Ктулху тату: эпатажные эскизы с морским чудовищем. Говард Лавкрафт и его монстры (41 фото) В каком месте происходят события лавкрафта

Всё, впрочем, не так просто. Лавкрафт был соткан из противоречий. Его знали как расиста и антисемита - но женился он на еврейке и не выяснял у друзей, какой они крови. Он был нелюдимым мрачным мизантропом - но десятки приятелей считали его добродушным и бескорыстным человеком. Он верил в миф об арийцах и восхищался «зычным боевым кличем голубоглазого светлобородого воина», но сам однажды застрелил белку и так извелся угрызениями совести, что поклялся больше никогда не охотиться.

Мрачный и честный, наивный и проницательный, ехидный и обаятельный Лавкрафт был воплощенным противоречием. Только такой человек и смог бы создать самую причудливую литературную вселенную.

Говард Филлипс Лавкрафт родился в американском городишке Провиденс в семье ювелирного коммивояжера Уинфилда Скотта. Когда Говард был совсем маленьким, Уинфилд сошел с ума и отправился в психиатрическую лечебницу, где и провел остаток дней. Будущего писателя с матерью приютил дедушка Уиппл ван Бюрен Филлипс, рисковый предприниматель и земельный спекулянт. Детство Лавкрафта прошло в его хаотично выстроенном трехэтажном дощатом доме, окруженном обширными угодьями, ухоженными аллеями, деревьями, фруктовым садом, фонтаном и небольшой конюшней.

Кареглазый и златокудрый Говард был малышом не только очаровательным, но и не по годам развитым: к трем он научился читать, а в четыре - писать. У дедушки Уиппла была самая большая в городе библиотека, и мальчик с детства погрузился в мир готической прозы и античной литературы. Но главной любовью стали «Сказки 1001 ночи». Пятилетний Лавкрафт влюбился в книгу и страстно возжелал стать арабом. Кто-то из взрослых придумал ему прозвище Абдул Альхазред: то ли в честь дальних родственников по фамилии Хазард, то ли из-за любви мальчика к чтению - all-has-read. Прозвище стало одним из его псевдонимов, а позже Абдул стал одним из персонажей Лавкрафта. Именно этот безумный араб написал «Некрономикон».

Лавкрафт вообще был крайне впечатлительным мальчиком. В другой раз он увлекся Древним Римом, взял псевдоним Луций Валерий Мессала, соорудил возле дома алтари Пану, Аполлону и Афине и высматривал дриад и сатиров в сумеречных лесах и полях. Воображаемые дриады и книги заменяли мальчику друзей. С окрестными детьми он не общался, но любил неожиданно выпрыгивать из-за кустов. Их бессюжетные игры казались Говарду бессмысленными, и он выдумывал свои - например, поджигал траву на соседнем поле.

С шести лет Лавкрафт начал видеть кошмары. В снах к нему прилетали перепончатокрылые и шипохвостые чудовища (Лавкрафт прозвал их «ночными мверзями»), хватали за живот, уносили в серую пустоту и сбрасывали на горы.

Образы чудищ подсознание Говарда явно позаимствовало из гравюр Доре к «Потерянному раю», а сами твари из снов вскоре перелетели на страницы его рассказов.

В 1898 году в больнице скончался отец Говарда. Он оставил сыну довольно приличное наследство и свой старомодный гардероб: черные пиджаки и жилеты, полосатые брюки, коллекцию аскотских галстуков и трость с серебряным набалдашником. Это экстравагантное одеяние позже стало частью образа самого Говарда.

Позже умер и дедушка Лавкрафта, и семья была вынуждена переехать в более скромные апартаменты. Эти события сильно подкосили юношу, и в 1908 году у него случился нервный срыв, из-за которого он ушел из школы. Среднего образования писатель так и не получил.

В 14 лет Лавкрафт написал свое первое серьезное произведение - рассказ «Зверь в пещере» - о человеке, который сражается в темноте мрачной пещеры с огромной белой обезьяной. В финале оказывается, что тварь была человеком, давно потерявшим человеческий облик. В этом рассказе уже видны черты лавкрафтовского стиля: тяга к загадкам без ответов, вычурно-отстраненная манера повествования, искренность на грани с наивностью. Чуть позже, уже уйдя из школы, юноша открыл для себя Эдгара По и Конан Дойла. Благодаря рассказам о Холмсе Лавкрафт даже сдружился с несколькими соседскими мальчишками. Они организовали «Провиденское детективное агентство», обзаведясь уставом, жестяными значками, фонариками и наручниками из бечевки. У них даже было оружие. Десятилетние приятели мальчика носили с собой пистонные и водяные пистолеты, а инспектор Лавкрафт щеголял боевым отцовским револьвером.

Лавкрафт твердо решил стать писателем и обзавелся подержанной пишущей машинкой «Ремингтон». Печатать на ней он так и не научился, до конца жизни набирая текст двумя указательными пальцами. От руки он тоже писал, изводя огромные суммы на дешевые текущие авторучки. В молодости его почерк был четким, но с годами становился неразборчивым. Мать одного из друзей по переписке как-то всерьез приняла каракули Лавкрафта за арабскую вязь.

Машинка была не единственной технической новинкой, которую Лавкрафт приобрел, но так и не освоил. В юности он купил фотоаппарат «Брауни-2», а позже - «Кодак», но не брал их с собой в поездки.

Около 1907 года он записал пару песен на звукозаписывающую машину Эдисона. На записи глухой тенор Лавкрафта напомнил ему «вой подыхающего фокстерьера». От испуга Говард выронил и разбил пластинку, оставив мысли о карьере певца.

Еще в школе Лавкрафт начал издавать научно-популярные газеты и со временем сделал из этого хобби способ заработка - хотя и весьма небольшого. В 1918 году Лавкрафт обнаружил, что графоманы готовы платить ему за то, чтобы он проходился по их писанине, приводя ее в человеческий вид. Сперва он только исправлял орфографические ошибки, но порой переписывал особо запущенные рассказы почти целиком.

Лавкрафт стал «литературным негром» - иронично, учитывая его настороженное отношение к другим национальностям. Именно эта работа стала его главным оплачиваемым занятием, приносившим до трех четвертей дохода. Возможно, многие произведения мастера до сих пор неизвестны нам просто потому, что они подписаны чужими именами.

В 1919 году мать Лавкрафта Сара пережила нервный приступ и попала в ту же лечебницу, где умер ее муж. Два года спустя ее не стало. Летом 1921 года еще сраженный этим известием Говард встретил на конференции журналистов-любителей Соню Грин, очаровательную еврейку, дочь русских эмигрантов из-под Чернигова. Вскоре они поженились, Лавкрафт, уже ставший публиковать свои рассказы в журнале Weird Tales, переехал к ней в Бруклин. Кажется, дела наконец пошли в гору.

На деле все оказалось не так радужно. В карьере Говарда падения следовали за подъемами, в шумном Нью-Йорке ему не нравилось (однажды националисту Лавкрафту пришлось соседствовать - о ужас! - с сирийцем). Лавкрафту предложили стать редактором Weird Tales, но для этого нужно было переехать в еще более шумный Чикаго - провинциал Говард и подумать об этом не мог. Вдобавок Соня серьезно заболела, ее шляпный магазин разорился, а вскоре развалился и их брак. Безрадостные нью-йоркские годы вдохновили писателя на рассказы «Заброшенный дом», «Кошмар в Ред-Хуке» и «Он», и в 1926-м Лавкрафт с облегчением вернулся в тихий Провиденс.

Следующее десятилетие стало самым продуктивным в жизни Говарда. Появились «Зов Ктулху», «Хребты Безумия», «Тень из безвременья» - те повести и рассказы, которые стали его визитными карточками. Это были короткие произведения, кишащие невообразимыми ужасами, не поддающимися разуму сущностями и культистами - как правило, смешанной крови и с психическими отклонениями.

Обычные же люди, сталкиваясь с этими тайнами, седели, сходили с ума и погибали в страшных муках.

Например, поэт-бодлерист Джастин Джеффри (которого Лавкрафт позаимствовал у друга по переписке Роберта Говарда, создателя Конана-варвара) умер в сумасшедшем доме «крича накрик» - можно ли вообразить более необъяснимую и жуткую участь.

Тогда же он продолжал свою знаменитую переписку с десятками приятелей по всей Америке, среди которых был и Роберт Блох, автор хичкоковского романа «Психо». Лавкрафт часто писал письма убористым и совершенно неразборчивым почерком на почтовых открытках, занимая всю оборотную сторону карточки и оставляя лишь пару квадратных дюймов для адреса. Общий объем переписки Лавкрафта оценивают в сотню тысяч писем - в несколько раз больше его прозаического наследия.

В 1936 году мать Роберта Говарда, самого близкого из его друзей по переписке, после операции впала в кому. Узнав, что надежды нет, тот одолжил у знакомого кольт, сел в автомобиль и застрелился. Эта потеря окончательно подкосила Лавкрафта. Он впал в депрессию, и примерно тогда же у него начал развиваться рак кишечника. Говард Лавкрафт пережил своего друга лишь на несколько месяцев, истощенный, потерявший всех близких, так и не получивший признания и израсходовавший талант на переписывание чужих черновиков. Друзьям о своей болезни писатель не сообщил. Роберт Блох написал, что, знай он о состоянии Лавкрафта, он на четвереньках пополз бы из Чикаго в Род-Айленд, лишь бы добраться до его больничной койки.

На неприметном надгробии Лавкрафта кроме имени и дат, очерчивающих его недолгий жизненный путь, есть только одна скромная надпись: “I am Providence” - признание в любви маленькому городку, в котором он родился и умер.

Своей посмертной славе Лавкрафт обязан еще одному другу по переписке - Августу Дерлету. Он несколько лет пытался пристроить рассказы Лавкрафта в разные издательства, и в итоге открыл свое. Первый посмертный сборник Лавкрафта вышел в «Аркхэм Хауз» тиражом в 1268 экземпляров. Очень скоро небольшой корпус лавкрафтовских текстов иссяк, но Дерлета это не остановило. В 1945 году он взял несколько черновиков Лавкрафта и, как безумный ученый, на живую нитку сшил из них повесть «Таящийся на пороге» - не по-лавкрафтовски бодрый, почти динамичный триллер. Под совместным авторством Лавкрафта и Дерлета вышло еще несколько десятков рассказов и повестей. На деле это были рассказы Дерлета, вдохновленные сумбурными записками из лавкрафтовской тетрадки или упомянутыми вскользь персонажами.

Поклонники Лавкрафта любят и ненавидят Дерлета. С одной стороны, он эксплуатировал имя Лавкрафта, переиначивая его задумки согласно своим представлениям. Говард писал о непостижимых существах, осознанно не пытаясь объяснить их мотивов и связей между рассказами.

Дерлет систематизировал «Миф Ктулху», создав два противостоящих пантеона - Старших и Древних Богов. Такая битва добра со злом вряд ли впечатлила бы Лавкрафта: в его рассказах царило не космическое противостояние гигантских существ, а чистый и безразлично жестокий хаос.

С другой стороны, именно Дерлет вытащил имя Лавкрафта на свет. Упростив и даже слегка опошлив его творческое наследие, Дерлет помог миру узнать Лавкрафта, безумного новатора, соединившего в своих рассказах ужасы с научной фантастикой.

Чудовищный мир Лавкрафта стал разрастаться гигантским грибком и сам по себе, соединяя в единую вселенную книги разных авторов. В «Жребии Иерусалима» Стивен Кинг упоминает манускрипт «Мистерии червя» из лавкрафтовских рассказов; свои оммажи творчеству Лавкрафта есть у Борхеса и Джойс Кэрол Оутс; Нил Гейман в «Этюде в изумрудных томах» скрестил мир Ктулху с рассказами о Шерлоке Холмсе, которые так любил Говард.

Нравится это кому-то или нет, но Лавкрафт и Дерлет, подобно культисту и его неразумному служке, разбудили какое-то древнее зло, которое прежде лишь по случайности прорывалось в наш мир рассказами Эдгара По или Амброза Бирса. Они создали ту литературу ужасов, которая пугает нас не танцующими скелетами или звоном цепей в готическом замке, а чем-то настолько невероятным, что одна мысль об этом может свести с ума.

В древней мифологии один и тот же образ может иметь два диаметрально противоположных значения. Тату Ктулху как раз относится к одному из них и вызывает много противоречий у людей разных вероисповеданий. Какой символический смысл скрывается за изображением легендарного персонажа, кому подойдет подобная татуировка?

Кто такой Ктулху

Ктулху – это мифическое божество, которое изображается в виде чудовищного осьминога. Первое упоминание о нем датируется 1928 годом, когда Говард Лавкрафт написал рассказ «Зов Ктулху» о владыке миров, спящем на дне Тихого океана. Согласно повествованию, монстр с гуманоидным телом, чешуей и крыльями обитает на вершине подводного города Р`льех. Находясь под толщей воды, Ктулху пребывает в полудреме и в спокойном состоянии. Однако стоит звездам расположиться в определенном порядке, город оказывается над морем, и перед людьми предстает ужасное чудовище ростом с высокую гору. Оно истекает слизью и при движении издает хлюпающий звук. Считается, что в тот момент, когда Ктулху окажется на свободе, наступит конец цвета.

Его примечательной особенностью является способность воздействовать на разум людей. Божество появляется в сновидениях, и особо чувствительный человек, увидевший подобный сон, может сойти с ума. Примечательно, что у эскимосов Гренландии и жителей некоторых американских штатов существовал особый культ поклонения чудовищному идолу. Северные народы устраивали человеческие жертвоприношения, впадали в транс и читали мантру, прося помощи и защиты у Ктулху. У них божество символизировало мудрость и бессмертие, а также служило мощным оберегом.

Кому подойдет тату

Значение тату Ктулху в современной нательной живописи очень противоречивое. Все зависит от самого человека и смысла, который он вкладывает в этот непростой образ. С одной стороны, хозяин рисунка может быть лицемерным и жестоким, способным на все ради достижения своей цели. С такими людьми следует быть осторожнее.

С другой стороны, Ктулху ассоциируется с мудростью, поскольку имеет большой мозг. Спокойствие, постоянство и доброжелательность могут быть присущи обладателю подобного изображения. Ничто не может вывести его из равновесия или застать врасплох. Еще одно значение – увлечение человека мифологией или морской тематикой.

Рисунок подойдет не только мужчинам, но и женщинам, привыкшим эпатировать свое окружение.

Техника выполнения

И все-таки Ктулху татуировки обычно выбирают представители сильного пола из-за мрачности и агрессивности рисунка. Для тех, кто не боится шокировать окружающих, подойдет стиль реализм. Отчетливое и насыщенное изображение спрута с человеческим телом не оставит равнодушным никого. Композицию тату можно дополнить волнами, скалами, кораблем или другими морскими элементами. Сюжетная линия придаст работе завершенности и наполнит особым смыслом. Подобное тату лучше делать в большом размере. Для места нанесения подойдут рука, нога, спина или грудь для мужчин.

Стиль хайда – оригинальное решение для тех, кто ценит простоту и лаконичность. Эскизы выполняются в красно-черном цвете, с тематическими орнаментами и узорами. Техника отличается наличием аккуратных четких линий, геометрических фигур, симметрией. Такое тату может служить амулетом, если тату находится на закрытых участках тела: на спине, лопатке или бедре. То же самое относится и к стилю трайбл. Рисунок божества Ктулху с изящными этническими элементами будет красиво смотреться в качестве тату-рукава.

Как рисовать Ктулху

Фотографии татуировок

Подборка эскизов

Американский прозаик, поэт и публицист Говард Филлипс Лавкрафтт (1890-1937) оставил свой яркий незабываемый след в литературе ужасов, мистики и фантастики. При жизни самого Лавкрафта, как это довольно часто бывает, его произведения не пользовались известностью, однако впоследствии оказали заметное влияние на формирование современной «массовой культуры». Он, помимо всего прочего, является родоначальником космологической «мифологии Ктулху» - особого субкультурного явления, давшего немало последователей и подражателей в литературе, кино, рок-музыке, настольных и компьютерных игрушках и пр. (К примеру, один из популярных рассказов знаменитого Стивена Кинга - «Крауч-Энд» - содержит в себе прямые заимствования из Лавкрафта). Творчество Говарда Лавкрафта настолько самобытно, что его произведения иные литературоведы нередко выделяют в особый отдельный поджанр — так называемые «лавкрафтовские ужасы». Кроме того, он, наряду со своим хорошим знакомым Робертом Говардом, считается одним из основоположников такого модного нынче направления «популярного искусства» как фэнтези.

Иногда Лавкрафта ещё называют «Эдгаром По XX века». Действительно, по степени своих одарённости и известности эти два писателя сейчас вполне сопоставимы. Разумеется, не обошлось без сильного влияния великого американского предшественника на становление таланта молодого и творчество зрелого Лавкрафта (его рассказ «Чужой» современники сначала приняли за неизвестное затерявшееся произведение Эдгара По, случайно обнаруженное уже в следующем столетии после его смерти).

Однако в наши дни куда больший леденящий душу ужас у западного читателя Лавкравта способны вызвать вовсе не самые изощрённые взлёты его мрачной и причудливой фантазии, а многие «неполиткорректные» описания и «ксенофобские» высказывания, которые писатель имел некогда неосторожность допустить в целом ряде своих произведений. Такие исследователи его творчества, как Мишель Уэльбек в своей книге «Г. Ф. Лавкрафт. Против человечества, против прогресса», создатели и участники документального фильма «Лавкрафт: Страх неизведанного» (режиссёр Фрэнк Вудворд, 2008) прямо-таки рассыпаются в извинениях и отмазках по этому поводу.

Справедливости ради, надо стразу оговориться, что Говард Лавкрафт был расистом и шовинистом в ненамного большей степени, чем подавляющее большинство граждан западных стран в ту «варварскую эпоху», в которую ему выпало жить. Собственно, и сами его взгляды не были чем-то застывшим и неизменным, а «корректировались» прожитым опытом.

Пока писатель вёл жизнь тихого затворника на своей малой родине в городе Провиденс, штате Род-Айленд, он, наверное, как и положено было сто лет назад любому уважающему себя янки, относился ко всем, кто сам не являлся w.a.s.p., с эдаким лёгким снисходительным высокомерием, но без какой бы то ни было серьёзной враждебности. Однако попав по семейным обстоятельствам в Нью-Йорк, на улицы Бруклина, буквально кишащие «цветными» и мигрантами самого разного рода, Лавкрафт, что называется, на собственной шкуре почувствовал все неудобства и опасности подобного соседства.

Кроме того, будучи сам по жизни «экономически несостоявшимся», «неконкурентоспособным», как теперь любят говорить теоретики и поборники рыночной экономики, претерпевая в чужом и враждебном ему мегаполисе бесконечные мытарства в поисках хоть каких-нибудь рабочего места и куска хлеба, он в тоже время воочию видел, насколько хорошо адаптированными к тем же самым условиям и даже «успешными» становится многие из «чужаков». Что, в свою очередь, не могло не сказаться, в конечном итоге, и на его творчестве.

Мотивы такой «расовой неприязни» особенно наглядно и ярко проявились у Лавкрафта, пожалуй, в таком его известном произведении как «Кошмар в Рэд-Хуке».

«Отсюда, из этой морально и физически разлагающейся клоаки, к небу несутся самые изощрённые проклятия на более, чем сотне различных языков и диалектов. Бранясь на все лады и горланя грязные куплеты, по улицам шастают толпы подозрительного вида бродяг, а стоит случайно забредшему сюда прохожему скользнуть взглядом по окнам домов, как в них тут же гаснет свет и видневшиеся за стеклами смуглые, отмеченные печатью порока лица торопливо скрываются… По своей пестроте состав преступлений здесь не уступает этносу».

И тому подобное. Вот так - ни много ни мало. Подобные, вроде бы, на первый взгляд - достаточно нейтральные словесные пассажи сейчас волне могут шокировать кого-нибудь из благовоспитанных с детства в духе терпимости, мультикультурализма и толерантности. Впрочем, и у известного детектива Агаты Кристи «Десять негритят» тоже возникли в своё время сложности из-за его «неудобного» названия. Впрочем, Лавкрафт, как и подобает «истинному расисту», выражал своим пером не столько какую-либо существенную неприязнь к «небелым» расам, сколько своё отрицательное отношение к «продуктам» расового смешения.

Разумеется, такой утончённый интеллектуал как Лавктрафт не был бы самим собой, если бы являлся просто каким-нибудь заурядным и быдловатым бытовым ксенофобом.

С 1915 по 1923 годы Лавкрафт издавал свой общественно-политический журнал «Консерватор» (свет успели увидеть 13 номеров), который на своих страницах отстаивал, прежде всего, высокие культурные стандарты, «умеренный, здоровый милитаризм» («Защита своей собственной земли и существования расы является единственной оправданной целью вооружения»), «пан-саксонство» (братское единство и доминирование англосаксов на всей планете) и т.д. и т.п.

Подобно большому количеству деятелей культуры и искусства, Лавкрафт, мягко говоря, недолюбливал капитализм за его алчность и бездуховность. Но, при этом, очень настороженно и даже враждебно воспринял и появление на мировой карте молодой Советской России, так как видел в социализме точно такие же «зеркально отражённые» от капитализма экономический детерминизм и вульгарный материализм, а практическое воплощение марксизма - большевизм - его, как и многих, просто-напросто пугало.

И тут напрашивается прямая аналогия с создателем Шерлока Холмса - Конаном Дойлом, вторая часть «Маракотовой бездны» которого - «Владыка тёмной стороны» - так ни разу и не была напечатана в СССР не только из-за своего «антинаучного» мистического содержания, но и встречавшихся в ней явных антисоветских выпадов.

И всё-таки, едва ли не ещё большую неприязнь, чем к «коммунистической угрозе», жрец «изначальных богов» питал к «буржуазной демократии». Это и не удивительно, если вспомнить, с какими иронией и брезгливостью относились к «народовластию» по-американски его знаменитые земляки и собратья по перу: тот же Эдгар По, Марк Твен, Джек Лондон. Но Лавкрафт высказывался, пожалуй, ещё категоричнее: «демократия является ложным божеством - лишь модное словечко и иллюзия низших классов, фантазёров и умирающих цивилизаций», «народ обычно недостаточно сообразителен, чтобы управлять технологической цивилизацией эффективно».

Всеобщее избирательное право «есть лишь повод для неудержимого смеха», так как предоставляет возможность проводящим личные или клановые «скрытые интересы» «публичным политикам» идти во власть лишь на основании владения «подвешенным языком» и жонглирования «популистскими лозунгами».

К борьбе за мир во всём мире Лавкрафт относился не более как к «идеалистической болтовне», интернационализм считал «заблуждением и мифом», а Лигу Наций (прообраз нынешней ООН) называл не иначе как «комической оперой».

Лавкрафт, конечно, был не единственным, кто объяснял медленно, но верно стартующий уже в ту эпоху упадок и деградацию нынешнего мира господством «низких культурных стандартов недоразвитого большинства. Такая цивилизация бессмысленной работы, потребления, размножения и прожигания жизни не достойна существования». Разумеется, как вы уже и сами, наверное, догадались, на Лавкрафта сильнейшим образом повлияли хорошо знакомые ему идеи Фридриха Ницше и Освальда Шпенглера.

Но каким же представлялся Лавкрафту альтернативный вариант общественного устройства? Ответ на этот вопрос у него был.

Писатель яркими штрихами пророчески рисовал свой вариант социального и экономического порядка «который, помогая опасным массам за счёт излишне богатых, тем не менее сохраняет основы традиционной цивилизации и вкладывает политическую власть в руки малого и развитого (но не слишком богатого) правящего класса, в основном наследственного, но подлежащего постепенному увеличению за счёт других индивидуумов, достигших их культурного уровня».

Хотя Лавкрафт отвергал эгалитаризм, не был он и сторонником авторитарных методов правления. Он мечтал о самосовершенствовании, интеллектуальном и духовном росте как можно большего количества людей. Лавкрафт рассматривал принятое тогда деление общества на классы как «ошибочное», в независимости от того исходит ли оно «снизу» или «сверху»: «От классов нужно избавиться либо минимизировать их влияние». Он делал ставку на «природных аристократов», выдвигающихся из всех слоёв и групп социума вне зависимости от их происхождения и материального положения. Подобные взгляды, по сути своей, сильно совпадали с «этическим социализмом» Хендрика де Мана, Марселя Деа и некоторых других мыслителей того времени.

Гарантировать такое разумное и справедливое общественное устройство, по мысли Лавкрафта, должен будет призван новый особый «вид властного социального и политического управления, своими поступками наполняющий жизнь смыслом». А постоянное самосовершенствование его граждан будет достигаться за счёт того, что их образ жизни «будет гораздо более культурным, нежели у тех дурней, что шляются в кино, на танцы и в бассейн».

Ещё одним свидетельством «мракобесия» Лавкрафта сейчас вполне бы могли счесть его антисемитизм. Оказавшись в Нью-Йорке, он быстро сделал для себя вывод, что этот город «полностью семитизирован» и утратил свою изначальную «национальную структуру». Еврейское влияние на экономическую и культурную жизнь создало здесь особую среду, «совершенно чуждую сильному американскому мировоззрению». Однако подобная позиция Лавкрафта, опять-таки, не выходила далеко за рамки той эпохи. Ибо он рассматривал еврейский вопрос, скорее, как проблему столкновения «противодействующих культурных традиций».

И наконец, «профашистские» взгляды Говрада Лавкрафта совсем не помешали ему сочетаться браком с еврейкой родом из бывшей Российской империи (нынешняя Черниговская область незалежной Украины) Соней Грей. Впрочем, брак этот долгим и счастливым назвать трудно. Грей ошиблась, полагая, что выходит замуж за «молодого перспективного писателя». Спустя всего года полтора молодожёны жили уже в разных городах и штатах. А в 1929-ом и вовсе развелись (по требованию Грин). Соня потом опять благополучно вышла замуж (третий раз в своей жизни) и прожила в Калифорнии до 1972 года.

А вот сам Лавкрафт слишком рано покинул этот мир: протяни он ещё пару десятков лет - и вполне смог бы достигнуть литературного признания и достатка ещё при своей жизни. И помним мы сейчас Лавкрафта в первую очередь, как создателя своей собственной невероятной и пугающей потусторонней Вселенной.

Предлагаю вниманию тех, кто ещё не открыл для себя творческое наследие Говорда Лавкрафта, краткий перечень его наиболее значительных произведений (в него не вошли работы, написанные в соавторстве или дописанные уже после смерти писателя).

Дагон (1917)

По ту сторону сна (1919)

Показания Рэндольфа Картера (1919)

Картинка в старой книге (1919)

Артур Джермин (1920)

Извне (1920)

Безымянный город (1921)

Болото Луны (1921)

Чужой (1921)

Музыка Эриха Занна (1921)

Герберт Уэст-реаниматор (1922)

Затаившийся страх (1922)

Крысы в стенах (1923)

Неименуемое (1923)

Заброшенный дом (1924)

Кошмар в Ред-Хуке (1925)

Холодный воздух (1926)

Зов Ктулху (1926)

Фотомодель для Пикмана (1926)

Случай Чарльза Декстера Варда (1927)

Цвет из иных миров (1927)

Данвичский ужас (1928)

Шепчущий во тьме (1930)

Хребты безумия (1931)

Морок над Инсмутом (1931)

Сны в Ведьмином доме (1932)

Тварь на пороге (1933)

Скиталец тьмы (1935)

На вопрос Начитаным людям! Вот Говард Лавкрафт-он был кем? Психом или здоровым? заданный автором Европейский лучший ответ это Могу предположить, что если бы вы сообщили Говарду Лавкрафту, что он псих, то он бы принял это (в какой-то степени) за комплимент. 🙂
Мой мир был бы не полон без его произведений.

Ответ от 22 ответа [гуру]

Привет! Вот подборка тем с ответами на Ваш вопрос: Начитаным людям! Вот Говард Лавкрафт-он был кем? Психом или здоровым?

Ответ от Кровососный [гуру]
Говард Филлипс Лавкрафт - американский писатель и поэт, писавший в жанрах американского готического романа, ужасов и мистики.
Биография:
Лавкрафт родился в Провиденсе (штат Род-Айленд, США). Он был единственным ребенком в семье коммивояжёра Уилфрида Скотта Лавкрафта и Сары Сьюзан Филлипс Лавкрафт. Известно, что его предки жили в Америке еще со времен Колонии Массачусетского залива (1630). Когда Говарду было три года, Уилфрида поместили в психиатрическую больницу, где тот находился в течение пяти лет до самой смерти 19 июня 1898.
В возрасте 6-8 лет Лавкрафт написал несколько рассказов, большая часть которых к сегоднешнему дню не сохранилась. В возрасте 14 лет Лавкрафт пишет своё первое серьёзное произведение - «Зверь в пещере» .
Ребёнком Лавкрафт часто болел, и в школу пошёл лишь в возрасте восьми лет, но через год его забрали оттуда. Он много читал, изучал между делом химию, написал несколько работ (размножал их на гектографе небольшим тиражом) , начиная с 1899 года («Научная газета»). Через четыре года он вернулся в школу.
Уиппл Ван Бурен Филлипс умер в 1904 году, после чего семья сильно обеднела и была вынуждена переехать в меньший дом на той же улице. Говарда опечалил выезд, и он даже подумывал о самоубийстве. Из-за нервного срыва, случившегося с ним в 1908 году, он так и не окончил школу, от чего сильно стыдился и печалился.
Лавкрафт писал фантастику ещё в детстве («Зверь в пещере» (1905), «Алхимик» (1908)), но позже предпочел ей поэзию и эссе. Вернулся к этому «несерьезному» жанру он лишь в 1917 году с рассказами «Дагон» , затем «Гробница». «Дагон» стал его первым изданным творением, появившись в 1923 году в журнале «Таинственнные рассказы» (Weird Tales). В то же время Лавкрафт начал свою переписку, ставшую в итоге одной из самых объёмных в XX веке. Среди его корреспондентов были Форрест Аккерман, Роберт Блох и Роберт Говард.
Сара, мать Говарда, после долгой истерии и депрессии попала в ту же лечебницу, где умер её муж, и там же умерла 21 мая 1921 года. Она писала сыну до своих последних дней.
В 1919-1923 Лавкрафт активно пишет - за эти годы он написал более 40 рассказов - в том числе и в соавторстве.
Вскоре на собрании журналистов-любителей Говард Лавкрафт встретил Соню Грин, имевшую украино-еврейские корни, и бывшую на семь лет старше Лавкрафта. Они поженились в 1924 году и переехали в Бруклин, Нью-Йорк. После тихого Провиденса нью-йоркская жизнь не полюбилась Лавкрафту. Во многом автобиографичным был его рассказ «Он». Через несколько лет супруги расстались, хотя и не оформили развода. Лавкрафт вернулся в родной город. Из-за неудавшегося брака некоторые биографы гадали о его асексуальности, но Грин, напротив, называла его «прекрасным любовником» .
Вернувшись в Провиденс, Лавкрафт жил в «большом деревянном доме викторианской эпохи» по адресу Барнс-стрит, 10 вплоть до 1933 года (этот адрес является адресом дома Доктора Уиллета в повести «Случай Чарльза Декстера Варда»). В тот период он написал практически все свои короткие рассказы, напечатанные в журналах (в основном в «Таинственных рассказах») , а также многие крупные работы, такие как «Случай Чарльза Декстера Варда» и «Хребты Безумия» .
Несмотря на писательские успехи, Лавкрафт всё больше нуждался. Он снова переехал, теперь уже в маленький домик. Сильное впечатление на него произвело самоубийство Роберта Говарда. В 1936 году у писателя обнаружили рак кишечника, следствие недоедания. Говард Филлипс Лавкрафт умер 15 марта 1937 года в Провиденсе, (штат Род-Айленд, США) .

Чего боялся Говард Лавкрафт?

В совершенно непримечательный день 20 августа 1890 года на одной из песчинок в безбрежном океане Вселенной, наполненной столь ужасными тайнами, что одни лишь мысли о них способны свести с ума, из вневременного небытия, чёрной пучины истинно-первичного мрака, с первобытным диким воплем возникло Нечто, не поддающееся рациональному описанию. У этого существа появятся много наименований, соответствующих деяниям его, как, например, «Отец ужасных историй про древних монстров», «Мастер литературы ужасов ХХ века» и даже «Дедушка Теобальд», но в тот день его назвали Говардом.

Говарду Филлипсу Лавкрафту в 2016 году исполняется 126 лет. И хотя его физическая оболочка спит вечным сном, подобным смерти, его литературное наследие до сих пор тревожит воображение многих современных последователей культа Ктулху и многих других занимательных персонажей его мифологии, которые стали широко известными на постсоветском пространстве благодаря интернет-мему. С именем Лавкрафта связан целый поджанр литературы ужасов - лавкрафтовские ужасы. Люди, вдохновившись этим писателем, и по сей день пишут литературу, музыку и снимают фильмы, хотя наибольшего расцвета жанр достиг в компьютерных играх.

Если разбирать лавкрафтовские ужасы чисто по внешней форме, то мы имеем дело всего лишь с чудовищами разной формы, что кратко характеризует сам Лавкрафт: «Во тьме, возможно, таятся разумные сущности и, возможно, таятся сущности вне пределов всякого разумения. Это не ведьмы или колдуны, не призраки или гоблины, когда-то пугавшие примитивную цивилизацию, но сущности бесконечно более могущественные». Согласно его мифологии, Землёй когда-то правили Великие Древние, к которым и принадлежит знаменитый Ктулху, которых победили Древние Боги и запечатали глубоко под водой во сне, похожем на смерть. Много позже на Земле возникло и развилось человечество, которое даже не ведает, что на самом деле оно и не является хозяином этой планеты, и однажды Древние проснутся и в мгновение ока вся человеческая раса будет уничтожена или порабощена. Знания об этих страшных чудовищах хранятся в разных книгах, например, известный благодаря фильму «Зловещие мертвецы» Некрономикон. Некоторые особо предприимчивые люди, обладающие этими тайными знаниями, уже приготовились служить Древним, поэтому основали различные культы, секты и кружки, на которых занимаются жертвоприношениями, чтобы поскорее пробудить своих хозяев. И хотя не все рассказы Лавкрафта напрямик вписаны в эту мифологию, но в большинстве повествуется о контакте человека с каким-то невообразимо ужасным, космическим и потусторонним существом, непременно угрожающим жизни одного из героев или даже всему человечеству сразу.

Давайте же посмотрим на стиль написания Лавкрафта, за который его так превозносят. Для того, чтобы читатель составил впечатление о стиле автора, рассмотрим, например, абзац из его знаменитого “Зова Ктулху” (The Call of Cthulhu, 1926), в котором происходит кульминация рассказа - встреча матросов с Ктулху:

“Дверной проём зиял темнотой, казавшейся почти материальной. И действительно, этот мрак жил собственной жизнью - через мгновение он радостно устремился наружу, как дым после многовекового заточения, и по мере того как он, хлопая перепончатыми крыльями, выплывал в сморщенное искажённое небо, солнце стало меркнуть у них на глазах. Из обнажившихся глубин поднимался совершенно невыносимый смрад, а отличавшийся острым слухом Хоукинс уловил отвратительный хлюпающий звук далеко внизу. И вот тогда, неуклюже громыхая и источая слизь, перед ними появилось Оно и на ощупь стало выдавливать свою зеленую желеобразную безмерность через черный дверной проем в отравленную атмосферу этого безумного города… Существо не поддавалось описанию - ибо нет языка, подходящего для передачи таких пучин кричащего вневременного безумия, такого жуткого противоречия всем законам материи, энергии и космического порядка. Шагающая, или, точнее, ковыляющая горная вершина”.

Из этого фрагмента видно стандартное для Лавкрафта описание чудовища. Как видно, он делает акцент не на сами подробности строения тела Ктулху или какие-то его действия, а на ту атмосферу безумия и ужаса в каждом слове, которая царит вокруг такого, казалось бы, обыденного действа - пробуждения Ктулху. Иногда писатель очень сильно увлекается своей мифологией и создаёт такие метафоры, которые обыденному читателю будут вместо внушения благоговейного ужаса просто вызывать непонимание. Так, например, происходит в рассказе “Крысы в стенах” (The Rats in the Walls, 1923). Момент тоже берётся из кульминации рассказа, в котором герой, путешествуя по подземелью своего особняка, слышит из дыры в земле какой-то звук. Вот что рисует воображение главного героя:

“Тут откуда-то из этой чернильной бескрайней глубины донесся звук, показавшийся мне знакомым. Мой чёрный кот рванулся туда, в неведомую бездну, как крылатое египетское существо. Не отставал и я; через секунду я уже слышал жуткие звуки, с которыми эти дьявольские крысы пробивали себе путь к новым ужасам, готовясь увести меня к пещерам в самом центре Земли, где безликий и безумный бог Ньярлатхотеп завывает в темноте под несмолкающую музыку двух раздутых идиотов-флейтистов.

Мой фонарь разбился, но я продолжал бежать. Я слышал голоса, крики и эхо, но все заглушали эти гнусные предательские звуки. Они поднимались и поднимались, как окоченевший раздутый труп поднимается по маслянистой глади реки, что течет под бесконечными ониксовыми мостами к черному отравленному морю”.

Для того, чтобы понять, кто такой Ньярлатхотеп, нужно прочитать одноименный рассказ Лавкрафта (Nyarlathotep, 1920). Но даже и оттуда нельзя будет понять, какое отношение имеет этот ужасный бог к “раздутым идиотам-флейтистам”, если не понимать, что это отсылка на легенду о “Гамельнском крысолове”, соединённую воображением писателя с образом Николы Теслы.

К подобной форме читатель давно уже привык, не говоря уж о современных зрителях и геймерах. Ну, кого всерьёз могут напугать грибы-телепаты с Плутона, осьминог с телом дракона или светящийся бесформенный инопланетянин? Не особо впечатляет и тот факт, что читатель не часто получает непосредственные описания кошмарных существ, чаще ограничиваясь ощущениями присутствия некого Зла. К подобной уловке прибегали многие авторы и до него. Тогда в чём секрет его популярности и актуальности до сих пор? Может, писатель подробно разбирает человеческую психику при контакте со сверхъестественным, вскрывая настоящие кошмары, что таятся у нас в подсознании? Тоже мимо, хотя его излюбленный приём состоит в изображении того, как герои сходят с ума. Вообще идея о том, что человек или даже человеческая психика могут быть центром произведения о сверхъестественном, вызывает его пренебрежение.

Так чем же Вы нас пытаетесь напугать, мистер Лавкрафт? «В настоящей истории о сверхъестественном есть нечто большее, чем тайное убийство, окровавленные кости или простыня с гремящими цепями. В ней должна быть ощутимая атмосфера беспредельного и необъяснимого ужаса перед внешними и неведомыми силами; в ней должен быть намек, высказанный всерьез, как и приличествует предмету, на самую ужасную мысль человека - о страшной и реальной приостановке или полной остановке действия тех непреложных законов Природы, которые являются нашей единственной защитой против хаоса и демонов запредельного пространства», - отвечает он в своей работе «Сверхъестественный ужас в литературе» (Supernatural Horror in the Literature, 1927). Таким образом, получается, что страшны не сами чудовища, а сам факт их существования в мире ХIX-XX вв., который так рьяно цеплялся за рациональность и здравый смысл.

Но неужели Лавкрафт выступает против научного прогресса и является консерватором, желающим вернуться в мифологическое прошлое? Нет, это не так. Ещё будучи ребёнком, он очень интересовался разными науками, во многих его рассказах видны глубокие познания тех или иных естественных наук. Кроме того, он не был приверженцем спиритуализма и оккультизма, модных в его время, даже считая их помехой для изображения настоящего ужаса: «Заметим, кстати, что сторонники оккультизма, как правило, менее, чем материалисты, сильны в создании потустороннего и фантастического, поскольку для них фантомный мир обыкновенная реальность и они относятся к нему без особого страха, отчего не умеют произвести такое впечатление, как те, кто видят в нем абсолютную и страшную угрозу естественному порядку».

Тогда в чём причина такого умонастроения писателя? Очень хочется углубиться в личность и биографию самого Лавкрафта. Казалось бы, ответы лежат на самом видном месте: он прожил почти всю жизнь в маленьком городке, а его родители скончались в сумасшедшем доме, пока Говард был ещё ребёнком. Какой-нибудь психоаналитик обязательно диагностировал бы у него невроз, фиксацию или ещё что-то в этом роде. Но подобный подход ни к чему не приведёт, ведь без понимания характера эпохи, в которой он жил и которую изображал в своих произведениях, мы не поймём ни Лавкрафта, ни его творчества.

Самым значимым событием его эпохи была Первая мировая война, результаты которой изменили облик мира. И хотя Лавкрафт не принимал в ней участия и каких-либо прямых упоминаний в его рассказах не видно, он своим искусством не мог не отражать такого значимого для всего мира события. Так в рассказе «Полярная звезда» (Polaris, 1918) в сюжет положен рассказ главного героя о том, как однажды, глядя на ночное небо и Полярную звезду, он уснул и увидел красивый город, выложенный из мрамора. С тех пор он часто во сне посещал этот город, превращаясь из простого наблюдателя в полноценного его жителя, взаимодействуя с его обитателями. Однажды его направили на дозорную башню часовым, чтобы следить за врагами, осаждающими город, и не дать им пробраться в город. Однако, оказавшись на башне, рассказчик был пленён чарами Полярной звезды, которая, шептала ему на ухо волшебные слова, усыпляющие бдительность. Не в силах противостоять, он заснул, видя во сне, как враг уничтожает близкий ему город. Проснувшись, он оказался в своём доме, но с тех пор был уверен, что всё, происходящее вокруг него - сон, а его видения - правда. Этот рассказ основан на собственном сне Лавкрафта, и критик Вильям Фулвилер писал, что его написание спровоцировано чувством вины и бесполезности во время войны. Писатель отрицал в себе способность к борьбе, считая себя слабым и неспособным переносить трудности, и предпочитал поддаваться созерцательным мечтаниям. Эта же слабость в итоге перенесётся и в последующие рассказы, в которых герои неизбежно проигрывают Злу, а то и вовсе не способны оказать какое-либо сопротивление.

Если в “Полярной звезде” Лавкрафт больше описывает своё собственное ощущение от некой далёкой, но такой близкой ему, войны, то в упомянутом выше “Ньярлатхотепе” писатель, так же вдохновлённый сном, пытается связать общественные потрясения и приближающийся конец света:

“ Череда политических и общественных потрясений сопровождалась странным и тягостным предчувствием жуткой физической опасности, опасности масштабной и всеохватывающей, какую можно вообразить себе только в ужаснейших ночных кошмарах. Я вспоминаю, как люди ходили с бледными и встревоженными лицами, шепча предупреждения и пророчества, которые никто не осмеливался сознательно повторять или признаться самому себе, что слышал их. Ощущение чудовищной вины нависало над землей, и из бездн между звездами сквозили холодные потоки, от которых людей била дрожь в темных и пустынных местах”.

Исходя из того, что Лавкрафт всё же не был далёк от жизни общества, какой бы образ мизантропа-затворника он себе ни создавал, можно попытаться понять, какие действительные ужасы описывались в его произведениях.

Первое, что бросается в глаза, это наличие неких сил, которые существуют по ту сторону индивида. Естественно, что это могут быть только непознанные Лавкрафтом силы природы и общества, которые у него сплетаются воедино в образе могущественных инопланетян. Так, например, в рассказе “Шепчущий во тьме” (Whisperer in the Darkness, 1930) описываются инопланетные существа Ми-го, которые представляют собой то ли насекомых, то ли грибы с телепатическими способностями, чья мораль настолько чуждая человеку, что кажется ему абсолютным злом. Ужасает здесь то, с какой простотой и равнодушием эти силы могут управлять судьбой человека, видя в нём лишь средство для достижения каких-либо своих целей, бесконечно неведомых и непонятных последнему. В то время как отдельный человек не может даже пытаться бороться с этими силами, ведь он, сам того не ведая, уже вплетён в эту картину мироздания и занимает там безгранично малое место. Этот кошмар являлся из действительности, в которой отдельный человек превращён в винтик на заводе, в армии или государстве, причём эти бесконечно огромные механизмы спокойно могут просуществовать и без этого отдельного и неповторимого элемента.

Второе - это принципиальная необъяснимость наукой такого положения дел. Более того, Лавкрафт прекрасно понимал, что наука никак не решает противоречий в обществе, а только их усугубляет. Так, именно развитие науки и промышленности привело к тому, что Первая мировая война была такой масштабной и разрушительной. К тому же, когда учёный теряет свой человеческий и моральный облик, то это приводит к тому, что для некоторых из них применение химического оружия в войне будет казаться любопытным экспериментом. Или же известная борьба токов между конкурентами за рынок электричества: Томасом Эдисоном и Николой Теслой, в которой компания Эдисона в 1903 году публично убила переменным током слониху, чтобы показать его опасность. Неспроста у Лавкрафта могущественный Ньярлатхотеп покорил мир, демонстрируя своё владение электричеством. Само выделение науки в такую отдельную чудовищную силу является довольно-таки частой темой у многих других писателей в этом жанре. Как видно, это не страх перед самим прогрессом и развитием человечества, это тревога за то, что это развитие часто имеет бесчеловечную форму, превращая человека в инструмент, а не цель, о чём уже говорилось выше.

Кроме того, Лавкрафт видел и ограниченность основного научного метода, претендующего на всеобщность, - познание при помощи органов чувств и здравого смысла. Правда, выражалось у него это не в стройных философских категориях, а в демонстрации силы человеческого воображения, которое иногда переступает за грань обыденной реальности и наталкивается там на нечто невообразимо ужасное, разрушающее основы привычного мироздания. Так, например, происходит в “Зове Ктулху”, когда один из героев попытался представить масштабы владений древнего чудовища:

“Я предположил, что на поверхность воды выступила только самая верхушка чудовищной, увенчанной монолитом цитадели, под которой лежал Великий Ктулху. Помыслив о протяжённости той части, что уходит вглубь, я едва не дал волю мыслям о самоубийстве”.

Писатель очень часто использует слова “бездна”, “бесконечность”, “космос” для описания чего-то, что выходит за пределы здравого смысла. Эта бездна вполне реальна и соответствует попыткам представить что-то, что находится за пределами наших органов чувств. Считая эту бездну источником тех самых неведомых человеку сил, его воображение и заселило её разнообразными чудовищами.

Несмотря на свою проницательность и богатую фантазию, Лавкрафт не знал, как выйти за пределы здравого смысла, при этом не повредив рассудок. Поэтому он и предупреждал читателей о том, что иногда нужно просто отказаться от познания и оставаться в счастливом и безопасном неведении.

В ХХI веке Лавкрафт всё ещё популярен и актуален. К сожалению, иногда к нему обращаются только ради внешней формы тех чудовищ, что он описывает. Такого рода отсылки, которые используются лишь как узнаваемый бренд, часто забавны и нелепы. Некоторые писатели, например Стивен Кинг, пытаются подражать его стилистике, но акценты часто смещаются от самого сверхъестественного к психологии человека, что сам Лавкрафт критиковал в своём исследовании литературы ужасов. Однако разработчики компьютерных игр иногда очень удачно схватывают атмосферу его произведений и погружают игроков в его миры, позволяя поучаствовать в открытии грани между привычным миром и космическим ужасом. Так, например, в игре Call of Cthulhu: Dark Corners of the Earth игрок от первого лица переживает сюжет, затрагивающий многие произведения Лавкрафта, и наблюдает глазами главного героя, как разрушается психика от пережитого ужаса.

Говарда Лавкрафта нельзя назвать каким-то революционером или великим литератором, ведь сам жанр литературы ужасов выступил ответом на научную революцию. Его творчество является, скорее, обеспокоенным и тревожным заявлением для самонадеянных глупцов, претендующих на абсолютное знание о мироздании. И пока человечество будет ограничивать силу своего познания узкими рамками рассудочного мышления, оно будет вынуждено прибегать к фантасмагорическим, ужасным и кошмарным образам этого писателя и публициста, ведь каких только монстров не порождает чувственное, научное, философское да и вообще всякое невежество.