Отражение жизни куприна в романе юнкера. Пересказ сюжета Юнкера Куприн А
В этом романе Куприн описывает традиции Александровского 3 юнкерского училища. Молодой парень поступил в пехотное училище, и решает стать офицером. Куприн пишет, что перед уходом он заходит к своей девушке, которую так сильно любит. Юленька первая любовь Алёши Александрова решает разойтись с ним.
В романе Александр Иванович описывает первые шаги Алёши в творческом плане. Он пишет рассказ о любви, но из-за того что он не согласовал это с офицерами его на 3 дня сажают в карцер. В романе Куприн пишет о юношеских годах молодых людей, которые выбрали стать военными. Хоть и дисциплина на первом месте, но ребятам удается даже давать прозвища своим командирам. Писатель раскрывает внутреннюю сторону пехотного училища. У каждого курса есть свои названия и первокурсников называют юнкера. Александр Иванович пишет, что молодым ребятам иногда приходится туго с таким режимом. Куприн даже затрагивает тему штрафов среди юнкеров. В училище над ребятами младших курсов никто не издевался, и дедовщины не было. Их командир Дрозд учил их держаться вместе и отвечать за свои поступки.
Куприн описывает первую любовь Алёши Юленьку, которая его бросила. Парень тогда переключается на ее сестру Ольгу. Именно своей первой любви он посвящает рассказ, в котором делает ошибку, и место имени Оля пишет Юля. Алёша понимает, что совершил ошибку, и Ольга его бросает.
Александр Иванович описывает в романе бал, который проходит в Екатерининском институте. Главный герой романа встречает здесь замечательную девушку Зину Белышеву. Куприн описывает их первую встречу и дальнейшую переписку. Алёша просит Зиночку подождать его 3 года и по возвращению он обязательно на ней женится. Ради своей любви Алёша стремиться получить высокий балл, что бы выбрать подходящую часть.
Александров добивается своего и поступает в Ундомский пехотный полк. Все новобранцы стоят и слушают наставления от генерала. Куприн очень подробно описал те времена. Красивые, пышные балы в стиле Александра 3 и жизнь молодых кадетов. Куприн в своем произведении учит всех как нужно любить и дружить. В училище ребята становятся одной семьей и учатся помогать друг другу. А Алёша понял, что время лечит и ему встретилась девушка, которая готова его ждать долгих 3 года не смотря ни на что.
Вариант 2
В последний летний месяц Алексей Александров окончил кадетское обучение и перешел учиться в пехотное училище имени Александра II.
До обеда Алексей зашел к Синельниковым. Вместо поцелуя, Юленька сообщила, что нужно завершить летние детские глупости, потому что теперь они стали взрослыми.
Училище, в котором учился Алеша, находилось на Знаменке. Москвичи испытывали гордость при виде Александровских юнкеров. Ученики участвовали в важных городских торжествах. У юноши часто всплывало в памяти грандиозное шествие Александра III осенью 1888. Семья монарха проехала в нескольких шагах от строя юнкеров, Алексей испытал восторг и любовь к императору. Командиры держали ребят в строгости и муштровали.
Не было в училище дедовщины. Младшими не помыкали. Ощущалась атмосфера товарищества и рыцарской демократии. Капитан Фофанов по кличке Дрозд, после присяги напоминал, что они теперь солдаты и за проступки могут быть отправлены в пехотный полк.
На декабрьском балу Ольга, сестра Юленьки, рассказала Алексею о помолвке сестры. Юноша был огорчен, но не показал своих эмоций. Он сказал, что давно влюблен в Ольгу и даже посвятил ей свой рассказ. Скоро его напечатают в «Вечерних досугах».
Рассказ действительно был опубликован, но Алексея посадили в камеру на трое суток за публикацию без разрешения командира. Вскоре Дрозд снарядил Александрова на престижный бал в Екатерининском институте. На балу Алексей познакомился с Зиной Белашевой. Девушка была красивая и обладала притягательной харизмой. Между молодыми людьми произошла настоящая, взаимная любовь. Они хорошо подходили друг другу.
Алексей признался Зине в любви, и попросил подождать, пока он не поступит в Академию генерального штаба. Затем попросит ее руки у Дмитрия Петровича Белышева, и они смогут прожить на его жалование в сорок три рубля. Зиночка дала свое согласие.
Поле прохождения всех экзаменов, Алексея направили на службу в далекий Ундомский полк.
Произведение учит, как нужно дружить и любить.
Несколько интересных сочинений
- Проблема счастья в произведениях Чехова сочинение
Антон Павлович Чехов неоднократно поднимал в своих произведениях проблему счастья. Отчего же? А всё потому, что она актуальна и по сей день. Множество людей посвящают себя поисками неизведанного, того, что принесет радость
- Сочинение Описание природы осенью
Давно уже красоты осенней природы приковывают взгляды великих поэтов и художников. Сам Александр Сергеевич Пушкин посвятил осени немало своих произведений. А фамилий великих художников просто не перечесть.
- Описание и роль природы романе Тихий Дон Шолохова
«Тихий дон» можно с полной уверенностью назвать шедевром отечественной литературы. В данном произведении в полной мере отражаются как многогранность, широта и «изюминка» русской души, так и красота природы.
- Главные герои произведения Гроза Островского
Пьеса Александра Николаевича Островского «Гроза» – это одно из самых популярных и любимых произведений писателя. Работа была написана перед началом социальных реформ, ожидающихся в Российской империи.
Одиночество человека.Человек по своей сути живое существо, которое должно жить в коллективе. Не зря развитие человечества ускорило свои темпы только когда люди начали жить в коллективе, где каждый имел свою роль и назначение.
кадетском корпусе осталось у меня на всю жизнь»15.
Может быть, поэтому он и написал эту повесть. Вся система воспитания в кадетском корпусе вызывала отвращение, против нее Куприн выступал, с ней боролся, отстаивая права ребенка, мечтая о прочной родственной связи между воспитателями и воспитанниками.
1.4 Озлобление как результат воспитания
То, что происходило тогда в учебных заведениях, в частности, в кадетском корпусе, воспитанием назвать нельзя. Выросшие в атмосфере жестокости, воспитанные на розгах и карцере, люди, вышедшие из корпуса, а затем из юнкерских училищ, применяли те же методы по отношению к подчиненным (солдатам), поркой подготавливали их служить Отечеству. «Из военных гимназий выходили будущие истязатели солдат, насильники и садисты, циники и невежды»16, которыми так густо будет заселена повесть «Поединок». Редко воспитанники сохраняли в себе что-то человеческое, но если их не ломало учебное заведение, их ломала армия. Умные., чистые, романтически на-строенные юноши (это после-то всего) обречены были на гибель.
О результатах воспитания будущих офицеров мы еще поговорим, рассматривая повесть «Поединок».
Глава 2. «Юнкера»: вторая ступень подготовки
будущих офицеров
2.1 Идеализация быта как отличительная черта романа
Вторым произведением, которое мы условно включили в нашу трилогию, является роман «Юнкера». Он тесно взаимосвязан с «Кадетами» и «Поединком», так как изображает второй этап формирования личности будущего офицера. «Повесть эта представляет собой отчасти продолжение моей же повести «На переломе» («Кадеты»)17, - писал Куприн в 1916 году. Но это произведение резко отличается своим пафосом. Это объясняемся в первую очередь тем, что «Юнкера» были написаны Куприным в эмиграции. Взгляд стареющего писателя на свою юность становится идеализированным. Видимо, после стольких изменений в общественной жизни России, в жизни самого Куприна им овладевает сентиментальное настроение. Находясь вдали от Родины, от всего, что когда-то было близко писателю, автор «Юнкеров» вспоминает прошлое, им оно ему кажется прекрасным, несмотря на отдельные недостатки.
«Здесь я весь во власти образов и воспоминаний юнкерской жизни с ее парадною и внутренней жизнью, с тихой радостью первой любви и встреч на танцевальных вечерах со своими «симпатиями». Вспоминаю юнкерские годы, традиции нашей военной школы, типы воспитателей и учителей. И помниться много хорошего»18 .
Когда читаешь роман «Юнкера», то кажется, что его написал совершенно другой человек, не автор «Кадетов» и «Поединка». И этот человек полемизирует с Куприным, с обличительной направленностью этих двух произведений. Люди и время здесь показаны под иным углом зрения. Не то, чтобы в «Юнкерах» вовсе отсутствовали обличительные оценки, - они есть, особенно в начале романа, где описываются последние дни пребывания в корпусе кадета Александрова, хотя значительно смягчены, к концу же романа они практически исчезают.
Едва коснувшись неприглядных сторон юнкерского быта, автор сразу же, нередко противореча фактам и самому себе, спешит выдвинуть извиняющие обстоятельства. Куприн приписал своему герою то, что сам временами думал о русской армии в эмиграции. Писатель в этом произведении вносит некоторые коррективы в свои прежние смелые суждения. Да и могло ли быть иначе? В годы, когда был написан «Поединок», Куприн и те люди, которые сейчас тоже находились рядом с ним, в эмиграции (или, лучше сказать, большинство из них), были по разные стороны баррикады. Он - демократ, обличал общественные устои, которыми так гордилось дворянство и правящая верхушка. А сейчас - он вместе с ними, а «в чужой монастырь со своим уставом не ходят» - надо менять свои взгляды, как-то подстраиваться под ту жизнь, которую выбрал, оказавшись на перепутье.
Кроме того, нельзя же остаться без родины на чужой стороне, в той жизни, которую он сам называет «ненастоящей». «Пока новая Россия мнится ему враждебной и чужой, он «хватается» за старую Россию, как за соломинку... Так возникает и ширится в творчестве Куприна эмигрантских лет тема родины, искусственно «очищенной» от скверны... Это Россия с парадного хода»19 - отмечает А. Волков.
Может быть, и эти факты повлияли на содержание романа. Но однозначно говорить нельзя. Нам сейчас, через много лет, трудно понять, что же двигало писателем, так круто изменившим свой взгляд на методы воспитания будущих офицеров, на нравы и обычаи военной среды.
И по сути своим романом «Юнкера» Куприн поставил читателей в тупик, заставил их сомневаться в том, где же правда: в «Кадетах», «Поединке» или «Юнкерах». Поставим этот вопрос и мы, и впоследствии попытаемся ответить на него. А пока обратимся к содержанию этого произведения.
2.2 Три стороны жизни юнкера Александрова
В романе главное внимание сосредоточено на трех моментах жизни воспитанника юнкерского училища Алеши Александрова: зарождающейся юношеской любви, увлечении искусством и буднях закрытого военного учебного заведения. Роман печатался по мере продвижения работы над ним по главам в течение пяти лет с 1927 по 1932 год. Может быть, именно поэтому главы, каждая из которых воспроизводит эпизод из юнкерской жизни, непрочно связаны между собой, их последовательность не всегда обусловлена развитием сюжета - «историей роста и организации характера».
«Куприн часто «перескакивал» в процессе писания от главы к главе, словно еще неясно представлял себе, на какое место поставить каждую из них - в середину или к началу романа»,20- замечал Ф.И. Кулешов. Многие исследователи отмечают, что главы не подчинены друг другу, в них встречаются ненужные повторения, как, например, о командире роты юнкера Александрова: «Это командир нашей четвертой роты капитан Фофанов, а по-нашему Дрозд» Кроме того, исследователи, и в частности Ф.И. Кулешов, отмечают, что «в романе произвольно смещена хронология»21. Сердечные увлечения Алеши, его писательский дебют отнесены к первым месяцам пребывания героя в военном училище, и эти главы чрезмерно растянуты, перегружены мелкими событиями, а более важные сокращены. Страницы же, рассказывающие о втором годе пребывания, похожи на хронику. Третья часть романа вообще отработана меньше двух предыдущих. Создается впечатление, что она писалась с трудом, без увлечения, словно для того, чтобы досказать двухлетнюю жизнь юнкера Александрова.
Но присмотримся ближе к тому, что происходит в «Юнкерах».
2.2.1 Поэзия юношеской любви
Роман начинается описанием приезда кадетов, окончивших полный курс, в корпус, в последний раз перед тем, как они станут полноправными юнкерами. Александров идет по исхоженным и избеганным много раз дорогам и вспоминает прошедшие в корпусе годы, тот случай, когда его, общепризнанного шалопая, капитан Яблукинский отправил в карцер, но на этот раз незаслуженно. Гордость Александрова взбунтовалась: «Почему я должен нести наказание, если я ни в чем не виноват? Что я Яблукинскому? Раб? Подданный?., пусть мне скажут, что я кадет, то есть врод$ солдата, и должен беспрекословно подчиняться приказаниям начальства без всякого рассуждения? Нет! Я еще не солдат, я не принимал присяги... Итак: я совсем ничем не связан с корпусом и могу его оставить в любую минуту (VIII, 205). И он обманом покидает карцер.
С первых страниц нам кажется, что мы попали в ту же обстановку, которая была изображена Куприным в «Кадетах». Но, несмотря на то, что мы снова в кадетском училище, мы не узнаем его: краски не такие мрачные, острые углы сглажены. В «Кадетах» не было случая, когда к воспитаннику обратились бы с добрым словом, советом, пытаясь помочь ему. А здесь иная ситуация. Вот, например, штатский учитель Отте пытается спокойно и вежливо объяснить взволнованному юноше ситуацию, урезонивает поручика Михина. Но мальчик опять отправлен в карцер, хот виновник свиста признался, и рота недовольно гудела. И тут в повествование включается эпизод, в котором рассказано о двух случаях бунта кадетов: первый по поводу кулебяк с рисом был решен мирным путем, а в соседнем корпусе недовольство переросло в восстание и погром, которые были прекращены с помощью солдат. Один из зачинщиков отдан в солдаты, многие воспитанники были изгнаны из корпуса. Автор делает вывод: «И правда: с народом и с мальчиками перекручивать нельзя...» (VIII, 209). Здесь проскальзывает интонация прежнего Куприна, а потом он снова «надевает розовые очки».
Приезжает мать, начинает укорять Алешу, вспоминает побег из Разумовского училища (интересно, что его вызвало?). Потом разговор со священником корпусной церкви, отцом Михаилом, который просто и мягко говорит с подростком о любви к матери, признает несправедливость Яблукинского, не заставляет Алешу просить прощения. И эта ласка и доброта на всю жизнь запомнятся Александрову, и, уже став знаменитым художником, приедет он к старенькому отцу Михаилу за благословением.
В ситуации разобрались, ребенка поняли, кадет доволен исходом, видно явное внимание к личности подростка, несмотря на все «но». Это уже не кадетское училище, в котором учился Буланин, хотя и здесь встречаются те же персонажи, например, дядька Чепуха.
Попрощался Александров с училищем. И вот он без пяти минут юнкер. Здесь впервые появляется на страницах романа женский образ, и тема любви становится одной из ведущих. Страницы об интимных переживаниях героя, безусловно, являются самыми лучшими в романе. Его первое, летнее увлечение - Юлия, «непостижимая, несравненная, единственная, восхитительная, волоокая богиня» (VIII, 217). Такие эпитеты дает ей влюбленный кадет. А он? Он, конечно, ничтожен по сравнению с ней, некрасив и совсем еще мальчишка. Несмотря на обожествление Юлии, Александров не забывает почтить вниманием и ее младших сестер Ольгу и Любу. Страдания, стихи, посвященные даме сердца, ревность и ссора с противником, а потом вновь воскресение надежды, первые поцелуи, первый бал в юнкерском училище, который разрушает мечты героя.
Послав к Синельниковым три билета, Александров ожидает приезда Юлии и ее сестер, но приезжают только младшие. Оленька сообщает ему, что Юлия выходит замуж за человека вполне обеспеченного, который давно за ней ухаживает. Но Алеша спокойно воспринимает эту новость и тут же признается в любви Ольге.
Герой постоянно испытывает потребность кого-нибудь любить: его разбуженное сердце уже не может жить без любви, ему необходимо рыцарское преклонение перед женщиной. «Влюбляется он быстро, влюбляется с такой же наивной простотой и радостью, с которой растут травы и распускаются почки»22, - пишет в своем исследовании Ф.И. Кулешов.
Его «возлюбленных» трудно перечислить. Александров мог быть влюбленным одновременно в двух-трех девушек и мучился вопросом, в какую все-таки больше? Каждый раз он думал, что это сильное, настоящее чувство, на всю жизнь. Но проходило время, и была новая любовь и слова «до гробовой доски».
Нельзя сказать, что Александров выглядел романтическим героем-воздыхателем, чистым, целомудренным юношей. Вспомним хотя бы приключение во ржи с крестьянкой Дуняшей или упоминание о связи с женой лесника Егора - Марьей, «красивой, здоровой бабой». Но с другой стороны, он не был распущенным и нравственно испорченным, не играл в «дон-жуана». Влюбляясь, Александров не думал, что это очередная интрижка или приключение. Он любил пылко и искренне.
Вслед за первой любовью последует вторая. (Глава так и называется «Вторая любовь»). Алеша мучается, в какую из сестер Синельниковых влюбиться теперь: в Оленьку или Любочку? «В Оленьку», - решает он и обещает посвятить ей «сюиту», которая вскоре будет напечатана в одном журнале. Но произошла досадная ошибка, и надежды на взаимность были потеряны.
Самые замечательные и яркие главы романа посвящены любви Алексея к Зине Белышевой («Екатерининский зал», «стрела», «Вальс», «Письмо любовное»). Они описывают окружающее через призму романтического восприятия юнкера Александрова. С момента его приезда в Екатерининский институт, впечатления переполняют его. Все кажется сказочно-прекрасным, начиная с лестницы и заканчивая парадной залой. В описаниях господствуют такие эпитеты, как «поразительный», «необычный», «великолепный», «изящный», «прекрасный». И голос девушки, который слышит Алексей, тоже «необыкновенной звучности», фигура «воздушная», лицо «неповторяющееся», улыбка «ласковая», губы «совершенной формы». Он уже корит себя за былые увлечения, называя их забавой и игрой, «но теперь он любит. Любит!., теперь начинается новая жизнь в бесконечности времени и пространства, вся наполненная славой, блеском, властью, подвигами, и все это вместе с моей горячей любовью я кладу к твоим ногам, о возлюбленная, о царица души моей!» (VIII, 328).
Возникновение и развитие любовных чувств, выражаемых блеском глаз, особенным взглядом, жестом и тысячью мельчайших неуловимых примет, смена настроения, - все это мастерски изображает Куприн, все - от первого танца до объяснения в любви и планов на будущее: «Вам дожидаться придется меня около трех лет» (VIII, 382).
Этот разговор произошел в марте. А после проходит более трех месяцев, а Александров после стольких мечтаний ни разу не вспоминает о Зинаиде, о своей клятве жениться. Ни одной встречи, ни записки! Почему же забывает юнкер о предмете своей страсти? И забывает ли? Скорее всего о ней забывает писатель, который стремиться как можно быстрее закончить повествование и сводит на нет прекрасную историю любви, не досказав ее хотя бы намеками, не мотивируя столь странное поведение юнкера. Читатель до последних страниц ждет продолжения, но разочаровывается так и не увидев его. «Последние страницы романа рождают ощущение незавершенности сюжета и скороговорки в повествовании: исчерпан рассказ о пребывании героя в стенах училища, но нет даже намека на возможную развязку его интимной драмы»23, - пишет автор монографии «Творческий путь Куприна» Ф.И. Кулешов. И он прав: читатель, который привык к блистательной манере письма Куприна, к его отточенности и продуманности, в недоумении: что же произошло? Автору «Юнкеров» изменяет его мастерство: несмотря на фактическую завершенность романа, он кажется не дописанным. Но вместе с тем мы все же узнаем и прежнего Александра Ивановича: верный себе, он и в «Юнкерах» прославляет возвышенную земную любовь как чудесную песнь человечества, самую великолепную и неповторимую.
2.2.2 Увлечение искусством
С интимными переживаниями влюбленного героя внутренне связаны и творческие искания. Еще в детстве проявился талант Александрова, и он мечтал сделаться поэтом. С юмором рассказывает Куприн о детских стихотворных опытах Алексея и приводит в качестве примера свои детские стихотворения, приписав их своему герою:
Скорее, о птички, летите
Вы в теплые страны от нас,
Когда вы опять прилетите,
То будет весна уж у нас... (VIII, 274)
По просьбе матери Алеша часто читал их гостям, они восхищались, успех льстил его самолюбию. Когда Александров вырос, он стал стыдиться своих стихов и пытался выразить себя в прозе, и, подражая Ф. Куперу, написал роман «Черная Пантера» (из быта североамериканских дикарей племени ваякса и о войне с бледнолицыми), который был насыщен экзотикой, полностью надуман, писался тяжело и был в конце концов продан за полтора рубля книготорговцу. Лучше удавались герою акварельные картинки и карикатуры карандашом на учителей и товарищей. Но этот вид творчества в то время мало привлекал юношу.
Попытки писательства продолжались. О том, что литературный талант у него все-таки имелся, говорили его классные сочинения, оцениваемые на «полные двенадцать баллов» и нередко читавшиеся вслух для примера. От прозы Алеша снова переходит к поэзии. Пытается делать переводы стихотворений немецких романтиков, но они выходят «грузными». Он делает новые и новые попытки, и похвалы товарища Саши Гурьева тревожат его самолюбие. Алеша решается на последний опыт: перевести маленькую поэму Гейне «Лорелея» и сравнить свой перевод с переводами маститых художников слова. Александров сам понимает, что его перевод несовершенен и, желая испытать всю горечь неудачи, дает перевод на оценку учителя немецкого. Тот хвалит юнкера, отметив его несомненные литературные способности. Но как все в юности тщеславны! Просто хорошо и не более! Какой позор! «Конечно на веки вечные мое писательство» (VIII, 280). Но мысль о славе не захотела оторваться от воображаемого Александровым писательского волшебного мира.
Однажды летом на даче у старшей сестры Алеша знакомится с Диодором Ивановичем Миртовым, знаменитым русским поэтом, человеком нервным и экзальтированным, который советует юноше пробовать создавать прозу, отметив его наблюдательность, обещает посодействовать в напечатании рассказа. И поощренный интересом к своему творчеству, Александров соорудил сюиту «Последний дебют» (почему сюита, он и сам не знал - просто нравилось это иностранное слово). И писал он о вещах и чувствах, неизвестных ему: театральный мир, трагическая любовь, окончившаяся самоубийством... Поставил подпись Алехан Андронов и принес Миртову, тот похвалил, поздравил с посвящением в «рыцари пера». И вот момент славы: сюита напечатана, друзья поздравляют автора, он горд и счастлив! А утром незадачливого писателя отправляют в карцер. Из триумфатора он вновь превращается в «жалкого фараона». Сидя там, после долгих объяснений и раздумий, Алеша приходит к выводу, что весь его рассказ (сюита) глуп, надуман, в нем много корявых тусклых мест, натяжек, тяжелых оборотов, все персонажи неживые.
А тут еще Венсан, чтобы скрасить часы скуки товарища, приносит ему повесть «Казаки» Л.Н. Толстого. И Александров поражен тем, что «обыкновенный человек... самыми простыми словами, без малейшего трудами напряжения, без всяких следов выдумки взял и спокойно рассказал о том, что видел, и у него выросла несравненная, недосягаемая, прелестная и совершенно простая повесть» (VIII, 293). А его сюита высосана из пальца, в ней нет, абсолютно нет жизненной правды.
Такой критический вывод не мог прийти в голову юноше, это самопризнание выведено из писательского опыта самого Куприна, а он приписывает эти зрелые мысли Александрову. Молодой человек не мог бы так требовательно отнестись к себе и сформулировать принцип жизненной правды. Ведь он сам признавался в том, что творчество Шекспира, Гете, Байрона, Гомера, Пушкина, Данте - великое чудо, которого он не понимает, хотя с благоговением преклоняется перед ним.
«Александров вообще не испытывает органической потребности в глубоких раздумьях, в философских размышлениях, они - выше его возможностей. Прекрасное в искусстве и прекрасное в природе он воспринимает бездумно, с почти детской непосредственностью... В попытке Куприна принудить Александрова - натуру исключительно эмоциональную - заняться «философией искусства» проявилась авторская тенденция чуточку приподнять героя романа»24, - делает меткое замечание Ф.И. Кулешов.
И действительно, более тщательно исследуя духовную жизнь молодого юнкера, мы придем к выводу об ограниченности его умственных интересов. Он мало читает: в училище он прочитал только «Королеву Марго» и повесть Л. Толстого «Казаки», да и то со второй познакомился случайно, а до училища увлекался произведениями Дюма, Шиллера, Скотта, Купера, то есть читал те книги, над которыми не надо было много размышлять. Правда, однажды он сделал попытку прочесть Добролюбова «как писателя запрещенного», но осилить его целиком никак не смог - от скуки не дотянул и до четверти книги.
И это очень характерно для героя романа: нередко ему недостает выдержки, усидчивости, терпения в серьезных делах. Он недурно рисует, но об этом мы узнаем лишь в порядке информации, ничего не сказано о его занятиях этим видом творчества, кроме того, что Александров брал уроки у Петра Ивановича Шмельнова. Упоминается о любви юнкера к театру, но нет ни одного посещения какого-либо драматического представления. Может быть, все это и было в жизни Александрова, но оставлено писателем за кадром, как незначительное в духовном становлении молодого человека.
А что же важно? Балы, званые вечера, танцы, каток. Картины эти ярки, подробны, впечатляющи. Здесь явно чувствуется любование юнкера всей этой легкой, беззаботной жизнью, восхищение собственным изяществом и светскостью. Складывается впечатление, что Александров - человек неспособный к серьезным занятиям, его образ далек от образа правдоискателя Ромашова из «Поединка», он инфантилен и мало интеллектуален. Первый на катке и в фехтовальном зале, в танцклассе и на параде, Александров далек от интересов передовой русской молодежи. Получается, что в центре романа не внутреннее, духовное развитие формирующейся личности, искания ее места в жизни, раздумья над участью народа (что было предметом внимания в «Поединке»), а лишь картины внешнего бытия юноши, в чередовании проказ и наказаний, спортивных и светских подвигов, волнений первой любви. И, может быть, именно поэтому исследователь творчества А.И. Куприна И.В. Корецкая в своей монографии делает вывод: «Хотя автор назвал «Юнкера» романом, это по сути дела, лишь сюита зарисовок корпусной и городской жизни, ярких и мастерских по форме, но не дающих сколько-нибудь широкого отражения тогдашней действительности»25. Думается, что, несмотря на множество удачных образов и сцен, этот вывод верен. Так, например, изображение Москвы занимает в романе большое место, но оно дано в бытовом плане, причем его социальные границы невелики: быт юнкерского училища, жизнь воспитанниц Екатерининского института. В основном это жизнь москвичей среднего достатка: балы, каток, бег троек по заснеженным улицам, разгульная масленица, традиционный торг на Красной площади.
2.2.3 Будни закрытого военного учебного заведения
Конечно, более ярко и подробно нарисован быт юнкеров. Эта тема более всего связана с двумя другими произведениями условно созданной нами трилогии - «Кадеты» и «Поединок». От быта, условий жизни в кадетском корпусе автор переходит к описанию быта юнкерского училища - второй ступени в военном обучении и воспитании будущих офицеров. Много в этих произведениях общего, но еще больше отличия, хотя бы в подходе к описанию нравов, обычаев, условий жизни воспитанников. Еще раз заметим, что в «Юнкерах» жизнь в военном учебном заведении сильно идеализирована.
«Начало романа, где описываются последние дни пребывания в корпусе кадета Александрова, в несколько смягченном тоне, но все же продолжает критическую линию повести «На переломе». Однако сила этой инерции очень быстро истощается, и наряду с интересными и верными описаниями жизни училища все чаще звучат хвалебные характеристики, слагаясь постепенно в ура-патриотическое воспевание юнкерского училища»26, - подчеркивает А. Волков.
Но, несмотря на попытки завуалировать действительность, она все же проглядывает неоднократно сквозь строки романа через какие-то намеки, случайные штрихи, фразы. Куприн - опытный писатель, - и он не мог изменить свое мировоззрение, зачеркнуть все свое творчество, в частности его вершину - «Поединок», а также «Кадеты» и множество рассказов, написанных на военную тему, которые проникнуты критическим отношением к царской армии, к воспитанию будущих офицеров, их жестокости, серости.
Обратимся же к дальнейшему анализу текста романа «Юнкера».
Итак, простившись с кадетским корпусом, где Алексей провел восемь лет (два года в одном классе), он становится воспитанником Александровского юнкерского училища Самым ярким впечатлением первого дня стала та минута, когда Александров узнал, что принадлежит к разряду «фараонов». «Почему же я фараон?» (VIII, 227) - спрашивает он и узнает, что так называют всех первокурсников, а второкурсники - это «обер-офицеры».
Глава пятая так и называется «Фараон», и в ней подробно рассказывается о том, как втягивались бывшие кадеты в режим юнкерского училища: «...с трудом, очень медленно и невесело» (VIII, 228), а дальше идет смягчение этой фразы.
В Александровском училище нет грубого и даже унизительного обращения старшего курса с младшим: свободолюбивая Москва не признавала столичных «штучек». Здесь свои правила: не издеваться над младшими, но все же держать их на определенном расстоянии, кроме того, каждый второкурсник должен внимательно следить за тем «фараоном», с которым год назад ел одну и ту же корпусную кашу, чтобы вовремя «остричь или подтянуть».
А из следующей главы, «Танталовы муки», можно заключить, что юнкера первого курса подвергались в училище многочасовой «строжайшей» муштре.
Первое, что они должны были запомнить: каждый из них в случае надобности может быть призван в состав действующей армии. Многому приходилось учиться заново, например, строевому шагу. «Да, это были дни воистину учетверенного нагревания. Грел свой дядька-однокурсник, грел свой взводный портупей-юнкер, грел курсовой офицер и, наконец, главный разогреватель, красноречивый Дрозд...» (VIII, 239).
Все дни у юнкеров были сплошь загромождены воинскими обязанностями и учением: «Учили строевому маршу с ружьем, обязательно со скатанной шинелью через плечо и в высоких казенных сапогах... Учили или, вернее, переучивали ружейные приемы» (VIII, 239). Но поднять двенадцати с половиной фунтовую пехотную винтовку за штык на вытянутой руке не мог никто, кроме первокурсника Жданова. Тяжеловато... А натаскивание в отдавании чести! В течение нескольких часов ходили по коридорам и отдавали честь. Да, действительно, трудно. «Конечно, - делает оговорку Куприн, - эти ежедневные упражнения казались бы бесконечно противными и вызывали бы преждевременную горечь в душах юношей, если бы их репетиторы не были так незаметно терпеливы и так сурово участливы» (VIII, 240). Хотя они и могли резко одернуть своих птенцов, но злоба, придирчивость, оскорбление и издевательство совершенно отсутствовали в их обращении с младшими.
Но все рано или поздно заканчивается. Через месяц окончилась усиленная тренировка «фараонов» на ловкость, быстроту, точность военных приемов, и молодые люди, приняв присягу, стали полноправными юнкерами. Александров радуется красиво обтягивающей форме. Но времени у юнкеров больше не стало. Свободными для души и тела оставались только два часа в день. А потом начались уроки, которые часто ограничивались зубрежкой. Никогда потом не забывал Александров впечатлений от первых дней пребывания в училище, и если уж настолько они врезались ему в память, то, наверное, не от сладкой и хорошей жизни. Об этом свидетельствует и та фраза, где Куприн говорит о своем герое: «Черных дней выпало на его долю гораздо больше, чем светлых» (VIII, 234). А в романе наоборот, больше внимания уделено светлым дням, пропорции не соблюдены. Куприн старается быт оставить в стороне, а на первом плане оказывается парадная сторона жизни. Тяжела ли военная служба? Нет, только сперва так кажется, с непривычки...
Прошло около двух месяцев. Из Александрова выработался настоящий юнкер. Служба уже не в тягость. «Живется юнкерам весело и свободно. Учиться совсем не так трудно. Профессора - самые лучшие, какие только есть в Москве... Правда, однообразие чуть-чуть прискучивает, но домашние парады с музыкой... вносят и сюда некоторое разнообразие» (VIII, 250). Юнкера незаметно втянулись в повседневную казарменную жизнь с ее законами и традициями, обнаружили и свои прелести училищного быта: разрешалось курить в свободное время между занятиями (признание юнкерской взрослости), послать служителя за пирожными в соседнюю булочную. По большим праздникам юнкеров возили в цирк, театр и
В романе-эпопее "Война и мир" истинным носителем добра, красоты и правды у Толстого является народ, а следовательно и народный полководец Кутузов. Велик Кутузов, ибо "нет величия там, где нет простоты, добра и правды".
Творчество писателя фронтовика Вячеслава Кондратьева, особенности изображения им войны. Этапы жизни В. Кондратьева, его годы на войне и путь к писательству. Анализ повести "Привет с фронта". Идейно-нравственные связи в произведениях Кондратьева.
Притча как литературоведческая проблема, систематизация представлений об особенностях и чертах притчи. Исследование творчества писателей И. Бунина, А. Куприна, Б. Зайцева с точки зрения притчеобразности произведений, особенности притчи в их литературе.
Историческая и патриотическая направленность романа Л.Н. Толстова "Война и мир". Разнообразие внутренних миров людей романа. Перечень военных действий и их героев. Мужество, патриотизм и единство русского народа. Духовная победа русского народа.
Лермонтов Михаил Юрьевич как великий русский поэт, прозаик и драматург. Отображение детских воспоминаний в стихотворениях "Кавказ" и "Синие горы Кавказа, приветствую вас!". Драма "Странный человек" как фокус автобиографических мотивов лирики Лермонтова.
Праздник Рождества как один из самых почитаемых в христианском мире. Проявление древней языческой традиции и религиозных символов. Рождественские рассказы Ч. Диккенса: детские образы и мотивы. Идеи воспитания юношества в русских святочных рассказах.
Изучение биографии русского писателя А.И. Куприна, своеобразные особенности его творческой индивидуальности. Анализ произведений на тему любви и ее воплощение во множестве человеческих судеб и переживаний. Библейские мотивы в творчестве А.И. Куприна.
С постоянным интересом и вниманием обращался к проблеме детства А.И. Куприн. Герои его рассказов - дети из "низов". Настоящим социальным протестом проникнуты его рассказы о детях, обреченных обществом на непосильную работу, на нищету и вымирание.
Общие понятия об аргументированном эссе, его цели и основные элементы. Наличие обоснованных точек зрения, поддерживающие суждения и рассмотрение контраргументов. Общественное мнение о проблемах призыва в армию, контрактному набору и отсрочках от службы.
А.С. Пушкин и его „Русалка" - подлинно народная, жизненно-правдивая драма. Ряд выразительных женских характеров А.Н. Островского. Повесть А.И. Куприна "Олеся". Пьеса Л. Филатова "Еще раз о голом короле". Леонид Филатов, использование словесной накипи.
Менее десяти лет отделяют "Анну Каренину" от "Войны и мира". "Воскресение" отделено от "Анны Карениной" двумя десятилетиями. И хотя многое отличает третий роман от двух предыдущих, их объединяет истинно эпический размах в изображении жизни.
Художественная концепция детства в отечественной литературе. Проблема воспитания и ее связь с общественно-политическими вопросами в творчестве Максима Горького. Воспитательная роль героико-возвышенных образов художественной литературы в жизни ребенка.
Женщины в жизни и судьбе А.И. Куприна. Духовное возвышение и моральное падение женщины в любви. Повести о предательстве, коварстве, лжи и лицемерии в любви. Некоторые художественно-психологические средства создания женских образов в прозе А.И. Куприна.
Биография Василия Быкова. Ситуация нравственного выбора как основа его сюжетов. Художественное исследование моральных основ человеческого поведения в их социальной и идеологической обусловленности. Тема Великой Отечественной войны в творчестве В. Быкова.
Изображение образов "пошлых людей" и "особенного человека" в романе Чернышевского "Что делать?". Развитие темы неблагополучия русской жизни в произведениях Чехова. Воспевание богатства духовного мира, моральности и романтизма в творчестве Куприна.
Причины полемики критиков вокруг военных рассказов Толстого, специфика и отличительные особенности данных произведений. Психологизм военных произведений писателя в оценках критиков. Характерология рассказов Л.Н. Толстого в оценках критиков XIX века.
Концептуально-эстетические функции картин природы в художественной литературе. Пейзаж как компонент текста, как философия и мировоззренческая позиция писателя, его доминантная роль в общей семантико-стилистической структуре рассказов А.И. Куприна.
Роман-эпопея Л. Н. Толстого "Война и мир", созданный писателем в шестидесятых годах прошлого века, стал большим событием в русской и мировой литературе. Ещё в 1860 году писатель пытался обратиться к жанру исторического романа.
Образ "маленького человека" в произведениях А.С. Пушкина. Сравнение темы маленького человека в произведениях Пушкина и произведениях других авторов. Разборка этого образа и видение в произведениях Л.Н. Толстого, Н.С. Лескова, А.П. Чехова и многих других.
Протест против пошлости и цинизма буржуазного общества, продажных чувств, проявлений животных инстинктов. Создание писателем примера идеальной любви. Жизненный и творческий путь А. И. Куприна.
Если детские годы вспоминаются добрым словом, значит нужно о них помнить. И помнить до той поры, пока способен удерживать в памяти важные фрагменты. А когда приходит осознание, что былое забывается, значит нужно собрать воспоминания и оформить их для потомства отдельным изданием. Собственно, в «Юнкерах» Александр Куприн рассказал о буднях одного учащегося, по фамилии Александров, в Московском Александровском училище, в котором он учился сам. Стоит думать, происходящее в произведении с главным героем, также происходило и с самим Куприным. А коли так — речь идёт о личном восприятии некогда случившегося. Былое не вымарать, но его позволительно приукрасить.
Уже не кадет, теперь первокурсник, главный герой продолжает сохранять склонность к нарушению дисциплины. По негласным правилам училища в проступках надо сознаваться, когда того требует кто-либо из наставников, дабы страдал виновный, а не безвинные. Оттого и горестно читателю видеть, как, ещё не успевший накуролесить, молодой человек вынужден отправиться в карцер, благодаря славе возмутителя спокойствия. Куприн создаёт портрет повесы, сразу представляя главного героя в свойственной ему легкомысленности.
Действительно, ничего не сдерживает Александрова. Жил он всегда без забот, учится в меру сносно и не представляет дальнейшую жизнь. Его не интересует успеваемость. Его и девушки-то интересуют вследствие должной на то необходимости, хоть отношениям он не придаёт серьёзного значения. Легко пережить отказ и наладить отношения с другими. Спустя год картина мира для главного героя произведения перевернётся и он возьмётся за ум, ибо возникнет необходимость думать об обязательствах перед будущей молодой женой, которую нельзя содержать на выплачиваемое низшим офицерским чинам жалованье.
Всё окружающее Александрова идеально. Происходящее подчинено чётким законам и нужно им соответствовать. Нет в военной профессии негатива, покуда юнкеров муштруют наставники, вбивая благородство и высокую мораль в подсознание подрастающего поколения. Может потом эти молодые люди разочаруются в системе и встанут на путь деградации, но во время учёбы о подобном не будет идти речи. Какими бы оболтусами они не являлись — их дух обязан соответствовать планке училища: всегда бодрый вид, строевой шаг, образец для других.
Имеется у главного героя ещё одна важная склонность. Он ощущает потребность к писательству. Данное увлечение смотрится искусственно внедрённым в происходящее. Словно между делом, Александр Куприн описывает трудности самовыражения и дальнейшие попытки пристроить написанные истории: первый роман главный герой продал за полтора рубля и более его никогда не видел. Если эту часть произведения рассматривать, как становление самого Куприна в качестве писателя, то, несомненно, читатель узнаёт ценную информацию. Откуда можно было бы узнать про то, как успешная публикация стоила талантливому юнкеру дополнительного отбывания в карцере?
Главный герой обязан задуматься о жизни после выпуска из училища. Он должен получить требуемый выпускной балл, иначе его распределят на малопривлекательное место службы, вроде пехотного полка в Великих Грязях. Конечно, старания главный герой приложит. Куприн этому поспособствует. Пускай и выйдет из посредственного юнкера посредственный же офицер. Читателю и без того понятно, по какому пути желает пойти представленный на страницах Александров. Ему суждено создавать художественные произведения, в том числе и о себе самом.
Изображение армейской жизни в повестях Куприна "Юнкера", "Кадеты"
Введение
1. Изображение военной жизни в раннем творчестве Куприна. На подступах к "Кадетам".
2. Автобиографическая повесть "На переломе" ("Кадеты").
3. Творческая история создания романа "Юнкера".
5. Вместо заключения. Армейские военные будни в рассказе "Последние рыцари".
Список литературы
3
5
10
15
18
29
33
Введение.
Большому русскому писателю Александру Ивановичу Куприну суждено было прожить непростую и нелегкую жизнь. Он испытывал взлеты и падения, нищету киевского люмпена и обеспеченность любимого публикой писателя, славу и забвение. Он никогда - или почти никогда - не шел по течению, но часто - против него, не щадя себя, не думая о завтрашнем дне, не боясь утратить завоеванное, начать все заново. В его сильной натуре было много внешне противоречивого и вместе с тем - органически ей присущего, и именно противоречивость характера Куприна во много определяла незаурядность и богатство его личности.
Бросив военную службу, оставшись без средств к существованию, Куприн сумел выбиться из затягивающего болота босяцкого быта, не затеряться среди массы провинциальных газетчиков, обреченных на положение бульварных борзописцев, стал одним из популярнейших русских писателей своего времени. Его имя упоминалось в ряду имен выдающихся реалистов конца XIX - первой половины XX века Андреева, Бунина, Вересаева, Горького, Чехова.
Вместе с тем Куприн, пожалуй, самый неровный писатель во всей русской литературе. Кажется, нельзя назвать другого литератора, создавшего столь разные по своему художественному качеству произведения на протяжении всего творческого пути.
Глубоко русский человек, тоскующий без меткого народного словца, без любимой Москвы, он почти два десятка лет провел вдали от Родины.
"Сложный он, наболевший", - отзывался об Александре Ивановиче Куприне Чехов [А.П. Чехов. Собрание сочинений в 12 т., - М., 1964, т. 12, с. 437].
Очень многое в нем становится понятным при обращении к годам детства - "поруганного детства", по его определению, и юности - именно тогда окончательно складывались, а в чем-то, наверное, и ломались характер и душевный склад будущего писателя.
Не все произведения Александра Ивановича выдержали испытание временем, не все произведения, выдержавшие это испытание, вошли в золотой фонд русской литературы. Но достаточно перечислить лишь некоторые из лучших повестей и рассказов писателя, чтобы убедиться, что они по-прежнему интересны, не отошли в прошлое, как это произошло с наследием несметного числа литераторов, что Куприн по праву занимает почетное место в истории русской литературы.
Художник многообразного жизненного опыта Куприн особенно глубоко изучил армейскую среду, в которой провел четырнадцать лет. Теме царской армии писатель посвятил много творческого труда; именно с разработкой этой темы в значительной степени связаны индивидуальная окраска его таланта, то новое, что внесено им в русскую литературу, которую трудно себе представить без "Дознания", "Прапорщика армейского", "Свадьбы", "Ночлега", "Поединка", "Кадетов", "Юнкеров", посвященных жизни и быту русской армии.
И если кому-то, оценивающему произведения Куприна с позиций изощренного искусства XX века, с его иронией - признаком слабости, - они покажутся в чем то наивными, "простоватыми", напомним ему слова Саши Черного из письма Куприну: "радовался чудесной Вашей простоте и увлеченности - нет их больше в русской литературе..." [Куприна К.А. Куприна - мой отец. - М., 1979, с. 217.].
1.Изображение военной жизни в раннем творчестве Куприна.
На подступах к "Кадетам".
Изображая военную среду, Куприн открывал перед читателями малоисследованную литературой область русской жизни. Российское мещанство подвергли суровой критике великие современники Куприна - Чехов и Горький. Но Куприным впервые с таким художественным мастерством и так детально показана офицерская, по своей сущности также мещанская, среда.
"В этом мирке особенности российского мещанства выступали в концентрированном виде. Ни в каких других слоях мещанской Руси не было, пожалуй, столь кричащего противоречия между духовной нищетой и надутым кастовым высокомерием людей, мнящих себя "солью земли". И, что очень важно, вряд ли где-нибудь существовала такая пропасть между интеллигентами и людьми из народа. И нужно было очень хорошо знать все закоулки армейской жизни, побывать во всех кругах ада царской казармы, чтобы создать широкое и достоверное изображение царской армии". [Волков А.А. Творчество А.И. Куприна. Изд. 2-е. - М., 1981, с. 28.]
Уже среди ранних купринских рассказов есть немало таких, которые покоряют нас своей художественной достоверностью. Это произведения из хорошо знакомой ему военной жизни, и в первую очередь рассказ "Дознание" (1984), в котором Куприн предстал продолжателем традиций военно-художественной прозы Л. Толстого и В. Гаршина, бытописателем казарменной солдатской жизни, обличителем царской военщины, палочной дисциплины в армии. В отличие от своих предшественников, изображавших человека на поле брани, в сражениях, в "крови и страданиях" войны, Куприн показал солдата "мирной" армейской повседневности, достаточно жестокой и бесчеловечной. В сущности, именно он один из первых заговорил о бесправном положении русского солдата, жестоко истязаемого за самую ничтожную повинность. Описанная в "Дознании" сцена экзекуции над рядовым Байгузиным предвосхитила аналогичный эпизод истязаний солдата в более позднем толстовском "После бала". Гуманизм писателя выразился в глубоко сочувственном изображении жертв произвола, в переживаниях и мыслях подпоручика Козловского, персонажа во многом автобиографического.
Едва добившись признания от Байгузина, Козловский уже сожалеет об этом. Он чувствует личную ответственность за то, что произойдет с татарином. Он тщетно пытается добиться смягчения наказания. Предстоящая жестокая и унизительная порка солдата не дает ему покоя. Когда в приговоре упоминают его фамилию, Козловскому кажется, что все с осуждением смотрят на него. А после порки его глаза встречаются с глазами Байгузина, и он вновь чувствует какую-то странную душевную связь, возникшую между ним и солдатом.
В рассказе выступает ряд персонажей, типичных для царской казармы. Очень живописен образ фельдфебеля Тараса Гавриловича Остапчука. В образе Остапчука воплощены черты унтер-офицеров, являющихся своего рода "средостением" между "господами офицерами" и "нижними чинами".
Мышление фельдфебеля, его манера разговаривать, держать себя, его лексикон ярко характеризуют тип опытного служаки, хитроватого и ограниченного. В каждом его слове, в каждом поступке отражается немудреная психология надсмотрщика, грозного с подчиненными и выслуживающегося перед начальством.
Фельдфебель любит после вечерней переклички, сидя перед палаткой, попить чайку с молоком и горячей булкой. Он "беседует" с вольноопределяющимися о политике и несогласных с его мнением назначает на внеочередное дежурство.
Остапчук, как это свойственно людям невежественным, любит поговорить "о высоких материях" с человеком образованным. Но "отвлеченный разговор с офицером - это вольность, которую фельдфебель может себе позволить лишь с молодым офицером, в котором он сразу же разглядел интеллигента, еще не научившегося приказывать и презирать "нижних чинов".
В образе Остапчука писатель дает свой первый набросок очень характерного для царской армии типа. На фельдфебеля ротный командир перелагает все хозяйственные заботы. Фельдфебель - "гроза" солдат и фактически хозяин подразделения. По отношению к офицерам он слуга. По отношению к солдатам он хозяин, и здесь выявляются воспитанные режимом и палочной дисциплиной черты надсмотрщика. В этом своем качестве Остапчук резко противостоит человечному и размышляющему Козловскому.
Темы и образы, намеченные в "Дознании", найдут свою дальнейшую художественную разработку в других произведениях Куприна из военной жизни, созданных между 1895 и 1901 годами, - "Прапорщик армейский", "Куст сирени", "Ночлег", "Брегет", "Ночная смена".
Лучшим средством поднятия боеспособности армии Куприн считал установление взаимопонимания и доверия между офицерами и солдатами. Прапорщик Лапшин (повесть "Прапорщик армейский", 1897) записывает в своем дневнике, что во время полевых работ между офицерами и солдатами как бы ослабевает "иерархическая разница", "и тут-то поневоле знакомишься с русским солдатом, с его меткими взглядами на всевозможные явления, даже на такие сложные, как корпусной маневр - с его практичностью, с его умением всюду и ко всему приспособляться, с его хлестким образным словом, приправленным крупной солью". Это говорит о том, что русского человека даже в каторжных условиях царской казармы не покидает природный юмор, умение метко характеризовать явления жизни, а в других случаях пытливо, почти "философски" оценивать их.
Эта мысль еще отчетливей выражена в рассказе "Ночная смена" (1899). Здесь перед читателями проходит вереница точно и живописно очерченных деревенских типов, "отшлифованных" царской казармой.
Вчерашний крестьянин, рядовой Лука Меркулов всей душою рвется в деревню, потому что в казарме ему хоть пропадай: "Кормят его впроголодь, наряжают не в очередь дневалить, взводный его ругает, отделенный ругает, - иной раз и кулаком ткнет в зубы, - ученье тяжелое, трудное..." Особенно тяжко приходится солдатам из числа так называемых инородцев. Татарин Камафутдинов, например, не понимает многих русских слов, и за это на "уроках словесности" его грубо отчитывает взбешенный унтер-офицер: "Идиот турецкий! Морда! Что я тебя спрашиваю? Ну! Что я тебя спрашиваю... Говори, как твое ружье называется, скотина казанская!". За оскорблением неизбежно зуботычина, мордобой. Так каждый день, из года в год.
Это - в казарме. А на тактических учениях - то же самое, как и показано в рассказе "Поход" (1901). Утомленные, исхудалые, отупевшие от муштры и надрывающиеся под непосильной ношей, люди в серых шинелях устало и беспорядочно бредут в угрюмом и тревожном молчании, в кромешной тьме ночи, поливаемые нудным осенним дождем. Их пробует расшевелить своим шутками старый солдат Веденяпин, неистощимый весельчак и острослов. Но людям не до веселья... В темноте кто-то из рядовых, должно быть, в полусне, напоролся глазом на штык впереди идущего - слышится надсадный голос раненого: Дюже больно, ваше высокородие, не можно вытерпеть...". И ответ: "Чего же ты лез на штык, идиот?" - это кричит ротный Скибин, у которого для солдат в запасе всегда целый набор скверных ругательств: "подлец", "дурак", "идиот", "ротозей" и т.п. Поручик Тушковский, услужливо заискивающий перед Скибиным, словно состязается с ним в равнодушной жестокости и презрении к солдатам; они для него - "скоты", "сволочь". За начальством тянется злой и тупой фельдфебель Грегораш, с языка которого срываются словечки: "каналья", "прохвосты". Эти трое убеждены: солдат следует бранить, держать в страхе, бить по зубам, полосовать их спины. "А по-моему, бить их подлецов нужно!..." - мстительно говорит Скибин, и Тушковский угодливо соглашается с ним.
Авторская позиция в рассказе "Поход" явственно ощутима в мыслях и переживаниях поручика Яхонтова. Подобно Козловскому из "Дознания", Яхонтов предельно искренен в своем сострадании к солдату, в уважении и любви к нему. Он возмущается хамским поведением Скибина и Тушковского: он решительно против мордобоя, против истязаний солдат, против грубого, бесчеловечного обращения с ними. Он - человек, безусловно, добрый, чуткий, гуманный. Однако - что может сделать он один, если глумление и издевательства давно стали в царской армии чуть ли не узаконенной формой обращения офицерства с подчиненными? Практически - ничего. И это сознание собственного бессилия перед царящим в армии злом причиняет ему почти физическую боль, рождает щемящее чувство тоски и одиночества, близкое к отчаянию. Для честного офицера, как и для замордованного солдата, военная служба хуже каторги. Эти же чувства остро переживает Лапшин в "Прапорщике армейском", а позднее - Ромашов и Назанский в "Поединке"; подобными настроениями охвачены очень многие герои Куприна. Вообще тема солдатчины, казарменного армейского быта, начатая в "Дознании" и художественно разработанная писателем с позиций последовательного гуманистического и демократического мировоззрения, станет одной из ведущих в творчестве Куприна.
Автобиографическая повесть "На переломе" ("Кадеты").
О казарменном быте и муштре рассказал Куприн и в автобиографической повести "На переломе" ("Кадеты"), появившейся в 1900 году и впервые напечатанной в номерах киевской газеты "Жизнь и искусство" под названием "На первых порах" с подзаголовком: "Очерки военно-гимназического быта". Под названием "Кадеты" повесть была напечатана в 1906 году в журнале "Нива" (9-30 декабря, №№49-52). В расширенной редакции под названием "На переломе" ("Кадеты") вошла в пятый том собрания сочинений Куприна в "Московском книгоиздательстве" (1908).
В газете и журнале повесть была снабжена подстрочными примечаниями автора: "Вся гимназия делилась на три возраста: младший - I, II классы, средний -III IV V и старший -VI VII; "Курило" - так назывался воспитанник, уже умеющий при курении затягиваться и держащий при себе собственный табак". [Куприн А.И. Собр. соч. в 9 т. - М., 1971, т.3, с 466].
И хотя речь в повести идет не о солдатах, а о воспитании будущих офицеров царской армии, суть остается все той же. Военно-гимназический быт воспитывал в кадетах в течение семи лет дикие, "бурсацкие" нравы, а унылая казарменная обстановка, постылая учеба, бездарные учителя, жестокие, тупые надзиратели, невежественные воспитатели, грубое, несправедливое гимназическое начальство - все это коверкало душу мальчиков, на всю жизнь нравственно их уродовало. Военная гимназия жила по написанному жизненному правилу: прав тот, у кого сила. Воспитатели и учителя больно хлестали линейками или розгами, а великовозрастные кадеты, сильные, наглые и жестокие, вроде отпетых Грузова, Балкашина или Мячкова, измывались над слабыми и робкими, которые втайне надеялись со временем перейти в категорию сильных.
Вот как встречает военная гимназия главного героя, новичка Буланина (автобиографических образ самого автора):
Фамилия?
Что? - спросил робко Буланин.
Дурак, как твоя фамилия?
Бу... Буланин...
А почему же не Савраскин? Ишь ты, фамилия какая... лошадиная.
Кругом услужливо рассмеялись. Грузов продолжал:
А ты, Буланка, пробовал когда-нибудь маслянки?
Н... нет... не пробовал.
Как? Ни разу не пробовал?
Ни разу...
Вот так штука! Хочешь я тебя угощу?
И не дожидаясь ответа Буланина, Грузов нагнул его голову вниз и очень больно и быстро ударил по ней сначала концом большого пальца, а потом дробно костяшками всех остальных, сжатых в кулак.
Вот тебе маслянка, и другая, и третья!...Ну что, Буланка, вкусно? Может быть, еще хочешь?
Старички радостно гоготали: "Уж этот Грузов! Отчаянный!... Здорово новичка маслянками накормил".
Всеобщий "культ кулака" очень ярко разделил всю гимнастическую среду на "угнетателей" и "угнетенных". Над слабейшими можно было не только "форсить", но можно было и "забываться", и Буланин весьма скоро уразумел разницу между этими двумя действиями.
"Форсила" редко бил новичка по злобе или ради вымогательства и еще реже отнимал у него что-нибудь, но трепет и замешательство малыша доставляли ему лишний раз сладкое сознание своего могущества.
Гораздо страшнее для первоклассника были "забывалы". Их насчитывалось меньше, чем первых, но вреда они приносили гораздо больше. "Забывала" изводя новичка или слабенького одноклассника, занимался этим не от скуки, как "форсила", а сознательно, из мести, или корыстолюбия, или другого личного мотива, с искаженной от злости физиономией, со всей беспощадностью мелкого тирана. Иногда он по целым часам мучил новичка, чтобы "выжать" из него последние, уцелевшие от расхвата жалкие остатки гостинцев, запрятанные где-нибудь в укромном уголке.
Шутки забывалы носили жестокий характер и всегда оканчивались синяком на лбу жертвы или кровотечением из носа. Особенно и прямо-таки возмутительно злы были забывалы по отношению к мальчикам страдающим каким-нибудь физическим пороком: заикам, косоглазым, кривоногим и т.п. Дразня их, забывалы проявляли самую неистощимую изобретательность.
Но и забывалы были ангелами в сравнении с "отчаянными", этим бичом божьим для всей гимназии, начиная с директора и кончая самым последним малышом.
Вся жизнь в кадетском корпусе как бы вращается в некоем заколдованном кругу, о котором говорит в повести Куприн: "...Дикие люди, выросшие под розгой, в свою очередь розгой же, употреблявшейся в ужасающем количестве, подготовляли других диких людей к наилучшему служению отечеству, а это служение опять-таки выражалось в неистовой порке подчиненных...".
Естественно, что из военных гимназий выходили будущие истязатели солдат, насильники и садисты, циники и невежды, которыми так густо заселена повесть "Поединок".
Связь между этой ранней повестью Куприна и его "Поединком" очевидна. "Кадеты" являются как бы первым звеном трилогии Куприна ("Кадеты", "Юнкера", "Поединок"). Именно из таких кадетских корпусов выходили те армейские бурбоны, с их некультурностью, грубостью, кастовым высокомерием и оторванностью от жизни народа, которых писатель изобразил в "Поединке". Не лишено любопытства проследить, откуда происходят герои его "Поединка", каковы их школьные годы, - писал о "Кадетах" критик А. Измайлов ["Биржевые ведомости", 1907, 24 января, № 9711.]
Интересное упоминание о 2-м Московском кадетском корпусе и о пребывании в нем Куприна мы находили в воспоминаниях Л.А. Лимонтова об А.Н. Скрябине (будущий композитор учился здесь одновременно с Куприным).
"Я был тогда, - пишет Лимонтов, - "таким же "закалой", грубым и диким, как и все мои товарищи, кадеты. Сила и ловкость были нагим идеалом. Первый силач в роте, в классе, в отделении - пользовался всевозможными привилегиями: первая прибавка "второго" за обедом, лишнее "третье", даже стакан молока, назначенный врачом "слабосильному" кадету, нередко передавался первому силачу. Про нашего первого силача, Гришу Калмыкова, другой наш товарищ, А.И. Куприн, будущий писатель, а в ту пору невзрачный, маленький, неуклюжий кадетик, сочинил:
Наш Калмыков, в науках скромный,
Был атлетически сложен,
Как удивительный - огромный
И сногсшибательный Парчен.1
Он глуп, как Жданов первой роты,
Силен и ловок, как Танти.2
Везде во всем имеет льготы
И всюду может он пройти"
При первой публикации в газете повесть не была замечена критикой. Когда же она появилась в 1906 году в "Ниве", то вызвала резкие критические отзывы военной прессы. Критик военно-литературного журнала "Разведчик" Росс в фельетоне "Прогулки по садам российской словесности писал: "Возьмите картину лучшего художника, лишите ее всех светлых тонов - и вы получите произведение во в вкусе беллетристов новейшей формации, - беллетристов "левых", берущихся за изображение военной жизни в разных ее проявлениях. Это приходится по вкусу читателям известного рода, но куда же отходит художественная правда? Увы ей нет места; она заменяется тенденцией. В наше время тенденция эта такова, что все военное дело должно быть обругано, если и не прямо, то хоть иносказательно... По Куприну, кадетский корпус недалеко ушел от блаженной памяти бурсы, а кадеты - от бурсаков...
И ведь что удивительно! Талант автора - несомненен. Рисуемые им картины - жизненны и правдивы! Но ради бога! Зачем же говорить только о дурном, исключительно о гадостях, подчеркивая и выделяя их! ["Разведчик", - СПб., 1907, 24 июля, №874.]
В тексте "Жизни и искусства" в повести было шесть глав; заканчивалась шестая глава словами: "Говорят, что в теперешних корпусах нравы смягчились, но смягчились в ущерб, хотя и дикому, но все-таки товарищескому духу. Насколько это хорошо или дурно - господь ведает".
В "Ниве" и последующих перепечатках автор дает другую концовку шестой главы: "Говорят, что в теперешних корпусах дело обстоит иначе. Говорят, что между кадетами и их воспитателями создается мало-помалу прочная, родственная связь. Так это или не так - это покажет будущее. Настоящее ничего не показало".
Творческая история создания романа "Юнкера".
Замысел романа "Юнкера" возник у Куприна еще в 1911 году, как продолжение повести "На переломе" ("Кадеты") и тогда же анонсирован журналом "Родина". Работа над "Юнкерами" продолжалась в течение всех предреволюционных лет. В мае 1916 года в газете "Вечерние известия" было помещено интервью Куприна, рассказавшего о своих творческих планах: "... с охотой я принялся за окончание "Юнкеров", - сообщал писатель, - повесть эта представляет собой отчасти продолжение моей же повести "На переломе" "Кадеты". Здесь я весь во власти образов и воспоминаний юнкерской жизни с ее парадною и внутреннюю жизнью, с тихой радостью первой любви и встреч на танцевальных вечерах со своими "симпатиями". Вспоминаю юнкерские годы, традиции нашей военной школы, типы воспитателей и учителей. И помнится много хорошего... Надеюсь, что осенью текущего года выпущу эту повесть в свет". [Петров М., У А.И. Куприна, "Вечерние известия", 1916, 3 мая, №973.]
"Революционные события в России и последовавшая затем эмиграция прервали работу писателя над романом. Только в 1928 году, за пять лет до издания романа отдельной книгой, в газете "Возрождения" появляются отдельные его главы: 4 января - "Дрозд", 19 февраля - "Фотоген Павлыч", 8 апреля - "Полонез", 6 мая - "Вальс", 12 августа - "Ссора", 19 августа - "Письмо любовное", 26 августа - "Торжество".
Как видно, писатель начал с середины романа, постепенно возвращаясь от описания училища и любви Александрова и Зины Белышевой к исходной точке: окончанию кадетского корпуса, увлечению Юлией Синельниковой и т.д. Эти главы были напечатаны в "Возрождении" двумя годами позже: 23 февраля 1930 года - "Отец Михаил", 23 марта - "Прощание", 27 и 28 апреля - "Юлия", 25 мая - "Беспокойный день", 22 июня - "Фараон"", 13 и 14 июля "Танталовы муки", 27 июля - "Под знамя!", 28 сентября, 12 и 13 октября - "Господин писатель". Последняя глава романа "Производство", была напечатана 9 октября 1932 года. [Куприн А.И. Собр. соч. в 5 т., - М., 1982, т. 5, с. 450.]
Отдельным изданием роман вышел в 1933 году.
В романе "Юнкера" изображены реальные лица и действительные факты. Так, в романе упоминаются "времена генерала Шванебаха, когда училище переживало свой золотой век". Шванебах Борис Антонович был первым начальником Александровского училища - с 1863 по 1874 год. Генерал Самохвалов, начальник училища, или, по-юнкерски, "Епишка" командовал александровцами с 1874 по 1886 год. Начальник, которого застал Куприн, генерал-лейтенант Анчутин, прозванный "статуей командора"; батальонный командир "Берди-Паша" - полковник Артабалевский; командир роты "жеребцов его величества" "Хухрик" - капитан Алкалаев-Калагеоргий; командир роты "зверей" - капитан Клоченко; командир роты "мазочек" - капитан Ходнев, - все они выведены в романе под своими именами. В книге, Александровское военное училище за 35 лет упоминаются и доктор богословия, протоирей Александр Иванович Иванцов-Платонов, и действительный статский советник Владимир Петрович Шереметевский, преподававшей юнкерам русский язык с 1880 по 1895 год, и капельмейстер Федор Федорович Крейнбринг, бессменно руководивший оркестром с 1863 года, и учителя фехтования Тарас Петрович Тарасов и Александр Иванович Постников.
В списке юнкеров, окончивших училище 10 января 1890 года, рядом с Куприным мы найдем имена его приятелей - Владимира Венсана, Прибиля и Жданова, Рихтера, Корганова, Бутынского и других.
Начал свое большое автобиографическое произведение Куприн с исследования тех чувств и впечатлений, которые неприкосновенно хранились в глубоких тайниках его души. Радостное и непосредственное восприятие жизни, восторги быстротечной влюбленности, наивной юношеской мечты о счастье - это свято и свежо сохранил писатель, и с этого он начал роман о юношеских годах своей жизни.
Общая черта произведений Куприна, написанных в эмиграции, - идеализация старой России. "Начало романа, где описываются последние дни пребывания в корпусе кадета Александрова (в повести "На переломе" - Буланина), в несколько смягченном тоне, но все же продолжает критическую линию повести "На переломе". Однако сила этой инерции очень быстро истощается, и наряду с интересными и верными описаниями жизни училища все чаще звучат хвалебные характеристики, слагаясь постепенно в ура-патриотическое воспевание юнкерского училища". [Волков А.А., с. 340-341.]
За исключением лучших глав романа, где описывается юная любовь Александрова к Зине Белышевой, пафос восхваления педагогических принципов и нравов Александровского училища объединяет отдельные эпизоды жизни, как ранее в повестях "На переломе" и "Поединок" их объединял пафос обличения общественных порядков и методов воспитания подрастающего поколения.
"Отцу хотелось забыться, - рассказывает дочь писателя Ксения Куприна, - и поэтому он взялся писать "Юнкеров". Ему хотелось сочинить нечто похожее на сказку". [Жегалов Н., Выдающийся русский реалист. - "Что читать", 1958, №12, с. 27.]
4. Особенности изображения армейской жизни в романе "Юнкера".
В романе "Юнкера" чувствуется авторское любование праздничной, светлой и легкой жизнью беззаботных и по-своему счастливых, довольных людей, восхищенное умиление изысканной "светскостью" юнкера Александрова, его ловкостью, изяществом движений в танце, умением владеть всеми мускулами своего сильного молодого тела.
Вообще физическому развитию и созреванию юнкеров в романе отведено такое же значительное место, как и их интимно-любовным переживаниям. В Александрове все время подчеркивается сильный и ловкий спортсмен, отличный и неутомимый танцор и превосходный образцовый строевик. О своем герое Куприн говорит: "Он наслаждался спокойной военной жизнью, ладностью во всех своих делах, доверием к нему начальства, прекрасной пищей, успехами у барышень и всеми радостями сильного мускулистого молодого тела".
Как же выглядит в романе эта "военная жизнь", которой наслаждался Александров? Каковы будни воспитанников юнкерского училища? В какой мере правдиво рассказал об этом Куприн?
Известный исследователь творчества Куприна Федор Иванович Кулешов считает: "Несомненно, что реальная русская действительность периода реакции восьмидесятых годов, к которым относится повествование, давала писателю обильный материал для критического освещения быта и нравов, царивших в военных учебных заведениях. И будь роман написан в эпоху "буйных и мятежных" настроений Куприна, вероятно мы имели бы произведение такой же обличительной силы, как и повесть "Поединок". Сейчас этого нельзя сказать о "Юнкерах: люди время показаны здесь по иным углом зрения, чем в поединке и "Кадетах". Не то, чтобы в Юнкерах вовсе отсутствовали обличительные оценки и критика, - они там есть, но и то и другое значительно ослаблено, смягчено". [Кулешов Ф.Н. Творческий путь А.И. Куприна, 1907-1938. 2-е изд., - Минск, 1987, с. 238.]
Рассказ о внутреннем режиме в военном училище ведется в романе таким образом, что, едва коснувшись теневых сторон юнкерского быта, о которых говорится в общих выражениях, автор вслед за тем, нередко в противоречии с фактами и с самим собою, спешит выдвинуть те или другие извиняющие обстоятельства.
Так, из главы "Танталовы муки" с несомненностью можно заключить, что юнкера первого курса - "бедные желторотые фараоны" - подвергались в училище многим часам "беспрестанной прозаической строжайшей муштры": юнкеров изо дня в день дрессировали, учили строевому маршу с ружьем и со скатанной шинелью, ружейным приемам, натаскивали в "тонком искусстве отдания чести", а за мелкую провинность сажали в карцер, лишали домашних отпусков, "грели" беспощадно. И в реальной жизни все это было в порядке вещей, что подтверждает биография Куприна периода его пребывания в юнкерском училище. [Михайлов О.Н. Куприн, ЖЗЛ, - М., 1981, с. 25-28.]
И жизнь Алексея Александрова, как и других юнкеров, по признанию автора романа, состояла из дней воистину "учетверенного нагревания": их "грел свой дядька-однокурсник, грел свой взводный портупей-юнкер, грел курсовой офицер", сильно досаждал ротный Дрозд, который был главным "разогревателем". Романист говорит, что у юнкеров каждый день был "сплошь туго загроможден" воинскими обязанностями и учением, и свободными для души и тела оставались "лишь два часа в сутки", в течение которых "юнкер мог передвигаться, куда хочет, и делать, что хочет во внутренних пределах училищного здания. Лишь в эти два послеобеденных часа можно было петь, болтать или читать и "даже прилечь на кровати, расстегнув верхний крючок куртки". А потом снова начинались занятия - "зубрежка или черчение под надзором курсовых офицеров". Если, как сказано в романе, Александров, никогда потом "не забывал своих первых жутких впечатлений", то это, очевидно, не от сладкой и спокойной жизни. Невольно признавая ее, Куприн говорит о своем герое: "Черных дней выпадало на его долю гораздо больше, чем светлых: тоскливое, нудное пребывание в скучном положении молодого начинающего фараона, суровая, утомительная строевая муштра, грубые окрики, сажание под арест, назначение на лишние дневальства - все это делало военную службу тяжелой и непривлекательной".
Если "черных дней" было у юнкеров "гораздо больше, чем светлых", то не естественнее ли было бы сохранить в романе реальные пропорции? Куприн поступил не так. Выделяя парадную сторону юнкерского быта, он предпочел говорить больше о светлых днях, чем о черных. Тяжела и непривлекательна военная служба? Но ведь это только с непривычки и на очень короткое время, после которого "бесследно отходит" в небытие "вся трудность воинских упражнений и военного строя". И Александров по воле автора быстро почувствовал, что "ружье не тяжелит", что у него легко выработался "большой и крепкий шаг", и в душе появилось "гордое сознание: я - юнкер славного Александровского училища". Да и всем юнкерам, если верить Куприну, живется в общем "весело и свободно". Строевая служба, доведенная "до блестящего совершенства", превратилась для них в увлекательное искусство, которое "граничит со спортивным соревнованием" и не утомляет юнкеров". Может, такое "искусство" все-таки чрезмерно тяжело, и, во всяком случае, однообразно и скучно? Оказывается, нет. То есть, оно и однообразно, и скучно, но его однообразие лишь "чуть-чуть прискучивает", а вообще-то "весело и свободно", потому что "домашние парады с музыкой в Манеже на Моховой "вносят и сюда некоторое разнообразие".
Так почти за каждым критическим замечанием тотчас следует фраза из осторожно подобранных слов, призванных смягчить, нейтрализовать сколько-нибудь неблагоприятное читательское впечатление от рассказа о режиме в училище. Вместо резкого и определенного слова "тяжело" - Куприн очень часто употребляет безобидное "тяжеловато". Например, после зимних каникул, когда юнкера были "безгранично свободны", им "тяжеловато снова втягиваться в суровую воинскую дисциплину, в лекции и репетиции, в строевую муштру, в раннее вставание по утрам, в ночные бессонные дежурства, в скучную повторяемость дней, дел и мыслей". Можно ли перечисленное здесь охарактеризовать неопределенным словом "тяжеловато"? Или вот еще. В тесных спальнях училища юнкерам "по ночам тяжеловато было дышать". Днем тут же приходилось учить лекции и делать чертежи, сидя в очень неудобной позе - "боком на кровати и опираясь локтями на ясеневый шкафчик, где лежала обувь и туалетные принадлежности". А вслед за этими словами идет бодрое авторское восклицание: Но-пустяки! Все переносила весело крепкая молодежь, и лазарет всегда пустовал...".
Куприн нарисовал розовую картину взаимоотношений юнкеров и училищного начальства. Эти отношения были ровными, спокойными, они по давней традиции утверждались "на правдивости и широком взаимном доверии". Начальство не выделяло среди юнкеров ни любимчиков, ни постылых, офицеры были "незаметно терпеливы" и "сурово участливы". Имелись ли в училище бурбоны и гонители? Куприн этого не отрицает. Он пишет: "Случались офицеры слишком строгие, придирчивые трынчики, слишком скорые на большие взыскания". Среди "случавшихся гонителей назван батальонный командир Берди-Паша, которого словно бы "отлили из железа на заводе и потом долго били стальными молотками, пока он не принял приблизительную, грубую форму человека". Берди-Паша не знает "ни жалости, ни любви, ни привязанности", он только "спокойно и холодно, как машина, наказывает, без сожаления и без гнева, прилагая максимум своей власти". Мелким и придирчивым был и офицер Дубышкин, чрезмерно честолюбивый, вспыльчивый и злой, "несчастный смешной человек", предмет насмешек со стороны юнкеров. С явной антипатией показан еще капитан Хухрик - командир первой роты Алкалаев-Калагеоргий.
Но эти трое "гонителей", которых юнкера терпели, "как божью кару", не были типичными представителями начальства. Характерной фигурой уличного офицера Куприн считает капитана Фофанова (или Дрозда). Именно он, Дрозд, внешностью своей и грубовато-образной речью напоминающий капитана сливу из "Поединка", был любимым командиром и умелым воспитателем юнкеров. То мгновенно вспыльчивый, то невозмутимо спокойный и "умнозаботливый", всегда прямой, честный и нередко великодушный, он воспитывал своих птенцов "в проворном повиновении, в безусловной правдивости, на широкой развязке взаимного доверия". Он умел быть и строгим, не оскорбляя личности воспитанника, и одновременно мягким и по-товарищески простым. Такими были почти все офицеры, и ни один из них никогда "не решался закричать на юнкера или оскорбить его словом". Даже генерал Самохвалов - прежний начальник училища, который имел обыкновение "с беспощадной, бурбонской жестокой грубостью" обращаться с подчиненными офицерами, осыпая их "беспощадными ругательствами", даже он неизменно благоволил к "своим возлюбленным юнкерам", давал им поблажи, отечески опекал и защищал.
Куприн упоминает и штатских преподавателей, и воспитателей военного училища. Учиться юнкерам было "совсем не так трудно", потому что в училище преподавали профессора "самые лучшие, какие только есть в Москве". Среди них, конечно, нет ни одного невежды, пьяницы или жестокого истязателя, подобно тем, с которыми мы знакомы по повести "Кадеты". Очевидно, они все-таки были и в Александровском и в других юнкерских училищах, но изменившийся взгляд писателя на прошлое подсказал ему необходимость изображать их иначе, чем он это делал раньше, в своем дореволюционном творчестве.
Припомним одну частность. В "Кадетах" Куприн в остро обличительном освещении представил фигуру попа Пещерского, ненавидимого кадетами за лицемерие, елейность, несправедливое обращение с воспитанниками за его "тоненький, гнусавый и дребезжащий" голосок, за косноязычие на уроках закона божьего. Пещерскому в повести "Кадеты" противопоставлен настоятель гимназической церкви отец Михаил, но последнему там отведено буквально шесть строк. Работая над "Юнкерами" Куприн не только вспомнил вот этого "отца Михаила", но охотно ввел его в роман и очень подробно, с нескрываемым умилением рассказал о нем в первых двух главах. Из памяти "выветрился" тот Пещерский, но крепко укоренился в ней благообразный старичок в рясе - "маленький, седенький, трогательно похожий на святого Николая-угодника".
На всю жизнь герой "юнкеров" запомнил и "домашний подрясничек" на тощеньком священнике, и его епитрахиль, от которой "так уютно пахло воском и теплым ладаном", и его "кроткие и терпеливые наставления" воспитанникам, его мягкий голос и мягкий смех. В романе рассказывается о том, что через четырнадцать лет - "во дни тяжелой душевной тревоги" - Александрова неодолимо потянуло на исповедь к этому мудрому старцу. Когда навстречу Александрову поднялся старичок "в коричневой ряске, совсем крошечный и сгорбленный, подобно Серафиму Саровскому, уже не седой, а зеленоватый", то Александров с радостью отметил у него "милую, давно знакомую привычку" щурить глаза, увидел все то же "необыкновенно милое" лицо и ласковую улыбку, услышал сердечный голос, так что при расставании Александров не выдержал и "поцеловал сухонькую маленькую косточку", после чего "душа его умякла". Ф.И. Кулешов так оценивает эту сцену: "Все это выглядит в романе трогательно-умилительно, идиллично и, в сущности, приторно-слащаво. Не верится, чтобы у строптивого, непокорного Александрова так "умякла душа", - она очевидно, "умякла" у стареющего писателя, ставшего немного сентиментальным на склоне лет. Кулешов Ф.И., с.242.
Четыреста воспитанников военного училища выглядят в романе Куприна единым, спаянным коллективом довольных, жизнерадостных юношей. В их обращении друг с другом нет злобы и зависти, придирчивости, неприязни, желания оскорбить и обидеть. Юнкера очень вежливы, предупредительно-корректны: Жданов не похож на Бутынского, а Венсан своими индивидуальными чертами резко отличается от Александрова. Но, - если верить автору, - "выгибы их характеров были так расположены, что в союзе приходилось друг к другу ладно, не болтаясь и не нажимая". В училище нет того господства сильного над слабым, которое в действительности испокон веков царило в заведениях закрытого типа и о котором сам же Куприн рассказал в повести "Кадеты". Юнкера-старшекурсники с необычайной чуткостью и человечностью относятся к новичкам - "фараонам". Они приняли на сей счет "мудрое словесное постановление" направленное против возможного "цуканья" на первокурсников: "... пускай каждый второкурсник внимательно следит за тем фараоном своей роты, с которым он всего год назад ел одну и ту же корпусную кашу. Остереги его вовремя, но вовремя и подтяни крепко". Все юнкера ревниво оберегают "прекрасную репутацию" своего училища и стремятся не запятнать ее "ни шутовским балаганом, ни идиотской травлей младших товарищей".
Устранено не только возрастное неравенство юнкеров, но стерты и социальные различия, рознь и неравенство. Нет антагонизма между юнкерами из богатых и бедных семей. Никому из юнкеров не приходило в голову, скажем, поиронизировать над сокурсником незнатного происхождения, и уж вовсе никто не позволял себе глумления над теми, чьи родители материально несостоятельны, бедны. "Случаи подобного издевательства, - сказано в романе, были совсем неизвестны в домашней истории Александровского училища, питомцы которого, под каким-то загадочным влиянием; жили и возрастали на основах рыцарской военной демократии, гордого патриотизма и сурового, но благородного, заботливого и внимательного товарищества".
В чем выражался этот своеобразный "патриотизм" юнкеров? Прежде всего, в юношеской тщеславной гордости за свое славное училище, в котором они имели "высокую честь" воспитываться и служить, считая его самым лучшим не только в России, но и "первым военным училищем в мире". Здесь зарождались ростки сознания своего привилегированного положения в обществе и мнимого превосходства над людьми иной социальной принадлежности, культивировались кастовые предрассудки будущего офицерства. Примечательно, что александровцы, гордые своим военным мундиром, всех без исключения штатских называли "шпаками", и отношение их к этой категории людей "с незапамятных времен было презрительное и пренебрежительное". Впрочем, это хорошо известно по "Поединку". Разница, однако, в том, что прежде, в эпоху "Поединка", такое высокомерие "господ офицеров" в отношении к штатским рождало в писателе гнев и протест, вызывало его безоговорочное суждение: теперь же Куприн говорит о презрении юнкеров к "шпакам" с незлобивой улыбкой как о безвредном, невинном чудачестве будущих офицеров.
Юнкерам не чужда и иного рода тщеславная гордость - гордость своими предками. Александровцы гордятся "прославленными предками потому, что многие из них в свое время "легли на поле брани за веру, царя и отечество". Этот "гордый патриотизм" юнкеров был именно выражением их готовности в будущем отдать свою жизнь "за веру, царя и отечество". Ведь недаром же они, если судить по роману, так боготворят русского царя.
Любопытна в этом отношении глава "Торжество". Вся она сплошь выдержана в радужно-ярких тонах, призванных оттенить верноподданнический восторг юнкеров накануне и во время царского смотра воинских частей Москвы. Куприн пишет: "Воображению Александрова "царь" рисуется золотым, в готической короне, "государь" - ярко-синим с серебром, "император" - черным с золотом, а на голове шлем с белым султаном". Это - в воображении юнкера. Стоило вдали показаться рослой фигуре царя, как душу Александрова охватил "сладкий острый восторг" и вихрем понес ее ввысь. Царь представился ему исполином "нечеловеческой мощи". Вид царя рождает в душе восторженного юнкера "жажду беспредельного жертвенного подвига" во славу "обожаемого монарха".
Ф.И. Кулешов считает: "Субъективные переживания и возбужденные мысли восемнадцатилетнего юнкера говорят о наивном монархизме воспитанников военного училища, боготворящих особу царя. Кстати заметить: здесь герой романа - образ автобиографический - в этом месте повествования не похож на автора: Куприн наделил тут Александрова эмоциями, чуждыми ему самому в годы юнкерства или, во всяком случае, испытанными им тогда в несравненно более слабой степени. На юнкера Куприна не произвел сколько-нибудь глубокого впечатления приезд царя в Москву в октябре 1888 года, подробно описанный в романе. Вот почему Куприн не написал тогда, в своей ранней молодости, ни единой стихотворной строчки о царском смотре юнкеров, хотя он откликнулся стихами на другие важные и даже незначительные моменты своей юнкерской жизни. Более того: за полтора года до этого события он в стихотворении "Сны" сочувственно изобразил казнь тех, кто пытался убить царя. Автор романа еще в кадетском корпусе расстался с пиететом царя, а теперешний герой юнкер Александров, напротив, видит в царе "великую святыню". [Кулешов Ф.И., с. 245.]
Александров не задумывался над тем, насколько правильными были тот строй чувств и то направление мыслей, которые прививались ему и его товарищам по училищу. Вопросы политики, общественная жизнь, социальные проблемы, все то, что происходило за толстыми стенами военного училища и чем жили народ и страна, не волнуют героя "Юнкеров", не интересуют его. Только раз в жизни он невзначай - именно невзначай! - соприкоснулся с людьми совсем иного мира. Однажды, во время какого-то студенческого бунта, он проходил в колонне юнкеров мимом университета и вдруг увидел "бледного, изношенного студента, который гневно кричал из-за железной университетской ограды: "Сволочь! Рабы! Профессиональные убийцы, пушечное мясо! Душители свободы! Позор вам! Позор!"
Неизвестно, как реагировал каждый из юнкеров на страстные выкрики студента в их адрес. Но много месяцев спустя, припоминая эту сцену, Александров попытался мысленно опровергнуть слова "студентешки": "Он или глуп, или раздражен обидой, или болен, или несчастен, или просто науськан чьей-то злобной и лживой волей. А вот настанет война, и я с готовность пойду защищать от неприятеля: и этого студента, и его жену с малыми детьми, и престарелых его папочку с мамочкой. Умереть за отечество. Какие это великие, простые и трогательные слова!"
В "Юнкерах" действуют преимущественно такие люди, у которых как бы приглушены или атрофированы социальные эмоции: чувства негодования, возмущения, протеста. Пока герои "Юнкеров" были кадетами, они еще способны были на какую-то борьбу и даже бунт. Александрову, например, памятен случай, когда в четвертом кадетском корпусе вспыхнуло "злое" массовое восстание, вызванное плохим питанием и "нажимом начальства": тогда кадеты разбили "все лампы и стекла, штыками расковыряли двери и рамы, растерзали на куски библиотечные книги". Бунт прекратился только после того, как были вызваны солдат. С "бунтовщиками" расправились строго. По этому поводу в романе высказано следующее авторское суждение: "И правда: с народом и мальчиками перекручивать нельзя", - нельзя доводить людей до возмущения и насилием толкать их на бунт. Повзрослев и остепенившись, юнкера уже не позволяют себе бунтовать, и устами Александрова осуждают "злое массовое восстание", для которого, как им кажется, нет поводов, нет основания.
Поверхностными и ошибочными были представления юнкеров о казарменном быте в царской армии. Александров по совести сознается, что он ничего не знает о "неведомом, непонятном существе", имя которому - солдат. "... Что я знаю о солдате, - спрашивает он себя и отвечает: господи боже, я о нем решительно ничего не знаю. Он бесконечно темен для меня". И все- это от того, что юнкеров только учили командовать солдатом, но не сказали, чему учить солдата, кроме строя и ружейных приемов, совсем "не показали, как с ним разговаривать". И по выходе из училища Александров не будет знать, как обучать и воспитывать безграмотного солдата и как с ним общаться: "Как я к этому важному делу подойду, когда специальных военных знаний у меня только на чуточку больше, чем у моего однолетки, молодого солдата, которых у него совсем нет, и, однако, он взрослый человек в сравнении со мною, тепличным дитятей". Ничего плохого, ненормального и тем более, возмутительного во взаимоотношениях между офицерами и солдатами он не видит, да и видеть не хочет. Перед отправкой в полк Александров заявляет: "Да, конечно же, нет в русской армии ни одного порочного полка". Он еще готов допустить, что, может быть, встречаются "бедные, загнанные в непроходимую глушь, забытые высшим начальством, огрубевшие полки", но и они все, конечно, "не ниже прославленной гвардии".
Странно: из чего Александров заключил, что в солдатах живется хорошо и что в России нет "ни одного порочного полка", если он ничего не знает об армии? Разгадка проста: тут, как и в некоторых других местах романа, Куприн приписал своему герою то, что временами сам думал о русской армии много лет спустя - в эмиграции. Куприн здесь вносит некоторые коррективы в свои прежние смелые суждения о царской военщине. в результате создается впечатление, что автор "Юнкеров" все время полемизирует с автором "Поединка", а в иных главах и с автором "Кадетов".
Когда определился такой "выправленный", изменившийся взгляд писателя на армейский и училищный быт?
Ф.И. Кулешов объясняет это так: "было бы неверно связывать эти изменения непосредственно с уходом Куприна в эмиграцию. Частичный отход писателя от "смелых и буйных" идей эпохи первой революции, некоторое ослабление критического духа, снижение обличительного пафоса - все это ощущалось уже в его творчестве периода реакции и империалистической войны. И уже тогда молодость писателя и годы юнкерства стала облекаться в его воображении в радужные краски. По мере удаления от времени рассказа все плохое блекло, уменьшалось в размере, и теперь писатель смотрит на него точно в перевернутый бинокль. В эмиграции он, очевидно, еще больше укрепился в мысли, что светлый взгляд на канувший в вечность вчерашний день является наиболее справедливым. Отдавшись волшебной власти воспоминаний, Куприн извлекал из "архива памяти" пестро расцвеченные эпизоды, картины, лица, факты, которые по закону психологической антитезы были так не похожи н его теперешнее тоскливое, одинокое, серое прозябание на чужбине". [Ф.И. Кулешов, с. 247.]
5. Вместо заключения. Армейские военные будни в рассказе
"Последние рыцари".
Взятый в "Юнкерах" повествовательный тон, полный умиления и грусти, резко изменился в другом "заграничном" произведении Куприна на военные темы - рассказе "Последние рыцари" (первоначально - "Драгунская молитва"). Писатель обратился к сравнительно близким по времени событиям эпохи империалистической войны, и голос его обрел суровость, суждения сделались резкими, характеры жизненными, а позиция автора четкой и недвусмысленной.
Одно из несомненных достоинств рассказа "Последние рыцари" - насыщенность событиями и стремительность их развития. Форма повествования предельно сжата, а между тем автор охватил значительные отрезки времени, сказал очень много об исторической эпохе и успел проследить почти всю жизнь главных героев. При кажущейся неторопливости и обстоятельности описаний повествование течет вольно, быстро и непринужденно, как в лучших рассказах этого писателя.
В "Последних рыцарях" Куприн окунулся в родную ему стихию армейских военных будней, но не для того, чтобы восторгаться ими, а для того, чтобы еще раз резко осудить карьеризм, тупоумие и бездарность генералитета и штабных царских офицеров. Полны негодующего пафоса саркастические слова о "великих стратегах генерального штаба, заседающих в Петрограде и никогда не видавших войну даже издали". Один из героев рассказа, взгляды которого всецело разделяет автор, возмущенно говорит: "Я еще в японскую войну громко настаивал на том, что нельзя руководить боями, сидя за тысячу верст в кабинете; что нелепо посылать на самые ответственные посты, по протекции, старых генералов, у которых песок сыплется и нет никакого военного опыта, что присутствие на войне особ императорской фамилии и самого государя ни к чему доброму не ведет".
Но именно они, бездарные и тупые люди - эти "великие стратеги генерального штаба" и особы императорской фамилии - фактически руководили армией во время русско-японской и германской войн, они разрабатывали кабинетные планы операций, на деле приводившие к поражению и позору, они были виновниками гибели тысяч храбрых солдат и офицеров, и они же "каркали, как вороны", когда инициативные боевые офицеры осмеливались проявлять самостоятельность, презрительно именуя последних "некомпетентными храбрецами". Такое "воронье карканье" раздалось в ответ на предложение талантливого и бесстрашного генерала Л. совершить смелый кавалерийский рейд в тыл немцев и добиться того, чтобы перенести войну на территорию Германии, - "сделав, таким образом, наше положение из оборонительного в наступательное, и взяв инициативу боев в свои руки, как, это делали великие русские победители в прошедшие века". Там, наверху, плохо знали истинное положение на фронтах и не умели координировать действия армии и воинских частей. По этой причине, рассказывает Куприн, так трагически и позорно закончился известный рейд армии генерала Ренненкомпфа в Восточную Пруссию в августе 1914 года: "Его не поддержали вовремя и его полет затормозили те же штабные карьеристы". Да и на других фронтах русская армия зачастую оказывалась битой только из-за тупости, бездеятельности, а иногда и прямого предательства штабных офицеров.
Штопать дыры, "наделанные правящим классом и подхалимством теоретиков", призваны были все новые и новые воинские подразделения. Никто не принимал в расчет жизнь солдат, которых безрассудно подставляли под огонь врага, обрекали на бессмысленную смерть. "Эти кабинетные колонновожатые, будущие русские Мольтке, - с сарказмом пишет Куприн, - любили щегольнуть фразой, говорящей о беспредельной суровости власти и о безграничности кровавых военных мер, способствующих достижению успеха... В их современную науку побеждать, входили страшные железные формулы и термины: "бросить в огонь дивизию", "заткнуть дефиле корпусом", "вялое наступление такой-то армии оживить своими же пулеметами и так далее". Куприна и положительных героев его рассказа глубоко возмущает невнимание военных властей к солдату, преступное безразличие к его личности, презрение к "боевым единицам", составляющим силу и мощь русской армии в целом. Те, кто руководил армией, часто говорили о "психологии масс" вообще, но по обыкновению совсем забывали психологию русского солдата, недооценивали "его несравненные боевые качества", признательность за хорошее обращение, его чуткую способность к инициативе, его изумительное терпение, его милость к побежденным.
В тех воинских частях, где ценят и уважают солдата, где "выветривались даже невинные подзатыльники", где твердо исполняют неписаное правило, согласно которому бить солдата, "нельзя даже в шутку и никогда нельзя гадко говорить о его матери", - там царит высокий боевой дух, там каждый солдат достоин восхищения. "И что за люди! - восхищенно говорит Куприн о солдатах одного полка, - Молодец к молодцу. Рослые, здоровые, веселые, ловкие, самоуверенные, белозубые..."
Это от того, что в том полку командир обращается с солдатом "без оранья глупого, без зобы и без злопамятства". Солдат в бою - "в деле" проявляет удивительную сообразительность, находчивость и смекалку, какую проявил, например, казачий урядник Копылов. В рассказе выражено твердое убеждение в том, что из массы мужиков-хлеборобов "можно вырастить и воспитывать армию, какой никогда не было и никогда не будет в мире".
На радушных и гуманных принципах держатся отношения к солдатам капитана Тулубеева и генерала Л., выведенных в рассказе положительными героями. Первый из них подкупает отсутствием тщеславных помыслов, простотой и скромностью, честностью и великодушием. Это он, капитан Тулубеев, отказался от завидного места в генеральном штабе и предпочел вернуться в свой полк. Он служил в армии по призванию, из любви к "стремительной профессии" кавалериста. Тулубеев нашел себе единомышленника в лице генерала Л., имя которого солдаты произносили "с корявым, суровым обожанием", потому что при всей своей строгости генерал был на редкость справедлив и отзывчив: он отличался глубоким "знанием военной науки, распорядительностью, находчивостью, представительностью и замечательным умением обращаться с солдатами".
Двум этим строевым командирам противостоит в рассказе "Молодой князе". Это особа императорской фамилии, "неудачный отпрыск великого дома", один из "юных великих князей, уже успевший прославиться в Питере кутежами, долгами, скандалами, дерзостью и красотой". Находясь в полку генерала Л. в чине младшего офицера, молодой "князенок" ведет себя самым "зазорным, позорным и непотребным образом. Генерал Л., человек очень прямой и независимый, не посчитался с "отпрыском" дома Романовых и строго наказал развязного "князенка". Правда, генералу Л. "крепко досталось" за это, но в глазах офицеров и солдат еще больше вырос его авторитет.
В таком освещении предстала царская военщина и русская армия в рассказе "Последние рыцари".
Сразу после появления в печати рассказ Куприна вызвал возмущенные нападки со стороны белой эмиграции. Куприна обвинили в том, что он оклеветал "победоносную русскую армию". Некто Георгий Шервуд в письме на имя редактора газеты "Возрождение назвал Купринский рассказ пасквилем и делал следующий вывод: "Последние рыцари" как нельзя более подходят к одной из советских газет, где и будут, несомненно, перепечатаны, но в "Возрождении" - в том органе эмигрантской печати, который мы привыкли считать выразителем здоровых и чистых государственных взглядов, - как можно было напечатать весь этот вымысел?". Белогвардейский офицер Шервуд счел необходимым через "Возрождение" обратиться с открытом письмом к автору "Последних рыцарей". Шервуд заключил, что "Последними рыцарями" Куприн перечеркнул роман "Юнкера" и другие свои произведения периода эмиграции и снова вернулся на путь обличения...
Список литературы.
"А.И. Куприн о литературе". - Минск, 1969
"Александр Иванович Скрябин. 1915-1940. Сборник к 25-летию со дня смерти. М.- Л., 1940.
Афанасьев В. А.И. Куприн. Изд. 2-е. - М., 1972.
Берков П.Н. А.И. Куприн. Критико-биографический очерк. - М., 1956.
Вержбицкий Н., Встречи с А.И. Куприным. - Пенза, 1961.
Волков А.А. Творчество А.И. Куприна. Изд. 2-е. М., 1981.
Жегалов Н., Выдающийся русский реалист. - "Что читать", 1958, № 12.
Киселев Б. Рассказы о Куприне. - М., 1964.
Козловский Ю.А. Александр Иванович Куприн. - В кн.: А.И. Куприн. Избранное. - М., 1990.
Корецкая И.В. А.И. Куприн. К 100-летию со дня рождения. - М.. 1970.
Крутикова Л.В. А.И. Куприн. - Л., 1071.
Крутикова Л.В. А.И. Куприн. - Л., 1971.
Куприн А.И. Собр. соч.: в 6 т., М., 1982.
Куприн А.И. Собр. соч.: в 9 т., М., 1970-1973.
Куприна-Иорданская М.К. Годы молодые. - М., 1966.
Лилин В. Александр Иванович Куприн. Биография писателя. - Л., 1975.
Фонякова Н.Н. Куприн в Петербурге. - Л., 1986.
Чуковский К.И. Куприн. - В книге: Корней Чуковский. Современники. Портреты и этюды. - М., 1963.
1 Повар - квасник в нашем корпусе. Очень большой и сильный мужчина. 2 Клоун в цирке Соломонского. [Сб. "Александр Иванович Скрябин. 1915-1940. Сборник к 25-летию со дня смерти", - М.-Л., 1940, с.24.] 1 2
Работа на этой странице представлена для Вашего ознакомления в текстовом (сокращенном) виде. Для того, чтобы получить полностью оформленную работу в формате Word, со всеми сносками, таблицами, рисунками, графиками, приложениями и т.д., достаточно просто её СКАЧАТЬ.
В самом конце августа завершилось кадетское отрочество Алеши Александрова. Теперь он будет учиться в Третьем юнкерском имени императора Александра II пехотном училище.
Еще утром он нанес визит Синельниковым, но наедине с Юленькой ему удалось остаться не больше минуты, в течение которой вместо поцелуя ему было предложено забыть летние дачные глупости: оба они теперь стали большими.
Смутно было у него на душе, когда появился он в здании училища на Знаменке. Правда, льстило, что вот он уже и «фараон», как называли первокурсников «обер-офицеры» - те, кто был уже на втором курсе. Александровских юнкеров любили в Москве и гордились ими. Училище неизменно участвовало во всех торжественных церемониях. Алеша долго еще будет вспоминать пышную встречу Александра III осенью 1888 г., когда царская семья проследовала вдоль строя на расстоянии нескольких шагов и «фараон» вполне вкусил сладкий, острый восторг любви к монарху. Однако лишние дневальства, отмена отпуска, арест - все это сыпалось на головы юношей. Юнкеров любили, но в училище «грели» нещадно: грел дядька - однокурсник, взводный, курсовой офицер и, наконец, командир четвертой роты капитан Фофанов, носивший кличку Дрозд. Конечно, ежедневные упражнения с тяжелой пехотной берданкой и муштра могли бы вызвать отвращение к службе, если все разогреватели «фараона» не были бы столь терпеливы и сурово участливы.
Не существовало в училище и «цуканья» - помыкания младшими, обычного для петербургских училищ. Господствовала атмосфера рыцарской военной демократии, сурового, но заботливого товарищества. Все, что касалось службы, не допускало послаблений даже среди приятелей, зато вне этого предписывалось неизменное «ты» и дружеское, с оттенком не переходящей известных границ фамильярности, обращение. После присяги Дрозд напоминал, что теперь они солдаты и за проступок могут быть отправлены не к маменьке, а рядовыми в пехотный полк.
И все же молодой задор, не изжитое до конца мальчишество проглядывали в склонности дать свое наименование всему окружающему. Первая рота звалась «жеребцы», вторая - «звери», третья - «мазочки» и четвертая (Александрова) - «блохи». Каждый командир тоже носил присвоенное ему имя. Только к Белову, второму курсовому офицеру, не прилипло ни одно прозвище. С Балканской войны он привез жену-болгарку неописуемой красоты, перед которой преклонялись все юнкера, отчего и личность ее мужа считалась неприкосновенной. Зато Дубышкин назывался Пуп, командир первой роты - Хухрик, а командир батальона - Берди-Паша. Традиционным проявлением молодечества была и травля офицеров.
Однако ж жизнь восемнадцати-двадцатилетних юношей не могла быть целиком поглощена интересами службы.
Александров живо переживал крушение своей первой любви, но так же живо, искренне интересовался младшими сестрами Синельниковыми. На декабрьском балу Ольга Синельникова сообщила о помолвке Юленьки. Александров был шокирован, но ответил, что ему это безразлично, потому что давно любит Ольгу и посвятит ей свой первый рассказ, который скоро опубликуют «Вечерние досуги».
Этот его писательский дебют действительно состоялся. Но на вечерней перекличке Дрозд назначил трое суток карцера за публикацию без санкции начальства. В камеру Александров взял толстовских «Казаков» и, когда Дрозд поинтересовался, знает ли юное дарование, за что наказан, бодро ответил: «За написание глупого и пошлого сочинения». (После этого он бросил литературу и обратился к живописи.) увы, неприятности этим не закончились. В посвящении обнаружилась роковая ошибка: вместо «О» стояло «Ю» (такова сила первой любви!), так что вскоре автор получил от Ольги письмо: «По некоторым причинам я вряд ли смогу когда-нибудь увидеться с Вами, а потому прощайте».
Стыду и отчаянию юнкера не было, казалось, предела, но время врачует все раны. Александров оказался «наряженным» на самый, как мы сейчас говорим, престижный бал - в Екатерининском институте. Это не входило в его рождественские планы, но Дрозд не позволил рассуждать, и слава Богу. Долгие годы с замиранием сердца будет вспоминать Александров бешеную гонку среди снегов со знаменитым фотоген Палычем от Знаменки до института; блестящий подъезд старинного дома; кажущегося таким же старинным (не старым!) швейцара Порфирия, мраморные лестницы, светлые зады и воспитанниц в парадных платьях с бальным декольте. Здесь встретил он Зиночку Белышеву, от одного присутствия которой светлел и блестел смехом сам воздух. Это была настоящая и взаимная любовь. И как чудно подходили они друг Другу и в танце, и на Чистопрудном катке, и в обществе. Она была бесспорно красива, но обладала чем-то более ценным и редким, чем красота.
Однажды Александров признался Зиночке, что любит ее и просит подождать его три года. Через три месяца он кончает училище и два служит до поступления в Академию генерального штаба. Экзамен он выдержит, чего бы это ни стоило ему. Вот тогда он придет к Дмитрию Петровичу и будет просить ее руки. Подпоручик получает сорок три рубля в месяц, и он не позволит себе предложить ей жалкую судьбу провинциальной полковой дамы. «Я подожду», - был ответ.
С той поры вопрос о среднем балле стал для Александрова вопросом жизни и смерти. С девятью баллами появлялась возможность выбрать для прохождения службы подходящий тебе полк. Ему же не хватает до девятки каких-то трех десятых из-за шестерки по военной фортификации.
Но вот все препятствия преодолены, и девять баллов обеспечивают Александрову право первого выбора места службы. Но случилось так, что, когда Берди-Паша выкликнул его фамилию, юнкер почти наудачу ткнул в лист пальцем и наткнулся на никому не ведомый ундомский пехотный полк.
И вот надета новенькая офицерская форма, и начальник училища генерал Анчутин напутствует своих питомцев. Обычно в полку не менее семидесяти пяти офицеров, а в таком большом обществе неизбежна сплетня, разъедающая это общество. Так что когда придет к вам товарищ с новостью о товарище X., то обязательно спросите, а повторит ли он эту новость самому X. Прощайте, господа.
Вы прочитали краткое содержание романа "Юнкера". Предлагаем вам также посетить раздел Краткие содержания , чтобы ознакомиться с изложениями других популярных писателей.
Обращаем ваше внимание, что краткое содержание романа "Юнкера" не отражает полной картины событий и характеристику персонажей. Рекомендуем вам к прочтению полную версию произведения.
