какая только может быть, за что можно восхвалять и благодарить создателя. Что за жизнь! Купанье в реке; каких зверей видели мы, таких и нет. Пушкин сказал верно: «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей...» Был барсук, но мы-то не знали, что барсук: какой-то особенный большой поросенок. Собаки гнали его, и мы бежали, хотелось поймать, приучить его, чтоб вместе жил. Но не поймали - убежал. Прямо ушел в землю, пропал. Чудесна жизнь... Прошло лето. Наступили дожди, осень. Опали деревья. Но хорошо было в нашем доме, которого никто не знал. Топили печку - тепло. Но отец пришел как-то с учителем, человеком высокого роста, худым, с маленькой бородкой. Такой сухой и строгий. Он показал на меня: завтра идти в школу Было страшно. Школа - ведь это особенное что-то. А что страшно - неизвестно, но страшно неизвестное. В Мытищах, на шоссе у самой заставы, в большом каменном доме, на котором орел, написано «Волостное правление». В левой половине дома помещалась, в большой комнате, школа. Парты черные. Ученики все в сборе. Молебен у икон. Пахнет ладаном. Священник читает молитву и кропит водой. Подходим к кресту. Садимся за парты. Учитель нам раздает перья, ручки, карандаши и тетради, и книгу - замечательную книгу: «Родное слово» с картинками. Мы, уже грамотные, помещаемся на одной стороне парт, а младшие - на другой. Первый урок начинается с чтения. Приходит другой учитель, румяный, низенького роста, веселый и добрый, и велит петь за ним. Поем:Ах, ты воля, моя воля, Золотая ты моя. Воля - сокол поднебесный, Воля - светлая заря... Не с росой ли ты спустилась, Не во сне ли вижу я. Иль горячая молитва Долетела до царя 9 . Замечательная песня. В первый раз я слышал. Тут никого не ругали. Второй урок был - арифметика. Надо было выходить к доске и писать цифры, и сколько будет одно с другим. Ошибались. И так началось учение каждый день. В школе ничего не было страшного, а просто, замечательно. И так мне нравилась школа. Учитель, Сергей Иванович, приходил к моему отцу пить чай, обедать. Был человек серьезный. И с отцом все говорили они хитрые вещи, и казалось мне, что отец ему говорил все не так - не так он говорил. Помню, как-то раз захворал отец, лежал в постели. У него был жар и лихорадка. И он мне дал рубль и сказал: - Сходи, Костя, на станцию и достань мне там лекарство, вот я написал записочку, покажи ее на станции. Я пошел на станцию и показал записочку жандарму. Он мне сказал, выйдя на крыльцо: - Вон видишь, мальчик, тот вон маленький домик, с краю у моста. В этом домике живет человек, у которого есть лекарство. Я пришел в этот дом. Вошел. Грязно в доме. Какие-то стоят меры с овсом, гири, весы, кульки, мешки, сбруя. Потом комната: стол, всюду все навалено, заставлено. Шкафчик, стулья, и за столом, у свечи сальной, сидит старше в очках, и лежит большая книга. Я подошел к нему и дал записку. - Вот, - говорю, - за лекарством пришел. Он прочел записку и сказал: «Подожди». Пошел к шкафчику, открыл его, достал маленькие весы и из банки клал белый порошок на весы, а в другую чашку весов положил маленькие плоские медяшки. Отвесил, завернул в бумажку и сказал: - Двадцать копеек. Я дал рубль. Он подошел к постели, и тут я увидел, что у него на затылке была надета маленькая ермолка. Долго он что-то делал, доставал сдачу, а я смотрел на книгу - не русская книга. Какие-то большие черные знаки подряд. Чудная книга. Когда он мне отдал сдачи и лекарство, я спросил его, показав пальцем: - Что здесь написано, что это за книга? Он мне ответил: - Мальчик, это книга мудрости. А вот где ты держишь палец, тут написано: «Бойся больше всего злодея-дурака». «Вот так штука», - подумал я. И дорогой думал: «Что же это за дурак такой?» И когда пришел к отцу, отдал ему лекарство, которое он развел в рюмке с водой, выпил и сморщился - видно, что лекарство горькое, - я рассказал, что я достал лекарство у такого странного старика, который читает книгу, не русскую, особенную, и сказал мне, что в ней написано: «Бойся больше всего разбойника-дурака». - Кто же, скажи мне, - спросил я отца, - этот дурак и где он живет. В Мытищах есть? - Костя, - сказал отец. - Он, такой дурак, живет везде... А правду тебе сказал этот старик, самое страшное - дурак. Очень я задумался над этим. «Кто не это такой, - все думал я. - Учитель умный, Игнатттка умный, Сережка тоже». Так я и не мог узнать - кто этот дурак. Вспомнив как-то в школе во время перемены, я подошел к учителю и спросил его, рассказав про старика, кто дурак. - Много будешь знать - скоро состаришься, - сказал мне учитель. И только. Помню, я учил урок. А учитель был в другой комнате у нас в гостях, с моим отцом. И они все спорили. Я помню - отец говорил: - Это хорошо - любить народ, желать ему блага. Это похвально - желать сделать ему счастье и благополучие. Но это мало. Этого может желать и дурак... Я тут насторожился. - И дурак желает блага народу, - продолжал отец, - благими намерениями вымощен ад. Это ничего не стоит - желать. Надо уметь сделать. Вот это есть суть жизни. А у нас и горе от того, что все только желают, и от этого могут пропасть, как можно пропасть от дурака. Еще страшней мне показалось. Кто нее этот дурак. Разбойник, я знаю, он стоит у леса или у дороги, с дубиной и с топором. Пойдешь - он и убьет, как убили извозчика Петра. Я с товарищами - Сережкой и Игнашкой - ходил за село - смотреть. Он лежал под рогожей, зарезанный. Стра-а-ашно. Я всю ночь не спал... И стал бояться ходить вечером за село. В лес, к речке - ничего, он не поймает, я убегу. Да у меня ружье, я его сам ахну. Но дурак страшней. Какой же он. Я не мог себе представить и опять пристал к отцу, спрашивал: - Он в красной шапке? - Нет, Костя, - сказал отец, - они разные. Это те, которые хотят хорошего, но сделать этого хорошо не умеют. И все выходит скверно. Я был в недоумении.

Как странно, я несколько раз ездил с отцом в Москву. Был у бабушки, Екатерины Ивановны, был в большом ресторане, и ничто - ни Москва, ни у бабушки, ни ресторан - мне не нравилось. Не нравилось так, как эта убогая квартира в деревне, как эта темная ночь зимой, где подряд спят темные избы, где глухая, снежная, скучная дорога, где светит круглый месяц и воет собака на улице. Какая сердечная тоска, какая прелесть в этой тоске, какое замирание, какая красота в этой скромной жизни, в черном хлебе, изредка в баранке, в кружке квасу. Какая печаль в избе, когда светит лампада, как мне нравится Игнашка, Сережка, Кирюшка. Какие друзья закадычные. Какая прелесть в них, какая дружба. Как ласкова собака, как мне нравится деревня. Какие добрые тети, чужие, ненарядные. Мне уже неприятна была роскошь моих нарядных теток - Остаповых, тетки Алексеевой, где эти кринолины, этот изысканный стол, где так чинно все сидят. Какая скука. Как мне нравится воля лугов, леса, бедные хижины. Нравится топить печь, рубить хворост и косить травы - я уже умел, и меня похвалил дядя Петр, сказав мне: «Молодец, тоже косишь». И я пил, усталый, квас из деревянного ковша. В Москве я выйду - каменные мостовые, чужие люди. А здесь я выйду - трава или сугробы снега, далеко... И люди родные, свои. Все добрые, никто меня не ругает. Все погладят по голове или посмеются... Как странно. Я никогда не поеду в город. Ни за что не буду студентом. Они все злые. Они всегда всех ругают. Тут никто не просит денег, да у меня и есть только семитка. И все время она у меня лежит. Да и у отца мало денег. А как было много. Я помню - сколько у деда было денег. Ящики были наполнены золотом. А теперь нет. До чего у Сереги хорошо. Там портной-солдат шубу шьет ему. Так вот рассказывал... Как он в лесу заблудился, как разбойники напали да как он их всех топил... Вот до чего хорошо слушать. А как он лешего в болото загнал, да хвост ему оторвал. Вот он его молил отпустить. А тот держит за хвост и говорит «нет» и говорит выкуп какой: «Вези, - говорит, - меня в Петербург к царю». Сел ему на шею, прямо к царю и приехал. Царь и говорит: «Молодец солдат!» И дал ему рупь серебряный. Он и рупь показывал... Большой руль такой, старинный. Вот это люди. Не дураки. Много в деревне интересного. Куда ни пойдешь, все рассказывают то, что не бывает. Что же рассказывать, что бывает, как в Москве. В Москве рассказывают все, что бывает. А тут - нет. Тут сейчас так, а через час - неизвестно, что будет. Это ведь, конечно, деревня глухая. А как бревенчатые дома хороши. Новая изба... эх, сосной пахнет. Не ушел бы никогда. Вот только сапоги у меня худые, надо починить подметки. Говорят мне, что сапоги каши просят, разворотились. Говорил отцу, что двадцать копеек просят за починку. Отец велел отдать: «Я, - говорит, - заплачу». А вот неделю не отдают. Хожу в валенках. Отец просфоры привез - до чего вкусны с чаем. Просфору нельзя собаке давать; вше сказала Маланья, что если дать просфору собаке, то сейчас же помрешь. А я хотел. Вот хорошо, что не дал.

V. [В ПРОВИНЦИИ. ПЕРВЫЕ ТРУДНОСТИ И УСПЕХИ В ЖИВОПИСИ]

В деревне мне казалось, что я только теперь вижу зиму, так как в городе «акая же зима. Здесь все покрыто огромными сугробами. Спит Лосиный остров, побелевши^ инее. Тихий, торжественный и жуткий. Тихо в лесу, ни звука, будто заколдовано. Замело дороги, и до самых окон дом наш занесло снегом, насилу выйдешь с крыльца. Валенки тонут в пышном снегу. Утром в школе топится печка, придут товарищи. Так весело, отрадно, что-то свое, родное в школе, необходимое и интересное, всегда новое. И открывается другой мир. А стоящий на шкафу глобус показывает какие-то другие земли, моря. Вот бы поехать... И думаю: хорошо, должно быть, ехать на корабле по морю. И какое море, синее, голубое, сквозь землю проходит. Я не замечал, что была разница большая в средствах отца, и совсем не знал, что пришла бедность. Я не понимал ее. Мне так нравилось жить в деревне, что лучше я и представить не мог. И совсем забыл прежнюю, богатую жизнь: игрушки, нарядных людей, и они мне казались, когда я приехал в Москву, такими странными, говорят все, что не нужно. А только там - жизнь, в этом маленьком доме... Далее среди снега и жутких ночей, где воет ветер и метет метель, где озябший приходит дедушка Никанор и приносит муку и масло. До чего хорошо зимой топить печи, особенно приятно пахнет испеченный хлеб. Вечером придут Игнашка, Серега, мы смотрим кубари  , которые гоняем по льду. А в праздник идем в церковь, взбираемся на колокольню и трезвоним. Это замечательно... У священника пьем чай и едим просфору. Зайдем в праздник в избу к соседям, а там повадные, собираются девушки и парни. Девушки поют:Ах, грибы-грибочки, Темные лесочки, Кто вас позабудет, Кто про вас не вспомнит. Или:Иван да Марья в реке купались. Где Иван купался - берег колыхался, Где Марья купалась - трава распласталась... Или:Родила меня кручина, Горе воскормило, Беды вырастали. И спозналась я, несчастная, С тоской-печалью, С ней век мне вековать. Счастье в жизни не видать... Были и веселые и грустные. Но все это было так полно в деревне всегда неожиданным впечатлением, какой-то простой, настоящей, доброй жизнью. Но однажды отец уехал по делу, а мать была в Москве, И остался я один. С вечера у меня сидел Игнашка, мы сделали чай и говорили о том, кто кем бы хотел быть, и оба мы думали, что ничего нет лучше, как быть нам в деревне такими же крестьянами, как все. Поздно ушел Игнашка, и я лег спать. На ночь я немножко трусил, без отца и матери. Запер дверь на крючок, а еще от ручки к костылю дверной рамы привязал кушаком. К ночи как-то жутко, а так как мы много слышали про разбойников, то боялись. И я побаивался разбойников... И вдруг ночью я проснулся. И слышу, как на дворе лает собачонка Дружок. И потом слышу, что в сенях за дверью что-то упало с шумом. Упала приставленная лестница, которая шла на чердак дома. Я вскочил и зажег свечу, и вижу в коридоре, как в дверь выглядывает рука, которая хочет снять кушак с костыля. Где топор? Искал я - топора нет. Бросаюсь к печке, у печки нет. Я хотел топором махнуть по руке - топора нет. Окно в кухне, рама вторая была вставлена на гвоздях, но не замазана. Я ухватил руками, выдернул гвозди, выставил раму, открыл окн<3 и босиком, в одной рубашке, выскочил в окно и побежал напротив через дорогу. В крайней избе жил знакомый садовник, и сын его Костя был мой приятель. Я изо всех сил стучал в окно. Вышла мать Кости и спрашивает - что случилось. Когда я вбежал в избу, то, задыхаясь, озябнув, едва выговорил: - Разбойники... И ноги у меня были, как немые. Мать Кости схватила снег и терла мне ноги. Мороз был отчаянный. Проснулся садовник, и я рассказал им. Но садовник не пошел никого будить и боялся выйти из избы. Изба садовника была в стороне от деревни, на краю. Меня посадили на печку греться и дали чаю. Я заснул, и к утру мне принесли одежду. Пришел Игнашка и сказал: - Воры были. На чердаке белье висело - все стащили, а у тебя - самовар, - сказал он мне. Как-то было страшно: приходили, значит, разбойники. Я с Игнашкой вернулся в дом, по лестнице залезли на чердак, с топорами. Там лежали мешки с овсом, и один мешок показался нам длинным и неуклюжим. И Игнашка, посмотрев на мешок, сказал мне тихо: - Смотри-ка на мешок... И мы, как звери, подкрались, ударили топорами по мешку, думали, что там разбойники. Но оттуда выпятились отруби... Так-то мы разбойника и не решили... Но я боялся уж к вечеру быть в доме и ушел к Игнашке. Мы и сидели с топорами, оба в страхе.

Информатика

Родители, по крайней мере мои, не понимают, что сегодня интернет важен для каждого ребенка. Целый месяц мне пришлось провести без него! Было очень непривычно и даже скучно. Тогда я играл с собакой и котами, а еще с родителями в настольные игры. Зато пришлось фантазировать и придумать разные занятия. А в деревне фантазии есть, где разгуляться!

Трудовое обучение

В деревне я понял, что не очень хорошо справляюсь с настоящими мужскими инструментами. По крайней мере, будка для собаки мне далась тяжело.

Источник фото: личный архив героя

В городе и ремонтировать нечего, только если велосипед иногда подкрутить. Здесь родители стали чаще звать меня на помощь: принести воды, полить огурцы, покормить собаку. Урок труда у меня, считай, каждый день.

Биология

Сделал вывод, что мы зря посадили картошку. В следующем году скажу родителям, что больше не буду принимать в этом участие. Слишком сложно ухаживать за ней. Я - пас!

Однажды, во время сбора полосатых жуков, придумалось «Эти гады - колорады!».

А вот наблюдать за грядкой фасоли, которую я помогал садить, нравится. Да и вообще прикольно, что не нужно ходить в магазин, - много всего растет прямо на участке.

Здоровый Образ Жизни

Я вот что понял: если вода чистая, она вкусная. Деревенская вода очень вкусная!

Источник фото: личный архив героя

Здесь чистый воздух. А еще интереснее, чем в городе закаляться: никогда не знаешь, насколько холодная вода в бочке.

Русский язык

С русским тут трудно: здесь на нем не говорят. И на белорусском тоже.

Например, «мЭнталем» - это значит «быстро», а «набИраш» - это ведерко, которое завязывают на пояс, когда собирают ягоды. Очень смешной язык. Как бы русский совсем не забыть.

Литературное чтение

Один раз в неделю я бываю в Минске. Стараюсь увидеться с кем-нибудь из одноклассников. Я обязательно захожу в библиотеку и набираю книг. Последний год читаю детективы для подростков. Список литературы на лето решил не читать. Успею во время учебы, читаю я быстро.

Источник фото: личный архив героя

Человек. Общество. Государство

В нашей деревне мало детей и они все или малые, или скучные какие-то. В соседней деревне все дети тусуются около озера. И даже без родителей! Мои мне так пока не разрешают.

А еще мне совсем автолавка не понравилась! Цены на все выше, чем в минских магазинах! А почему нет автоаптеки, в деревне же много пожилых?

Математика

Если папа уезжает в город, то просит меня присмотреть за поместьем. Дело ответственное, поэтому мне платят за это. Соседи берут нас в лес и показывают все лесные секреты. Наверное, мы им очень понравились. Другие соседи просят меня принести ягод для них.

Источник фото: личный архив героя

За деньги, естественно.

В городе родители придумывали мне всякую ерундовую работу или просто давали деньги. А здесь я сам могу заработать. Конечно же, это круто! Считать свои деньги очень приятно, скажу я вам.

География

Когда мне говорили, что мы летим на остров, я прыгал от счастья! О горах говорить трудно, там просто надо побывать. Море - отличное время побалдеть.

Когда мы ездили в маленькие деревни к родственникам или друзьям, это всегда было не очень долго, но интересно. Поэтому, когда родители стали говорить про свой дом в деревне, я с радостью согласился на эту идею. Мы ездили по Беларуси и вместе выбирали участок.

Источник фото: личный архив героя

Каждая поездка- маленькое приключение. Мы даже как- то в снегу застряли и два часа откопаться не могли. Замёрзли, но это было так весело!

Астрономия

В деревне совсем другая жизнь! Как будто ты оказался на другой планете! Все здороваются друг с другом. Это обязательно. Здесь не принято звонить друг другу по телефону. Считается, что лучше зайти в гости и поговорить.

Велосипед здесь не для того, чтобы просто покататься, а для того чтобы ездить по делу - в магазин, в город, к соседу на другой конец деревни. Никто никуда не спешит.

Здесь такая другая жизнь, что я забыл обо всем и даже про школу. Я не знал, что летом в деревне можно так хорошо провести время.

расспрашивала Наталья Рачок

А вы помните лето в деревне? Расскажите нам интересные истории об этом!