Воронцов даниил семенович. Из глубины веков

Даниил Семенович ДАНИН
(имя собств. Плотке)
(1914-2000)

ДАНИН Даниил Семенович ; наст. фам. Плотке - писатель, публицист, популяризатор науки.
Отец - инженер, мать - врач. Осенью 1914, после нач. 1-й мировой войны, семья переехала в Петроград, с 1916 обосновалась в Москве. В 1933 Д. поступил в МГУ и учился последовательно на двух ф-тах: сначала - химическом (1933-36), потом - физическом (1936-41). В 1938-41 параллельно был студентом Лит. ин-та им. М. Горького.
Увлекаясь, кроме естественно-научных дисциплин, лит-рой, в ранней юности возглавил молодежную творческую Бригаду Маяковского (1931-33), с 1938 начал публиковаться как критик поэзии в «Лит. газ.» и ж-лах «Знамя», «Красная новь», «Новый мир». В февр. 1942 принят в СП СССР.
Первый день Великой Отеч. войны застал Д. в разгар подготовки к гос. экзаменам в МГУ. Будучи «белобилетником», свободным от призыва (по зрению), Д. не стал получать ун-тского диплома, а ушел добровольцем в нар. ополчение; был солдатом, в окт. 1941 переведен на офицерскую должность в редакцию армейской газ. (32-я армия), вместе с которой тогда же выходил из окружения. После этого, продолжая работать во фронтовой печати, принимал участие в битвах под Москвой, на Орловско-Курской дуге, на Сандомирском плацдарме, в освобождении Праги, был награжден орденами и медалями. В 1946 демобилизован в чине капитана.
Лит. деятельность Д. в годы войны сводилась к воен. корреспонденциям и созданию «Истории 3-й артдивизии Резерва Главного командования» , сохраняющейся в рукописи в архиве автора и в одном из воен. архивов. После демобилизации Д. снова печатается как лит. критик, в 1946-48 выступил с рядом резких статей против «лакировки действительности» в поэзии (ст. «Страсть, борьба, действие» в ж. «Новый мир», «Мы хотим видеть его лицо» в «Лит. газ.», «Пути романтики» и «Несостоявшееся чудо» в ж. «Знамя» и др.). В печатных работах и устных выступлениях в СП обосновывал необходимость «драматического начала» в нашей лит-ре как эстетического условия ее правдивости и нравств. значения. Подверг бескомпромиссной критике партийно-восхваляемую и премируемую «секретарскую поэзию» А. Софронова, Н. Грибачева, А. Суркова, А. Прокофьева (статьи «О лирике 40-го года» в ж. «Красная новь», «Нищета поэзии» в «Лит. газ.» и др.).
В период т.н. борьбы с космополитизмом был объявлен лидером антипартийной и антинар. формалистической критики в области поэзии (Правда. 1949. 16 февр.), исключен из кандидатов в члены КПСС и практически лишен права печататься. После разоблачения культа И. Сталина был восстановлен в КПСС (авг. 1956), но к работе критика уже не вернулся.
Вспомнив о своем образовании, Д. решил попробовать свои силы в сфере научно-худож. лит-ры. В 1957 издал кн. публиц. очерков «Для человека» и «Добрый атом» , принесшие Д. первый успех. В 1961 вышла его новая кн. «Неизбежность странного мира» - повествование о совр. физической картине мира, осн. на теории относительности и квантовой механике. Она была признана классикой научно-худож. лит-ры, трижды переиздавалась на рус. яз. и вышла в переводах на 11 языков мира.
В процессе работы над этим произв. Д. искал и формулировал лит.-теоретические основы научно-худож. творчества, что нашло отражение в эссе «Жажда ясности» , опубл. в 1961 в ж. «Новый мир» и ставшем заглавным в дискуссионной кн. «Формула и образы - спор о научной теме в художественной литературе» (М., 1961; среди ее авторов - П. Антокольский, В. Каверин, О. Писаржевский, А. Шаров и др.). Основу эссе составляло утверждение, что научность и художественность - логически, казалось бы, несовместимые категории,- могут образовывать жизнеспособного «кентавра». Союз «формулы и образа» достигается не просто популяризацией научного материала, а рассказом о нем как о драме человеческих поисков правды истории и природы. Такое понимание научно-худож. творчества ярко проявилось в кн. Д. - жизнеописаниях великих физиков 20 в.: «Резерфорд» (1967) и «Нильс Бор» (1978).
В 1974 вышел сб. дискуссионных работ Д. «Перекресток» , объединенных темой «Писатель и наука», где в частности, в ст. «Сколько искусства науке надо? (О проблемах научно-художественного кино)» (1967) автор уверял: «Можно напророчить, хотя бы шутки ради, что когда-нибудь возникнет целая наука - кентавристика...». Предметом ее Д. полагал изучение любых проявлений «сочетания несочетаемого», а, следовательно, и кентавра «научности -художественности» в разных сферах иск-ва и науки.
С нач. 90-х гг. Д. глубоко разрабатывал кентавристику, с 1994 читал в Российском гос. гуманитарном ун-те (РГГУ) курс лекций по этой новой дисциплине (проф. на кафедре истории науки; в 1996 вышел в свет «Вестник РГГУ» № 1, целиком посв. кентавристике - «опыту сочетаний несочетаемого», как говорится в подзаголовке этого тематического выпуска под ред. Д. и антрополога Д. Н. Хубовой, с предисловием ректора ун-та Ю. Н. Афанасьева).
Д. также автор сценариев полнометражных научно-худож. ф. «В глубины живого» (1967) и «Ты в мире» (1980), сб-ка полемических статей «А все-таки оно существует!» (1982). В 1960-90 он возглавлял писательскую редколлегию альм. «Пути в незнаемое» (в изд-ве «Сов. писатель» вышли 24 т. этого альм. с подзаголовком «Писатели рассказывают о науке»). С 1992 Д. - член-корреспондент Рос. академии естественных наук (РАЕН).
Работая на протяжении мн. лет над исповедальной кн. «Бремя стыда» , Д. дважды выпустил ее как «книгу без жанра» (М., 1996; М., 1997), сквозная тема которой отражена в подзаголовке «Пастернак и мы» . Писал мемуарную кн. «Строго как попало» , фрагменты которой публиковались в периодических изд. с сер. 90-х гг.
Соч.: Избранное / Вст. ст. Л. Аннинского: Человек на перекрестке. М., 1984; Труды и дни Нильса Бора (1885-1962): Краткое док. повествование. М., 1985; Тринадцать тихих записей. Из неопубл. дневника «Вокруг войны». М, 1995.
Лит.: Соловьев Б. Эстетствующий злопыхатель // Лит. газ. 1949. 19 февр.; Аннинский Л. Неизбежность нового мышления // Знамя. 1962. №3; Разгон Л. Идеи и страсти (Лит. портрет Даниила Данина) // Дет. лит-pa. Сб. ст. М., 1982.
Н. П. Мостовенко-Гальперина.
(Из биографического словаря "Русские писатели ХХ века")

Книга "Нильс Бор" (1969-75) - прислал Михаил Романченко

Из предисловия автора:
…Квантовые скачки, у которых есть начало и есть конец, но нет истории.
…Реальность таких непредставимых микрокентавров, как частицы-волны.
…Движение без траекторий.
…Появление вероятностного мира на месте прежней природы с законами однозначной причинности.
«Пикассо-физикой» называли тогда духовное детище Бора – квантовую механику. «Рембрандтом современной физики, любящим игру света и тени», называли позже его самого. А то и совсем коротко – обо всех физических исканиях современности: «абракадабра XX века».
От новизны идей захватывало дух… Но она же и смущала. Едва ли не каждый тогдашний студент-естественник переживал на свой лад часы отчаяния перед лицом волнующих воображение квантовых непонятностей. И в эти часы возникало недоумение: мыслимо ли было, чтобы такой естественный Бор создавал и защищал такое неестественное понимание природы?!
С течением времени предстояло совершиться двум превращениям:
- за простой естественностью Бора должна была раскрыться его сложная человеческая необыкновенность;
- за сложной неестественностью его идей – их простая научная неизбежность.
Об этом тут и пойдет рассказ.

• Данин Д.С. Неизбежность странного мира: Научно-художественная книга о физике и физиках. [Djv- 8.5M ]
  (Москва: Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1962)
  Скан, обработка, формат Djv: ???, предоставил: maskkka, 2014
• ОГЛАВЛЕНИЕ:
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  Глава первая. Чувство, которое редко посещает человека. - Не рано ли об этом рассказывать? - Случай в долине. - Гора очарований и разочарований. - «Дух приключений» и «лучевая лихорадка». - Исток нескончаемой серии открытий. - Нет, это не были ошибки опыта! - Природный заповедник элементарных частиц. - Отчего любопытство привело нас на Арагац? (7).
  Глава вторая. Дорога в город без прошлого. - Откуда этот всеобщий интерес? - Поиски верных сравнений. - Странная пустота. - Вещество и поля. - «Вы должны это обязательно вспомнить!» - Ядерная праща, готовая к бою. - Вместо опасного приручения молний. - В городе сосредоточенности. - Так уж устроен человек... - В Дубне создаются «первоосновы материи»24
  Глава третья. Тысячелетние заблуждения, к которым не стоит относиться свысока. - Ненаписанный сценарий. - До этого надо было дорасти! - Уклончивость Ньютона. - Ученые шутят, как отпевают. - Планку было сорок два, Эйнштейну двадцать один. - Второе рождение световых частиц. - Чтобы чем-нибудь не пренебрегать, надо знать, чего оно стоит! (40).
  Глава четвертая. «Сейчас вы сами придете к теории относительности!» - Свет нельзя остановить. - Странные размышления гимназиста Эйнштейна. - Каменное зеркало ацтеков. - Смятение старого учителя. - Незыблемые законы висят на волоске. - Не надо осуждать классиков. - Простота удивительной формулы. - В легком и быстром мире... - Сомнения возникают и рассеиваются (64).
  Глава пятая. Противоречие, которое кажется безнадежным, - «Я не умею ошибаться в триста раз!» - Не те километры и не те секунды. - Что же там происходит? - Эта скорость трижды недостижима. - Тревоги маленьких мечтателей. - Космическая печаль. - Легенда или воспоминание? - Второй автограф Эйнштейна. - Призрак, путешествующий в безвременье. - Это микрокентавры (87).
  Глава шестая. Романтика без романтики. - Кинокадры однообразного фильма. - Кто они, строители туманных тоннелей? - Физик имел право улыбнуться. - Летит релятивистская частица! - Что делать с подробностями? - «Поющие электроны». - История расточительства. - Грация экономного чуда. - Начало арагацкой легенды. - Миражи, миражи... - Остаются ли развалины от воздушных замков? (118).
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  Глава первая. Рентген не признает электрона. - Нелепость или мудрость? - «Теперь я знаю, как выглядит атом!» - Через полчаса после рождения ядра. - Это было невероятно... - Великая трезвость Резерфорда. - У физиков не было выбора. - Спасение «обреченного атома». - «Отчего у вас голос зеленый?» - Отчаяние великих. - Единство природы (171).
  Глава вторая. Наконец Бурбоны родили короля! - Мир утраченных траекторий. - «Только два физика решились на это...» - «Волны материи»? - Догадка, высказанная вовремя. - Встреча на Сольвеевском конгрессе. - Призрачная волнообразность Земли. - Мало ли что может пригрезиться теоретику!.. - Квантовая модель солнечной системы (208).
  Глава третья. Несколько слов в утешение. - Вначале были два пути. - Цюрихский профессор и геттингенский ассистент. - Односторонние страсти. - «Чудо 26-го года». - В тумане приблизительности. - Ограниченность и могущество. - Вопрос без ответа. - Способ Диогена нам не годится! - Нельзя увидеть несуществующее (231).
  Глава четвертая. Неустранимые неопределенности. - В трясине бессмыслиц. - С этим ничего не поделаешь! - «Каморка неточностей». - Огорчения классиков. - Драгунский капитан говорит от имени бога. - Мировые постоянные. - «Таинственный посол из реального мира». - Соотношение Гейзенберга. - Понимание непредставимого. - «Погодите, Ландау, дайте, и мне хоть слово сказать!» (259).
  Глава пятая. «Трещина мира прошла через мое сердце». - Новое законодательство. - Вначале были волны. - Частицы растворяются в пространстве. - Осеняет ищущего. - «Вдвоем приведения не увидишь». - Куда же упадет электрон? - Разгаданные пси-волны. - Вероятностный мир. - Эйнштейн согласен с нами, а не с Бором. - На чьей стороне природа? (289).
  Глава шестая. Еще одно расставание. - От рычага до мироздания. - Квантовая механика ссорится с фатализмом. - За Вислой в сорок четвертом году... - Это звучит как парадокс. - Закономерное в случайном. - На знаменитом конгрессе. - Драма Луи де Бройля. - Малоприятное сообщение. - Посмотрите, это белый флаг! - Киев, лето 1959 года. - История продолжается (322).

Аннотация издательства: Путешественники, побывав в далеких странах, пишут путевые заметки. Они рассказывают о том, что видели, о том, что пленило их необычайностью и новизной. Пишут для тех, кто там не бывал.
В современной науке для каждого из нас есть незнаемые страны. Эта книга - нечто вроде заметок путешественника, побывавшего в удивительной стране элементарных частиц материи, где перед ним приоткрылся странный мир неожиданных идей и представлений физики нашего века. В своих путевых заметках автор и рассказал о том, что увидел. Рассказал для тех, кому еще не случалось проходить тем же маршрутом...

Даниил Семенович Данин, ныне известный писатель, автор прекрасных книг о физике и о таких великих физиках, как Резерфорд и Л. Д. Ландау. Он непродолжительное время пробыл в экспедиции, сохранив на дальнейшие годы признательность к алмазникам за дружескую поддержку и участие в трудный для него период жизни. Учился Д. С. Данин на физическом факультете , на старших курсах увлекся литературной деятельностью, легкомысленно покинув университет без диплома.

Прогрессирующая близорукость подчистую освобождала от армии, однако в первый же военный месяц он добровольцем вступил в ополчение и, пройдя всеми многотрудными дорогами войны, добрался до Праги. После войны стал профессиональным литературным критиком, что и принесло ему много крупных неприятностей. Появление Д. С. Данина среди алмазников сопровождалось типичными для того времени событиями, хотя при всей трагически складывающейся ситуации знакомство с ним носило комический характер.

После громкого и скандального разгрома биологической науки и уничтожения генетики началась новая кампания по так называемой борьбе с космополитизмом . С начала 1949 года передовицы центральных газет ежедневно клеймили позором злостных космополитов, окопавшихся во всех сферах науки и культуры, особенно в среде литературных критиков, порочащих якобы советскую действительность. Фамилии людей, постоянно упоминавшиеся в центральной прессе, примелькались и стали популярными, серьезность же проводившейся кампании грозила им лишением свободы. Близкие друзья горячо рекомендовали Д. С. Данину покинуть на время столицу, примкнув к какой-нибудь экспедиции, а для этой цели обратиться к родственнице одного из литераторов, работавшей в Московском геологическом управлении. В апреле алмазники шумно отмечали день моего рождения. Опоздавший к началу пиршества муж сестры оправдывался тем, что разговаривал с самым настоящим "живым космополитом", которого собирался оформлять на полевой сезон в свою геологическую партию. Эта тема обыгрывалась весь вечер, а ближе к полуночи Эд Равский торжественно выставил бутылку, и судьбу бедного космополита без его ведома перерешили... Воспринял он это известие нормально. Узнав, что за бутылку вместо смоленских и брянских лесов ему предстоит поехать в приангарскую тайгу, тут же отправился в ближайший магазин и вернулся оттуда с тремя бутылками. В благодарность же судьбе за то, что свела его с такими распрекрасными людьми, при традиционных осенних сборах алмазников после окончания полевых работ количество приносимых им бутылок увеличивалось. Появление матерого "космополита" в нашей геологической компании вносило в нее свежую струю и предоставляло великолепную возможность расширять крут знакомств с интересными людьми иных профессий.

Даниил Семенович оказался живым и очень непосредственным человеком, хотя и большим любителем несколько попозировать, что служит отличительной чертой людей его крута. Благодаря раскованности и общительности накоротке знаком был чуть ли не с половиной Москвы, значительная же часть наиболее известных в те годы писателей вообще числилась наиближайшими его друзьями. Правда, за последние месяцы многие из них поспешили забыть про былую дружбу, при встречах норовили уходить в сторону. Такая манера поведения весьма характерна для нашего привилегированного общества, и в частности для советской интеллигенции.

Алмазники же были далеки от подобных политесов, их привлекала его образованность, непосредственность и Непринужденность в общении, а главным образом, остроумие, что делало новое знакомство обоюдно приятным. Д. С. Данин показал себя великолепным рассказчиком и, зная множество забавных историй, передавал их в своей живой, непосредственной манере с актерским мастерством. Несмотря на обрушившиеся на его голову драматические коллизии, не утратил ни жизнерадостности, ни оптимизма и, оказавшись в непривычных для себя таежных условиях, сохранял неунывающий характер и остроумие. В трудную минуту искрящийся юмор помогал ему подбадривать и себя и других к месту сказанной веселой шуткой, а неиссякаемый оптимизм оказывал благотворное влияние даже на закоренелых скептиков и природных нытиков. Появление их крошечного отряда вносило оживление в однообразие таежных будней. Вечерами после продолжительных тяжелых маршрутов собирались все в лагере, раскладывали огромные костры и вели увлекательные беседы. Даже самую скучную тему Д. С. Данин способен был оживить, заполняя ее юмором, вызывавшим дружный хохот и помогавшим снимать усталость. На весь вечер мог увлеченно завладеть разговором, в который трудновато было вклиниться кому-нибудь еще, но вел его настолько оживленно и интересно, что обижаться не приходилось. Частенько общие разговоры сменялись стихами, знал же их Даниил Семенович великое множество. С актерским мастерством способен был до глубокой ночи читать прекрасные стихи мало тогда кому известных авторов. В такие вечера поэзии мне впервые от него довелось услышать В. Хлебникова, О. Мандельштама, К. Бальмонта, Р. Киплинга, сами имена которых упоминать в те годы настоятельно "не рекомендовалось"...

Ко многим своим неоспоримым достоинствам оказался он большим любителем хорошего пения и, хотя сам не обладал ни слухом, ни голосом, темпераментно подбивал затягивать популярные песни. Репертуар его был обширен, многочисленность куплетов не смущала, больше же всего по душе были фронтовые песни. Нещадно перевирая слова и уводя несройный хор от мелодии, он заглушал его своим громким голосом. Импровизированная самодеятельность заставляла единственного обладателя тонкого слуха, Эда Равского, болезненно морщиться и умоляюще взывать к прекращению нестройного песнопения.

В области физики глубина его познаний осталась для нас неизвестной, но это мало кого волновало, а в начитанности и общей образованности отказать ему было трудно. Обычно все разговоры о литературе порождали самые жаркие споры, спорщиком же он был непревзойденным, с огромным удовольствием каждого старался втягивать в спор и чаще всего выходил из него победителем. Словом, этот умный, эрудированный и эмоциональный человек очень скрасил наш первый трудный полевой сезон в Сибири, своей доброжелательностью и щедростью вызывая общее уважение.

Биография

Даниил Плотке родился в интеллигентной еврейской семье из Шавли , незадолго до его рождения перебравшейся в Вильно. Отец - инженер Семён Давидович Плотке - был арестован в 1937 году на тракторном заводе в Челябинске и погиб в заключении; мать - выпускница медицинского факультета Цюрихского университета Елена (Хина) Аркадьевна Плотке.

Учился на химическом факультете, затем физическом факультете МГУ (окончил в 1936 году). Закончил Литературный институт им. А.М. Горького в 1941 году и в том же году ушёл на фронт. Награждён орденами Отечественной войны II степени, Красной звезды.

Лауреат премии Всесоюзного общества «Знание» (1962), Ломоносовской премии (1967); Государственной премии Российской Федерации (1967). С 1942 года - член Союза писателей СССР. В 1993 году подписал «Письмо 42-х».

Творчество

Начал печататься с 1938 года. Автор критических статей «Чувство времени и поэтический стиль» (1940), «Пути романтики» (1947), «Страсть, борьба, действие!» (1948). До 1949 года, до кампании против космополитизма - был критиком поэзии, затем вынужден был переключться на «научно-художественный жанр».

Книга Даниила Данина «Добрый атом» (1957) представляет собой рассказ о научном подвиге учёных атомщиков в СССР. Вслед за сборником очерков «Для человека» (1957) опубликовал теоретическую статью «Жажда ясности», посвященную эстетическим вопросам современной художественной литературы (сборник «Формулы и образы», 1961).

Затем вышли книги «Неизбежность странного мира» (1961, 3 изд. - 1966), «Резерфорд» (1967, 2 изд. - 1968), «Нильс Бор (1885-1962)» (ч. 1-2, 1970-71) - они посвящены людям науки, познавательным и нравственно-психологическим проблемам их жизни и творчества, принадлежат к документальному жанру научно-художественной литературы.

Книги

• «Перекрёсток» (Советский писатель, М., 1974, 300 с.) раскрывает драматизм научных исканий.
• «Вероятностный мир» (Знание, М., 1981) посвящена физикам и рождению теории квантов.
• «А всё-таки оно существует!: критические размышления о научно-художественном кино» (М., 1982).
• «Бремя стыда» (Московский рабочий, 1996, 384 с.) посвящена эпохе и, в частности, Борису Пастернаку .
• «Избранное» (Советский писатель, 1984, 610 с.) посвящена преимущественно Нильсу Бору, а также многим крупнейшим учёным России и Запада.