Антон беляев интервью. Антон Беляев из Therr Maitz: «Самая большая ошибка — поверить в то, что ты лучший

Фотография: Ольга Тупоногова-Волкова

Проект «Голос» на Первом канале познакомил телезрителей со многими талантливыми музыкантами. Среди них - АНТОН БЕЛЯЕВ, вокалист, автор песен, клавишник, один из создателей группы Therr Maitz. И если большинство звезд подобных телепроектов быстро гаснут, то популярность Антона, похоже, с каждым днем только набирает обороты

Антон Беляев - профессиональный музыкант. Он выпускник отделения эстрады и джаза Хабаровского института культуры и искусств, музыкальный продюсер. Свою группу Therr Maitz Антон основал еще в начале 2000-х годов. «Даже не могу сказать, когда точно, - говорит он, - потому что это всё было как бы между делом. Не было никакой структуры, мы просто играли. Потом, когда нам стало тесно в рамках Хабаровска, мы поехали во Владивосток, еще какое-то время выступали в Японии, а потом всё это замкнулось и уперлось в никуда. Стало понятно, что надо валить в Москву».

В столице Антон был продюсером других исполнителей - таких как Полина Гагарина, Елка, Максим Покровский, а собственные музыкальные поиски отодвинул на второй план. Пару лет назад в группе Therr Maitz сменился состав, и коллектив вновь начал активно развиваться. Сейчас ребята готовят к выпуску новый альбом.

Несмотря на столь внушительное резюме, глобально Антон прославился лишь в тот момент, когда встал из-за рояля после исполнения песни Криса Айзека Wicked Game на «слепом» прослушивании в проекте «Голос». Тогда все члены жюри повернулись - все были готовы стать наставником Антона. А певица Пелагея, как истинная женщина, увидев симпатичного вокалиста, даже не смогла удержаться и ахнула. Когда я спросила Антона, знает ли он о силе своего обаяния и пользуется ли этим, музыкант задумался лишь на секунду, после чего улыбнулся: «Я всегда чувствовал себя способным на многое и не могу сказать, что мне пришлось использовать свое обаяние, чтобы куда-то попасть. Не помню, кто это сказал, но хочу повторить: я и до этого момента, в общем-то, был звездой, просто вы были не в курсе».

Это было новогоднее шоу и хит-парад, сейчас готовится продолжение, но пока всё находится на стадии устных договоренностей. Это мой первый опыт в качестве ведущего, и опыт непростой. Я и так не чувствую себя суперраскованно в этой роли, а мне к тому же не поставили суфлер. Дали текст на десять страниц формата А4, в котором было много всякой информации: названия групп, порядок представления, еще какие-то вещи... Позже я просмотрел «Красную звезду» и подумал, что мог бы отработать и лучше. Но в целом, наверное, мне не стыдно. Вроде ничего.

Планируешь продолжать карьеру на телевидении?
Смотря в каких проектах и в каком качестве. Мне предлагали участвовать в музыкальных проектах, к которым я не готов, потому что не хочу сильно отклоняться в жанровом плане. Я не такой гибкий, как, возможно, кому-то хочется. То есть петь «правильные» русские песни меня всё равно никто не заставит. И это вопрос не финансовый. А в качестве ведущего я могу себе позволить быть и таким и эдаким, и это не будет как бы проституцией по отношению к моей музыке. Думаю, что я продолжу развиваться в эту сторону.

А что, кто-то уже пытался заставить тебя петь «правильно»?
Конечно. Но мне не нужно, чтобы меня кто-то брал под крыло. Не нужно быть чьим-то братом, сватом, быть кому-то должным. Я делаю то, что делаю, и если это продается и радует людей - значит, всё хорошо. У меня есть свои внутренние рамки. Мне уже дважды предлагали организовать для Therr Maitz концерт в Кремле, но я счел, что это какая-то шизофрения.

Почему же? Разве это не мечта каждого российского артиста?
У нас немножко другая музыка. Дело в том, что наши люди очень быстро реагируют на запах денег. Поняв, на ком можно заработать, они берут его не глядя. Я встречаюсь с людьми, они говорят: «Концерт в Кремле. Всё получится. Мы завесим баннерами всю Москву». Я спрашиваю: «Вы вообще знаете, что мы играем?» Они: «Ну как? Вот же…» Я говорю: «Да нет, ситуация чуть-чуть другая». И даже после того, как они понимают, что для них наша музыка неформат, всё равно стоят на своем: «Да ладно, всё классно». То есть для них главное - продать сейчас. А как это будет выглядеть, насколько уместно - неважно. Возможно, мы заработаем несколько миллионов с концерта, они заработают несколько миллионов - вот и весь смысл. А то, что люди придут в «сидячий» зал и поймут, что их там подавляют дабстепом, никого не волнует. Это уже, получается, проблема наша и зрителей. Мне бы этого не хотелось.

Антон, Therr Maitz существует уже много лет. Как думаешь, что мешало группе, да и тебе самому, стать популярными раньше?
Всему свое время. Наше творчество раньше было слишком сложным, атмосферным и информативным только для музыкантов. Это был не тот жанр, который может захватывать людей так широко. Сейчас же мы играем альтернативную музыку, которая при этом остается достаточно попсовой, - наши песни даже поют под гитару во дворе. Если говорить обо мне, то «по-взрослому» я выступаю не так давно, может быть, пару лет. До этого на сцене функционально я был дополнением к своим синтезаторам. Меня больше интересовал продакшн. Для меня было ценнее время, проведенное в студии, а не на сцене. Поэтому я не мог продавать себя в качестве сценического артиста. Но со временем меня стало подташнивать от работы над чужой поп-музыкой, и приоритеты начали смещаться. Плюс в какой-то момент ушли на второй план финансовые проблемы, которые были, когда я переехал в Москву. Уже не надо было рано утром вставать и идти зарабатывать деньги, чтобы снимать квартиру.

Ты знал, чем будешь заниматься в столице, или приехал наобум?
Не было ничего внятного. Первыми приехали самые смелые парни из группы - гитарист и бас-гитарист. Через два месяца приехал я. Они тут скитались, не могли найти себе места, а со мной в спайке оказалось проще. Потому что я аранжировщик-продюсер, и, как только я получаю какой-то заказ, работа автоматически появляется у всех вокруг. Так мы существовали пару лет и расширялись от заказа к заказу, пока все наконец не были накормлены, напоены и расселены. Тогда мы и начали свое движение. Полтора года обкатывались, выступали на фестивалях, клубных концертах. Прошлой осенью мы готовили пластинку, часть которой записывали в Лондоне, - это была кропотливая работа. Но в итоге подвернулся «Голос». Весной у нас будет новый этап - выход альбома, расширение программы, более дорогое шоу.

Мне очень нравится ваша песня I’m Feeling Good Tonight, но я не смогла найти ее в Сети. А ведь еще осенью вы обещали снять на нее клип.
Да, никаких конечных вариантов из того, что мы сейчас играем и что войдет в наш новый альбом, вообще нигде нет. Есть какие-то демоверсии, но первый релиз будет в начале февраля: мы представим песню, которую еще никто не слышал. Клип I’m Feeling Good Tonight уже снят, он сейчас на этапе постпродакшн. Это история про туповатого менеджера, который провалился в кроличью нору, как Алиса в стране чудес. Там и развивается действие. Вообще, наверное, наш менеджмент с удовольствием расскажет об этом. А мне хочется увидеть, как люди отреагируют. Я немножко боюсь.

Чего? Реакции?
Да. Знаешь, бывает, тебе рассказывают про какое-то новое кино, что оно крутое и офигенное, а ты смотришь и думаешь: «Ну и что?» Хочется, чтобы люди поняли, что мы их не обманываем.

Ты сам песни пишешь?
Только на английском языке, на русском - нет. Я могу вмешаться только в процесс. В основном я работаю над конечным видом продукта: как будет звучать песня, кто будет петь, играть и так далее.

Мне всегда казалось, что для того, чтобы уверенно писать на иностранном языке - рассказы, песни, - нужно по меньшей мере пожить в стране, где на этом языке говорят.
В какой-то книге - или фильме? - был персонаж, который знал всё про Париж и в любом разговоре вставлял: «А в Париже в это время снег, и солнце на него падает вот так» или «А в Париже такие-то рассветы и закаты». А потом выяснилось, что он там ни разу и не был. То есть дело не в том, где ты был и что видел, а какое имеешь представление и к чему стремишься. Я, кстати, тоже из этой категории. Я никогда не был в Париже, но у меня есть песня Paris Line - о том, как самолет садится в районе Эйфелевой башни.

Антон, метафоричность твоей речи я отметила, еще когда читала твои интервью. Ты не пробовал что-то художественное написать?
(Смеется. ) Нет, не пробовал. Я ленивый очень. Мне друзья часто говорят: «Блин, надо про тебя мемуары написать».

Не рановато мемуары-то?
Конечно, это не всерьез. Первое и последнее, что я написал, было что-то вроде резюме. Мой приятель Игорь Григорьев, музыкант и бывший редактор журнала «ОМ», как-то презентовал меня на одном сайте и долго пытал, чтобы я дополнил его материал своей биографией. Ну я и написал - с матом, смайликами, многоточиями. Представляешь? Он это увидел и сказал: «Чувак, мы оставим всё как есть». И потом еще этот текст прокомментировал, что только такую прозу ему хотелось бы читать, что это чуть ли не Лимонов… В общем, перехвалил меня. Для музыкантов тексты - это проблема. У нас, например, до сих пор нет своего пресс-релиза, мы про себя не можем ничего написать - неловко. Почитай на современных сайтах тексты каких-нибудь бездарных диджеев - у них про себя очень много написано: я такой, сякой, мой трек поддержан тем-то… Всё это глупости.

Сочинения в школе тебе тоже неловко было писать?
С ними было легче, я помню. Мысли у меня всегда рождались нормально, а вот с орфографией до сих пор проблемы. Я всё время проверяю, правильно ли написал слово.

Читала, что тебя выгнали из всех школ: и из средней, и из музыкальной…
Нет, из музыкальной не выгоняли, там всё хорошо было. А из общеобразовательной выгнали, но не потому, что плохо учился.

Хулиганил?
Да, были всякие прецеденты. Я учился в школе, которая считалась элитной, и в какой-то момент дирекция сочла, что эта школа и я несовместимы из-за моих юношеских поступков и приводов в милицию.

Если не секрет, чем ты тогда отличился?
Преступления, в общем, были. Я никогда не был злым парнем… Ходил в музыкальную школу через парк. Получал там время от времени по голове. Просто жил в такой среде: или ходишь постоянно с разбитым глазом, или самоутверждаешься. В двенадцать-пятнадцать лет невозможно самоутвердиться за счет умения играть на фортепиано. Мозг не работает так. Поскольку у меня есть лидерские задатки, я имплантировался в эту среду и даже стал кем-то вроде вожака. Свое положение приходилось оправдывать бравыми поступками: морду набить, что-то отобрать. Всё было довольно серьезно. Когда я уезжал из родного Магадана на учебу в Хабаровск, меня провожал целый парад неприятностей. (Смеется. )

Совесть тебя не мучила?
Мучила. Мне нужно было наступить на грабли эдак раз пять, чтобы понять, что это совершенно не мой путь.

Твоя семья осталась в Магадане?
Да, там живут мама, моя сестра и ее сын - мой племянник. Еще есть бабушка. Ей на днях исполнилось 85 лет, и я умудрился сбежать с гастролей и приехал домой, где меня совсем не ожидали увидеть. (Улыбается. ) Сестра последние десять лет живет с мамой, потому что мама болеет и нужно, чтобы кто-то был с ней рядом. Она у нас бывший инженер-программист, такой серьезный специалист из серьезной организации. В Магадане были популярны всякие геологические исследовательские организации, и она работала в одной, пока в стране не начался развал. Когда всё развалилось, мама стала учительницей информатики в школе. Они и моя жена - вот моя семья.

А с будущей своей женой ты встретился уже здесь, в Москве?
Да. Помню, я шел со свадьбы нашего звукорежиссера, зашел к друзьям в кафе, и там была она… Всё довольно-таки просто. Юля у нас в Therr Maitz генеральный менеджер, она координирует всё вокруг. Буквально на днях это стало ее основной работой, она ушла с «Европы Плюс», где была журналистом, потому что совмещать стало невозможно.

Юля не пробует себя в музыке?
У нее есть желание развиваться в этом направлении. Она сейчас занимается вокалом, учится играть на фортепиано. Она очень музыкальная. Думаю, мы бы в свое время даже не стали общаться, если бы это было не так.

Скажи, а как Юля относится к твоей возросшей популярности? Вот обрати внимание, как на тебя смотрят дамы за соседним столиком.
(Улыбается. ) Юля контролирует мою социально-сетевую жизнь, для нее открыты все мои аккаунты. К этому я отношусь как к работе, и она об этом знает. Люди, конечно, разные бывают. Обычно я без проблем фотографируюсь со всеми желающими, но некоторые ведут себя странновато и излишне напористо. Это неприятно и Юле, и мне. Невозможно ведь каждому объяснить, что ты пришел просто отдохнуть, в какой-то момент хочется это все прекратить.

Злишься?
Реагирую по возможности спокойно, я не грубиян. Меня сложно разозлить. Я склонен оценивать ситуацию с разных сторон, ставить себя на чужое место и стараться понять, почему происходит так, а не иначе. Я вообще к людям не строг. Я не ненавижу тех, кто не отдает мне деньги, тех, кто опаздывает на встречу со мной. Я быстро прощаю тех, кто необязателен по отношению ко мне. Просто делаю для себя выводы. Люди, которые набрали достаточно много негативных очков, перестают для меня существовать. Но я ни с кем не ругаюсь, никого не пытаюсь вылечить или доказать, что надо жить так. Это не мои проблемы.

Наверное, с тобой тяжеловато работать: когда не ругают, трудно понять, что ты сделал что-то не так.
Нелегко, потому что, несмотря на внешнюю «няшность», в работе я тиран, никогда ни под кого не подстраиваюсь. Слава богу, люди, которые сейчас со мной, прекрасно понимают, что какие-то вещи я не приемлю, и проколов у нас почти не бывает.

В одном интервью на радио ты представлял своих ребят и начал делать это, цитирую, «с самого неважного человека» - звукорежиссера. Ребята не обижаются на такие шутки?
Если бы мой звукорежиссер после эфира мог сказать «Зачем ты меня обидел?», думаю, мы бы с ним просто не общались. Я же шучу не для того, чтобы сказать, что я в шоколаде, а остальные в... (Улыбается. ) Понятно, каждому хочется, чтобы на него кидались дамы, но все также прекрасно понимают, что плоды работы мы пожинаем вместе, пусть и в разной степени. У нас своеобразный компанейский юмор, некое отрицательное обаяние: мы все время друг другу грубим, но на самом деле за этим стоит большая любовь. Ребята хорошо меня знают, так что я абсолютно спокоен.

Какой Антон на самом деле, как пришел к славе? Некоторые ответы нас поразили.

Антон Городецкий

Тимофей Колесников

Антон, начнем с недавней поездки в Токио. Зачем поехал и почему именно в японскую столицу?

Вместе с моей группой Therr Maitz мы поехали записать акустический альбом на крыше токийского небоскреба. Токио - потому что далеко, потому что сложнее. Я бывал там в молодости - студентом и совсем без денег. А тут благодаря проекту Johnnie Walker появилась возможность вернуться уже на других условиях. С тех времен там, конечно, многое изменилось: в этот раз не так сильно впечатляет, как в конце 90-х. От Москвы все еще отличается, но уже не так сильно. В разгар дня в центре города вообще пусто, все вкалывают. Круто, что такой огромный мегаполис стоит где-то там, далеко, на острове. Вот Австралия и Новая Зеландия такие же. Хочу теперь туда - кайф от работы, от жизни и не в такие передряги заводили. У меня, понимаешь, все четко укладывается в эту идею «позитив ведет», она реально работает. Я к любым задачам отношусь с позитивом, потому что знаю: их решение двигает меня вперед. нужно с удовольствием и гармонией.

Дело говоришь. С какими сложностями столкнулись в путешествии?

Я лютый перфекционист, всегда хочу, чтобы все получилось ровно так, как задумано в голове. Чаще всего, впрочем, приходится просто радоваться тому, чтобы получилось хотя бы вполовину. На начальном этапе путешествия мы с командой вынужденно отказались от самого сложного варианта - выступить в режиме уличных музыкантов. Выяснилось, что для иностранцев это сложно юридически и затратно. В итоге решили записать пластинку на открытом пространстве, достаточно удаленном от людей. Здесь глобальных сложностей не было, скорее рутинные: в Японии провели семь дней и ни одного дня не отдыхали: каждый день подъем в пять утра и работа до позднего вечера. Не удалось даже погулять. Хорошо, что сейчас я перестал выделываться и в поездках встаю когда надо. Раньше-то у меня в райдере прямо так и было сказано: «Рано вставать не буду».

Ты родился в Магадане, верно?

Да, но в 16 или 17 лет уехал оттуда в Хабаровск. Мама практически выгнала из дома. Я парень амбициозный, и в том возрасте у меня было крайне, кхм, своеобразное видение мира. У мальчика с 12 до 16 лет такое количество гормонов выплескивается, что он становится абсолютно невыносимым. Я творил вокруг себя совершенный ад, настоящим отморозком был. От меня страдали все вокруг.

Но погоди, ты же в музыкальную школу с пяти лет ходил. Как совмещал?

Да, я с пяти лет в музыкалке, но ухитрялся жить на два фронта. Потому что идешь себе из музыкалки, а тебе раз - и по голове. Так я решил, что единственный выход - быть хуже их, злее. У меня со временем даже образовалась целая банда. Границ я, слава богу, каких-то совсем жестких не перешел, но дрались много. Впрочем, свое тогдашнее окружение я пытался как-то облагородить: собирал их дома, играл на фортепьяно - и становился на какое-то время суперзвездой для них. Представь: сидит шпана и, затаив дыхание, слушает Моцарта или, на худой конец, Роберта Майлза.

Из тех товарищей общаешься с кем-то сейчас?

Ни с кем практически, ничего не знаю об их судьбах. Что-то слышу о двух-трех, и то немного. Вообще рад, что весь тот треш, после которого либо пропадаешь, либо мозг навсегда встает на нужное место, случился со мной до двадцати лет. Помню, были моменты, когда сделаю что-то сумасшедшее - и в ту же минуту стою и думаю: какого черта ты вообще творишь?! Рад, что понял, что делать нужно, а что нет, уже тогда, а не позднее.

Как считаешь, человек рождается с пониманием того, что правильно, а что нет?

Думаю, нет. Даже уверен в этом. Только воспитание. У меня семья была модная, по тем временам очень прогрессивная. Родители - образованные, воспитанные люди. Мама - инженер-программист, а папа - геолог. С мамой каждую неделю ходили в театр. А еще она у меня занималась йогой. Это в Магадане, в восьмидесятые! Я, наверное, единственный ребенок на весь Магадан был, которого от простуды лечили позами из йоги. В общем, человека нужно воспитывать.

У тебя есть дети?

Нет, пока нет. Время придет.

А кого хочешь? Парня или девочку?

Да мне без разницы. Я такой человек, что смогу подстроить мир под них, а не их под мир. Такая моя позиция.

Какую роль Хабаровск сыграл в твоей судьбе?

Огромную. У меня там куча друзей, и я их очень люблю, но это крайне враждебное место для музыканта. Да, там сформировалось мое окончательное отношение к вещам. И какой я сейчас есть - это все из Хабаровска. Но этот город не любит музыку вообще. Это чиновничий город. Максимум - становишься локальной звездой. Что-то бесконечно делаешь, а в итоге это никому не нужно.

Но это закаляет?

О да! В Москве проще, конечно, после Хабаровска. Я, когда в Москву приехал, с деньгами, думал: вот сейчас как сяду в небоскреб, буду созерцать небо и творить. Ни хрена, конечно. В итоге оказался на Рязанском проспекте и делал аранжировки для жен всяких лесников и вообще для всех, кому, как говорится, не лень было зайти. Но надо было потерпеть. Сейчас уже все иначе. Сейчас для меня важна аудитория, количество. Мы вот только что вернулись с фестиваля Sziget, там была забавная история. Мы выступали не на самой большой сцене, но все равно достаточно здоровой. И перед нами играли довольно унылые ребята, и под них плясало три человека. Значит, до нашего выхода остается пятнадцать минут, а в зале - никого. Потому что в Будапеште всем плевать на Therr Maitz, не то что в Москве. До выступления я весь день гулял по фестивалю, и ко мне подошли сфотографироваться два человека. Ощутил себя нулем. Так вот, за одну песню нам удалось собрать примерно тысячу человек! Там многое сложилось: и менеджеры продуктивно побегали по толпе, и русский костяк подтянулся, и мы зажгли. Появилось понимание, что с позиции «никто» можем устроить крепкое выступление. Раньше такого не было.

Не боишься зазвездиться?

Самая большая ошибка - поверить в то, что ты лучший. Этого делать совсем нельзя. Поверишь - и сразу можно уходить в закат. Надо всегда совершенствоваться, стремиться вперед, не останавливаться на достигнутом. Я четко осознаю, что улучшил свои навыки, но я далеко не супер. Тут важный момент в том, что я профнепригоден в любой другой сфере, ничего больше делать не умею. Поэтому нужно выкладываться по полной именно в музыке. Вариантов нет. И мне это нравится!

Тебя когда-нибудь посещают мысли в духе «все, не хочу больше музыкой заниматься, не тяну»?

Нет, такого никогда не было. Причем нельзя сказать, что у меня все идет ровно. Даже сейчас. Но я отношусь к работе так: не говорю, что что-то сделал, если не сделал для этого все возможное. Музыку нужно делать только с верой в то, что она кому-то нужна. Иначе останешься с квартирой за МКАДом, проблемами с детским садиком, просидишь на одном месте десять лет. Нужно в работу вкладывать душу.
Из-за такого отношения у меня вечные конфронтации с социумом. Я не люблю многих коллег - из-за их посредственного отношения к работе. И раздражение скрывать могу крайне редко. Я парень вежливый, но не друг для всех и каждого, все время всех и себя анализирую. С ребятами из Therr Maitz мы уже пять лет вместе, но я все равно не оставляю попыток в них разобраться. Потому что все растет: обороты, ответственность, риски, людей приходится нагружать. Когда ситуация рискованная, когда ты последние деньги тратишь на очередной рывок, рядом нужны надежные люди.

Очередной рывок - это новый клип, например?

Например, да. Это наш первый смешной клип, на песню My Love is Like. До этого наши клипы никогда не были особо дружелюбны к зрителям: вы просто смотрите какой-то приятный видеоряд с музыкой. Новое видео - не такое. Там снимается Вика, она из нашей группы. Красотка, кстати. Мы ее очень любим. Клип - о борьбе человека, который не попадает в систему. Ему приходится выживать, жить с постоянным ощущением, что он не такой, «неправильный». Человек вырывается из системы и живет таким, какой он есть, наслаждается жизнью - вот об этом история. А в ноябре у нас будут два больших сольных концерта, аудитория увидит нас в немного новом свете. 11 ноября - в Москве, 4-го - в Питере.

Всегда хотел узнать: а что за название такое у группы - Therr Maitz?

Да уж, закрутили мы с ним! Оно ничего не значит. Просто странное и сложное. У меня была идея поменять, я советовался с коллегами, и все в один голос заявили: «Дурак, что ли? Оставь как есть!» Это такая проверка, фильтр: кто сумеет произнести и запомнить, тот наш человек.

Правда, что название Therr Maitz было придумано по обкурке?

Ну, в целом да... Но я не курил! Курили все вокруг. Я уже к этому моменту бросил...

Если честно, название похоже на придуманное по обкурке. Оно такое специальное, чтобы людям было сложно произносить.

Это свидетельство нашей наивности в маркетинге на тот момент!

Интереснее было бы только менять название после каждого концерта.

Мы так и делали, кстати, до Therr Maitz! Выступали на какой-нибудь бикини-пати у владивостокских олигархов. Нас спрашивают: «Ну чё, как называется группа?» – «Ну давай «Марка Аврелия», например...» – и все понятно, что вечеринка такая...

А на вечеринке оргия как раз, да?

Да-да... Или, там, «Улыбающиеся ИИчки».

Как вы это писали? «ИИ...»?

Мы не писали, это же на один раз! Просто говоришь конферансье, и всё.

Одна из моих любимых книжек – Our Band Could Be Your Life, документальная, про американскую музыкальную независимую сцену 80-х. Они ездили по Америке вдесятером в маленьких микроавтобусах и в самых заштатных клубах играли не самую популярную музыку. До того как благодаря «Голосу» твое лицо везде стало известным, твоя жизнь такая же была?

Ну, в принципе, да. Это такая ситуация, когда ты, типа, очень хочешь работать, но тебе... тебе просто ничего не предлагают. У тебя полно сил, но ты должен работу еще и найти. То есть позвонить кому-то, или твоя жена должна позвонить и объяснить: «Это вот муж мой играет, электроника, вы понимаете? Название? Ну потом скажу, неважно...» Ты не понимаешь, куда себя деть. Музыкант без популярности – это вызывает некоторое, мне кажется, опасное гниение внутри. Начинается такое ощущение – вроде я все же правильно делаю, но ничего же не меняется! Нету отклика. Но я и сейчас, конечно, думаю, что, может, это просто всплеск популярности, людям вдруг из-за эфира на Первом канале показалось, что это им может понравиться, а на самом деле мы делаем полное говно, – эта мысль все равно кружится. Но когда нет даже всплеска популярности, ты вообще в аду. И просто каждый день думаешь: «Нет, ну неужели все-таки надо идти в магазин сотовых телефонов работать продавцом?»

Глядя в грустные глаза жены.

Да. Беря, значит, кредит на ноутбук.

У музыкантов добиться успеха может только тот, кто по-настоящему любит сам процесс.

Ну естественно.

Для меня это не так естественно, потому что в нашей сфере, где надо сидеть за компьютером и писать, очень мало кто любит сам процесс работы. Чтобы сесть и написать текст, очень многим из нас нужно «вкатываться»: час, два часа тупить...

Все то же самое происходит и с нами.

Но у музыкантов, мне кажется, так: если ты не любишь играть на гитаре одно и то же каждый день перед новыми людьми – успеха ты не добиваешься.

Нет, это не совсем так. Когда ты стоишь на сцене, это не процесс, это уже результат. Процесс – это вот то, что со мной последние четыре дня происходит. Я знаю, что мне нужно показать на концерте новые песни, и я их как бы придумываю. Но структурировать их, превратить в то, что дойдет до тебя, до моих музыкантов, до всех остальных, – это процесс. Например, вот в этой фразе не хватает слова, и решение уже нельзя оставить на потом, потому что еще нужно время, чтобы музыканты это выучили и сделали, – и вот здесь процесс. Я вчера просидел в студии двенадцать часов, выдавив из себя одну минуту материала. Я уже ненавижу эти песни, хотя даже их еще не сделал, но мне уже плохо. То есть я знаю, что в итоге будет хорошо, я в это верю. Но есть задачи, которые все равно рутинно приходится решать, никуда не денешься. А на сцене это уже...

Результат.

Да. Это уже кайф. Хотя тоже устаешь иногда. Но это все равно – эта усталость не есть рутина. Рутина – доехать, выспаться.

У нас, конечно, примерно так же. Я надеялся, хотя бы у музыкантов нет прокрастинации...

К сожалению, мне кажется, люди часто себя пытаются заверить: типа, у нас особенная работа. Но в итоге, когда есть обязанности, когда нужно выполнять какие-то нормативы – мы все в одной и той же ситуации.

Получается, у всех есть вот этот ненавистный момент входа в работу, когда всё что угодно делаешь, лишь бы только не начать.

Да, да, да.

И еще сигаретку.

Вот как Дима говорит – может неделя уйти на то, чтобы заставить себя сесть за текст.

Нет, ну я не пример. Я могу себя заставлять вообще месяцами, и годами, и в итоге не заставить.

Мне кажется, это свидетельствует о хороших вещах. Можно же просто сесть, написать [ерунду]...

И уйти домой.

И сказать, что ты сделал всё, что смог. Но, грубо говоря, я не хочу стоять с плохой песней на сцене. Хочу стоять с хорошей. И я готов ради этого потерпеть.

Сколько за пять лет у Therr Maitz вышло русскоязычных песен?

Нисколько.

Не пора ли уже набраться смелости и записать?

Дело не в смелости, а в поиске формулы. Я прекрасно понимаю, что как только мы запишем какую-то успешную музыку на понятном русском языке, наши региональные залы, скорее всего, превратятся в ледовые дворцы. И у меня нет такого блока, чтобы не дай бог на русском языке. Я этот этап уже прошел. Я готов петь на русском. Мне просто важно, чтобы это было сделано по-настоящему, а не ради ледовых дворцов и большего количества эфиров на радио. У меня снайперская натура. Я не могу начать пробовать, мне сначала нужно точно прицелиться.

Просто вот этот зарубежный лоск, который появляется от английского языка, – мне кажется, тренд на него начинает спадать. Есть еще какой-то смысл, чтобы как-то пробраться на Запад, на более широкий рынок. Успехи какие-то в этом есть?

My Love Is Like – это мы первый раз осознанно открываемся на Запад.

То есть вот с этой точки зрения – не зря, да?

Важно понять, что когда вы не внутри процесса, может показаться, что мы во что-то вцепились, крепко держимся и боимся отступить... Это не так. Для нас это все равно эксперимент, игра. Мы же не знаем, как это работает на самом деле. Никто, на хрен, не знает, как это работает. Мы живем внутри этой истории и думаем: «Так, ну сейчас она точно закончится». Мы вообще этого каждый день ждем. Каждый концерт для нас – это мысль: «Наверное, это всё».

А ты своему имиджу собираешься быть верным до конца своих дней, как Элтон Джон, или ты больше Боно?

Я в общем-то не нахожусь в таком особом имидже...

Да ладно! Черный цвет, костюм, эти очки – вот я описал только что Антона Беляева.

Ни в каком костюме...

Ну черный цвет и очки. Иногда костюм добавляется, иногда убавляется. Как нет имиджа? Вот он!

Это называется эргономика. Я просто в удобном. Я не люблю не черные вещи. У меня есть смешные рубашки, знаешь, веселые. Но я в итоге прихожу к тому, что мне все время нужно быть в удобном. Концерт, лететь двадцать городов и быть не с черными вещами – ну это страшно просто, потому что непонятно, как их там постирают...

Почему ты не носишь контактные линзы, ведь это гораздо эргономичнее?

Я понял, хорошо. Контактные линзы я не ношу, потому что у меня хорошее зрение.

Это человек, который говорит, что он не в образе.

Это артист. Ему можно все!

Хороший ответ!

Я на все согласен.

На самом деле я начал очки носить не ради сцены, а в жизни – потому что меня утомили бесконечные вопросы окружения на тему того, почему мои такие глаза выглядят такими «убитыми». Сначала носил темные очки, но когда ты в темных очках, то начинаешь превращаться внешне в такую [находящуюся в состоянии измененного сознания] рок-звезду...

Сейчас Григорий Лепс икнул.

И поэтому они прозрачные. Они вроде так обманывают, что все нормально, а с другой стороны – нет перебора.

Антона Беляева называют одним из лучших музыкантов России. Последнее время он занимается не только своей группой Therr Maitz, но и представляет новое иммерсивное шоу «Безликие» 9 ноября в Петербурге, а также дал сольный концерт 3 ноября в клубе А2. Антон рассказал «СтарХиту», как себя чувствует в роли папы, а также признался, что если бы не встретил жену Юлю, то начал бы «разрушаться».

В Петербурге 9 ноября состоится премьера иммерсивного шоу «Безликие», где многие герои будут в масках. А вы сами станете его участником?

В «Безликих» я не актер, а композитор. Работа над этим проектом была сложной, мы записали порядка 11 часов музыки. Перед нами стояла интересная задача – шоу будет проходить в особняке на Дворцовой набережной, где более 50 локаций и во всех этих локациях разные источники звука – было важно найти взаимосвязи, чтобы переходя из одной локации в другую, мы не мешали музыкой, а вели зрителя дальше. Поэтому придумали форму, в которой музыка позволяет многое додумать. Естественно, есть моменты, придуманные и прописанные заранее, но основным полотном является музыка, которая создана в живом составе музыкантами.

Да, мне интересны разные жанры. То, что мы делаем для сцены – это очень понятная и ясная работа. Здесь же всегда есть какие-то сюрпризы, другие возможности, мне интересно не замыкаться в своем жанре, поэтому я заинтересован и в кино, и в театральном искусстве.

Как прошел концерт в Санкт-Петербурге?

Мы выступили с большой струнной группой, сыграли свои концертные хиты, а также фрагменты нового альбома, который выйдет 14 февраля. Честно говоря, я зарекался, что мы не будем этого делать, но это невозможно, хотелось побыстрее показать свежий материал.

В этом году у вас множество проектов, но самое важное - это то, что у вас родился сын. На кого он похож?

В данный момент - на меня! Есть мои и его детские фотографии, которые просто идентичны, на них пугающее сходство (смеется). Мамины черты тоже прослеживаются. В общем, интересный парень.

Он родился…

Получается, он Близнецы по гороскопу, верите в прогнозы?

Я думаю, что моя жена больше обращает внимание на такие вещи. Понятное дело, что генетические и космические данные повлияют на его формирование, но воспитание – это самая главная часть. Думаю, что нужно наблюдать за развитием человека.

В честь кого вы назвали сына Семеном?

Поскольку мы музыкальная семья, то искали какое-нибудь интересное имя. У нас был большой список, свой топ-лист и до последнего думали, что когда посмотрим, то выберем из него. В итоге, увидев сына, я понял, что ни одно из наших навороченных имен ему не подходит. Меня на эту мысль навела акушерка: «А как зовут?» - «А никак пока» - «Надо назвать, у человека должно быть имя!» Я сначала был с сыном, а потом отнес его в специальное место, где младенцы находятся после рождения, и пошел к жене: «Так, у нас совещание 20 минут, мы должны решить, как зовут человека». Мы посмотрели гугл, это был день Семена. Когда это прозвучало, то мы сказали друг другу: «Да, хорошо». Не было в этом какого-то глубокого смысла, серьезной подготовки, но я очень рад, что так случилось. Имя очень подходит сыну.

Многие родители стараются не показывать своих детей, а вы часто выкладываете фото сына в интернет…

Верно ли, что с рождением ребенка, мировоззрение меняется?

Знаете, не согласился бы с этим на 100%. Несмотря на то, что мой возраст перевалил за 30, а у меня еще не было ребенка, вопросы «Когда?» естественно, присутствовали. Да и в моем окружении люди рожали каждый месяц. Но я никогда не был одержим продолжением рода, я никогда не думал об этом всерьез – то есть со мной переход случился легко: моя жена забеременела, и я понял, что готов. В роли папы чувствую себя органично – мне это нравится: укачивать сына и даже менять памперсы. Просто в мою жизнь пришел новый человек, поэтому никакого диссонанса нет.

Кажется, что у вас с Юлей образцово-показательный брак...

Знаете, мы абсолютно нормальная семья, которая ругается иногда и по работе, и в быту – опять же, то, что вы видите - всего лишь картинки в интернете. Понятно, что мы всю жизнь не транслируем и не афишируем, мы радуемся, когда мы на пляже, радуемся, когда листики осенние падают, мы совершенно обычная пара, которой повезло друг с другом. От себя могу сказать, что если бы у меня не случилась такая жена, то, возможно, какое-то время назад я пошел бы по пути разрушения, потому что этот человек меня организует и превращает в работоспособную и сознательную единицу. Я, вообще, как музыкант, человек хаотичный – а встреча с Юлей меня сохранила и стабилизировала

Она ведь бывшая журналистка, так часто бывает, что звезды сходятся с работниками СМИ...

Наверное, это связано с тем, что они берут у них интервью, но Юля у меня не брала интервью. На тот момент я жил так, что это была просто очередная забавная история. После свадьбы друга, выпив несколько стопок с Лолитой Милявской, зашел к своим знакомым – голландским архитекторам, с которыми давно не виделся. Мы выпили, за соседним столом сидят приличные девушки, а я по-хамски решил сказать: «А давайте им водки пошлем?» Мы послали им водки, все посмеялись, в итоге этого общения Юля дала мне свой телефон с неправильной цифрой. Я нашел этот телефон через несколько дней, пару раз не туда попал, в итоге дозвонился и сказал: «Мне это особо не надо, но если ты хочешь, то мы можем сходить на одну джазовую вечеринку». Это было абсолютно хамское вторжение в ее жизнь, но мы встретились, отправились на вечеринку, после этого живем вместе. Через какое-то время я понял, что после этой встречи я не хотел больше никого искать.

Началась бы либо какая-то стагнация... Естественно, музыканты амбициозны, мы хотим открыться миру, чтобы нас любили, слушали музыку и понимали. Но агрессия накапливается, пока ты делаешь что-то в стол, пока это не находит выхода, человек злится. Мне кажется, я находился на каком-то Рубиконе. Мне совершенно чужды телевизионные проекты, я не принимаю систему «Фабрики звезд», когда ты пришел, из тебя что-то сделали, нарядили в красивые штаны и заставили спеть песню, которая, по мнению продюсеров, принесет тебе успех. Поэтому на меня давили все мои знакомые, жена сказала: «Чувак, хватит выделываться! Сходи, хуже не будет!» Мне удалось сохранить свое мнение в этой ситуации. В течение шоу следовал своему плану: делал, что хочу, пел те песни, которые хочу, ругался с оркестром, когда мне не нравилось, что он играет и не позволял менять свою природу.

Антон Беляев – солист российской инди-группы Therr Maitz, популярность которой последние три года стала активно набирать обороты. И если вы редко посещаете масштабные фестивали рока и джазовой музыки, будь то Maxidrom, Red Rocks или Усадьба Джаз, то наверняка видели выступление Антона во втором сезоне телешоу “Голос”.

Специально для читателей Умной России Антон ответил на вопросы нашего редактора Елизаветы Емельяновой.

Clever Russia: Вы уже достаточно опытный артист. На шоу «Голос» Вы пришли ради новой аудитории, для самопроверки или это вообще был спонтанный поступок?

Антон: Нет, поступок неспонтанный. Я долго сомневался, делать это или нет, но на носу первое видео и альбом Therr Maitz, я, в общем, агнец. Была боязнь негативной реакции со стороны уже имевшейся аудитории. Но рискнул. Не жалею. Шоу очень бережно отнеслось ко мне, я не думал, что буду так говорить, но я действительно им благодарен и за возможность, и за отношение. Плюс самопроверка, конечно, жесткая, очень некомфортная ситуация, как-то всё неправильно и против тебя, горло сохло, нервы, ждал выхода 12 часов в нарядном. Воняло от меня кошками к концу вечера. Но это абсолютный тест, ты ждёшь весь день эти две минуты на сцене, вокруг дурдом, перед тобой не проходят люди, которые ты думал точно пройдут. Безумие. Некоторые проходят и тебе кажется, вот они заняли твоё место. Момент поворота всех четырёх товарищей вообще меня выбил из колеи, я в процессе песни понял, что я не знаю, кого выбирать, потому как надеялся максимум на двух. Странно и круто в итоге. Ну и очень сильно отпустило в конце, сразу пошли в буфет, помню…

Clever Russia: Были ли среди Ваших знакомых и друзей недовольные выступлением? Как Вы вообще относитесь к критике?

Антон: Я боялся, что будут такие. Главный недовольный в итоге, похоже, я. Остальные подхалимски молчат. Никто критику и критиков не любит, но вещь полезная, помогает стать лучше. Я капитан очевидность.

Clever Russia: Сейчас многие музыканты предпочитают держаться в стороне от «индустрии», если раньше все стремились к «большой сцене», статусу поп-звезды, то теперь как будто бы наоборот – чем у же тот круг, в котором ты широко известен, тем лучше. Вам тоже достаточно «своего» зрителя, или хотите устроить революцию в российской поп/инди/электронной музыке? К какому жанру Вы сами относите свое творчество?

Антон: Достойный и непростой вопрос. Будем откровенны, ни я, ни какие-либо мне знакомые музыканты не мечтают петь в подвалах для пяти своих друзей и продавать свои диски лично с лотка в метро или пригородных поездах. Программа такова, мы воображаем гигантские стадионы, где люди топчут друг друга, выкрикивая наше имя или название группы, каждое твоё движение для них совершенно, кривая не выспавшаяся морда достойна кисти Рембрандта, каждый звук уникален, одним словом, сам Господь Бог шепчет тебе на ухо, какую струну дергать… И далее до полного маразма. Я конечно утрирую, но все музыканты хотят таких результатов – это, в общем-то, главное – видеть, что люди верят в твою музыку очень сильно. Даже огромные гонорары не так важны, это уже бонусы. Так вот, эта популярная сейчас позиция “моя чепуха самая лучшая на свете, и то, что вам её неприятно слушать, это признак её ах…енной концептуальности” – полная хрень. Я никого не хочу обидеть, и думаю, что любые синтезы музыки имеют право на слушателя и любовь, но часто такая позиция просто удобна не очень успешным исполнителям. Плюс сейчас такое время, что в принципе, уже понятно, никаких больше супер-супер звезд, как даже 20 – 30 лет назад не будет. Просто слишком много всего, и создание музыки как процесс теряет остатки магии, слишком доступно. Короче, меня понесло!

Конечно, мы хотим революций, но логика подсказывает, что и революций пока не предвидится. Я думаю, мы планомерно будем захватывать доступные сознания и приближать свои стадионы. Относительно стиля, мне совершенно безразлично как называть то, что мы играем, это дело маркетологов.

Clever Russia: Вы родом из Магадана. В Москве чувствуете себя «своим», или наступает время от времени тоска по малой родине?

Антон: Я люблю природу своей родины, она сдержанная и простая, в ней нет ничего нарядного и пышного, и она очень цельная и законченная. Люблю, короче! Но друзей в Магадане у меня почти не осталось. В Москве есть пульс. Здесь не просто, но очень живо. Иногда даже слишком, но пока я в активной фазе, мне это подходит.

Clever Russia: Что для Вас значит семья?

Антон: Я еще молод наверное отвечать на такие вопросы. Я люблю свою маму, люблю жену. Они моя семья, мне с ними уютно и спокойно. Но что всё это значит, я пока не знаю.

Clever Russia: Вам хорошо известно, что такое труд музыкального продюсера. Это на Вас как на артиста повлияло?

Антон: Не знаю, что вы подразумеваете под словом артист, но в целом да, изменило, безусловно. Это изнурительная работа. Кропотливая и нервная. Я научился брать себя в руки и делать то, что нужно, когда это нужно. Научился слушать других и понимать, о чем они говорят и чего хотят. Ресурсы, которыми располагали люди, нанимавшие меня, позволили мне сильно повысить скиллы, я на практике очень много могу сделать. Я записывал и делал аранжировки для самых разнообразных составов в совершенно разных условиях. От подвалов на Рязанском проспекте до студий с мировым именем. Работал с прекрасными инженерами, создавшими мировые хиты, и с озлобленными идиотами, думающими, что им открылся алгоритм всех крутых музык. Много очков опыта, но я по-прежнему ни хрена не понимаю!

Clever Russia: Расскажите о своей группе, Therr Maitz. Вы себя сейчас больше хотите позиционировать как сольного исполнителя или как фронтмена этого коллектива?

Антон: Я люблю людей, которые со мной сейчас. Они приятны, полезны и надеюсь, им приятно как и мне. Именно с этими людьми я смог реализовать в звуке то, что мне хотелось. Мне самому не интересно быть звездой. В смысле, я хочу, чтобы люди знали мою музыку, меня и группу, ну и все эти прелести со стадионами… Просто это ради процесса всё. Это приятная коллаборация. Мне интересно с людьми. Они мне дают многое, даже сами не осознавая. Играть сольно очень скучно, это очень важный момент, когда ты делаешь с кем-то вместе музыку прямо сейчас, в этот момент, на сцене. Когда получается сделать что-то хорошее вместе, степень удовлетворения намного выше. Пока мне кажется так.

У группы, кстати, есть страница в Википедии, и мы скоро снабдим её биографиями участников.

Clever Russia: Что нашим читателям обязательно нужно знать о Вас?

Антон: Я наглый тип. Это мой костюм супергероя! На самом деле, читателям нужно знать не про меня, читателям нужно знать, что пока они не перестанут слушать говно, говно будет занимать все ключевые позиции. Даже не так – нужно научиться выбирать самим, в смысле, выбирать решительно и следовать выбору. Тогда всё встанет на свои места.

Clever Russia: Самый «насущный» для нас сейчас вопрос. Когда планируете выступить в Питере?

Антон: Я не очень ориентируюсь в датах наших выступлений, но знаю, что Северная Столица призвала нас уже, и есть какие-то числа осенью, как только получим подтверждение, на страницах группы всё появится. Спасибо!

Интервью подготовила Елизавета Емельянова.